Краденый Мир

Вытащив оружие, высыпавшие из джипа псы завертели носами из стороны в сторону. Двое торопливо втянули обмякшие тела внутрь машин, один из замерших снаружи, приложил к уху пару пальцев, выслушивая какие-то инструкции.

Сколько… сколько времени до того, как сюда стянутся основные силы? Выстроятся в цепь, кинутся прочёсывать окрестности… И наверняка первым же делом заглянут в развалины… Не могут не заглянуть, как не отваживал бы он нежелательных гостей ранее… Дотронься до «очкарика», тот вырубится и вслед тут же набегут те, кто шёл рядом, слева, справа, позади… Увидят, устремятся к месту контакта. Упадут следом, на тела уже отключившихся… Но привлекут новых, всё новых и новых преследователей.

На скольких из них его хватит? Десять, двадцать? Пятьдесят?

Замерев в траве, мыш лихорадочно просчитывал варианты, звал внезапно затихшего опоссума и бессильно комкал костлявыми лапками траву.

Тем временем, псы обменялись парой коротких фраз и внезапно попрыгав обратно в машины, сорвались с места. Один джип впереди, другой – в хвосте колонны и в середине – замолкший фургон.

Напугав показавшуюся навстречу машину, процессия рванула вдаль так, словно за ними гнался сам дьявол.

Ошарашенно дёрнувшись, мыш едва не выскочил следом. Спохватился, замер.

Что случилось? Почему?

Улица, на обочине которой развернулось маленькое столкновение в это время суток популярностью явно не пользовалась – единственный двигавшийся навстречу транспорт грозил вот-вот промчаться мимо.

Поколебавшись, он решился… рванул к асфальту, выскочил на середину полосы. Пошатнулся, едва не рухнув под колёса надвигающегося грузовика. Огромный самосвал, натужно сипя тормозами вильнул из стороны в сторону и замер в считанных дюймах от маленькой запыхавшейся фигурки.

– Жить над… ое… э… – Высунувшийся было водитель разом утратив кипящее негодование, расслабился и уселся за рулём так, словно раздумывал о вечном.

Прошлёпав босыми пятками по мокрому асфальту, мыш уставился на дверную ручку, расположенную на высоте в два, если не три его роста.

Оторвавшись от баранки, водитель открыл дверь изнутри и вновь вернулся к прежней безучастно-расслабленной позе.

Вскарабкавшись на грязную подножку, окончательно перепачкавшийся мыш кое-как ухватился за край кресла, сосредоточенно сопя, втянул себя внутрь. Не дожидаясь окончания посадки и не глядя на незваного пассажира, водитель с усилием выкрутил руль и заложил лихой вираж.

Мир снаружи кабины закрутился. Как на той самой мерзкой карусели, куда они так и не попали в свой злополучный поход в парк развлечений. Вот только там центробежная сила лишь плотнее вжимала пассажиров в края чаши, а тут – норовила вышвырнуть прочь. Словно какой-то невидимый гигант, ухватив за лодыжки, пытается вытащить тебя обратно. И несмотря на все усилия и попытки удержаться – не привыкшие к таким нагрузкам мышцы не способны были удержать его от этого падения. Медленно сползающий мыш захрипел от усилий, не в силах даже приказать водителю остановиться. А разворот всё длился и длился, казалось – этот коварный приём подлый водитель задумал нарочно. И машина так и будет кружиться на месте, пока он, наконец, не вылетит прочь. Не покатится по асфальту, обдирая шкуру и ломая хрупкие косточки, не врежется головой в какое-нибудь препятствие и не затихнет навеки.

Он уже почти сдался, почти разжал онемевшие пальцы, но лихой разворот внезапно закончился и мыш, тяжело дыша, сполз в провал между сиденьем и приборной панелью. Промелькнувшие секунды показались маленькой, скоропостижно прожитой жизнью.

Поддав газу, водитель бросил самосвал вперёд и дверь – зловещая пугающая дверь, за эти мгновения обрётшая для него внезапное сходство с вратами ада –  с оглушительным лязгом закрылась.

Покосившись на водителя, перепачканный мыш взобрался на высокое для него кресло и кое-как уселся прямо. Не обращая внимания на ухабы и лязгающую подвеску, грузовик летел в ночь. Под жалобный визг шин с трудом вписывался в повороты, неуклюже вылетал на тротуар, мчался, распугивая нечастые легковушки, перестраиваясь из ряда в ряд подобно гоночном болиду. Медленно, невыносимо медленно вдали показалась оторвавшаяся было процессия.

«Тебя заметят»

«Очнулся?»

«Да… снотворное… чёрт бы их побрал… стоит им вовремя не нажать кнопку…»

По растянувшейся на полмили связи скользнули неразборчивые, сумбурные образы. Обрывки видений Шестого, окружавших его белых халатов, затейливого устройства системы безопасности.

«Путь. Покажи путь!»

«Я не знаю дороги, они всегда вырубают камеры на выезде из города»

«Очки?»

«У всех»

«Плохо»

«Да. Если бы не это…»

В «эфире» промелькнула серия картинок, от которых передёрнулся даже он.

«Сбавь скорость, тебя заметят»

Грузовик послушно сбавил и вильнул в сторону, на параллельную улицу.

«Сколько ещё до конца города?»

«Мало. Минут пять.»

«И что делать? За городом заметят…»

Пауза. Томительная, затяжная пауза.

«Не знаю»

Из «голоса» Шестого ушла была агрессия, мрачная, обвиняющая злость. Ушла уверенность и требовательность. Осталась только совсем тонкая, почти не заметная нотка…

Надежда?

Достигнув окраин, грузовик сбавил ход и замер у обочины. Водитель заглушил мотор, погасил фары и безмолвной тенью застыл на своём месте, как выключенный автомат.

Незримая связь сжалась в тугой, жаркий поток неразборчивых тактильных и прочих ощущений. Сжимая, спрессовывая запах и вкус, обретая цвет и яркость, шокирующую, оглушающую громкость чужих поверхностных и глубинных эмоций. Неразборчивых, странных, не оформленных в слова и термины.

Первозданный бульон из обиды, ярости и страха. Обречённой, клокочущей ненависти. Бульон из того, что с некоей долей условности можно было назвать «сутью».

И тонкий, почти неуловимый привкус, проблеск надежды.

Безумной, обжигающе горячей раскалённой ниточки, на которой висело и трепыхалось агонизирующее сознание, лишённое всего.

Лишённое свободы, запахов, вкуса и даже тактильных ощущений. Сознание, погруженное в шквал фантомной боли и бесконечный ужас от попыток закрыть несуществующие веки. Попыток вдохнуть и выдохнуть отсутствующими лёгкими, почесать несуществующий нос несуществующим пальцем. Спать с открытыми глазами. Глазом…

Страх и безумное, жалкое нежелание разрывать связь, терять эту ниточку. Словно сцепившиеся руками скалолазы, один из которых беспомощно повис над пропастью, они тянули и тянули этот мучительный миг – сто, двести, триста футов… На расстоянии мили раскалённая истончившаяся до волосяной толщины, уже не передающая и не принимающая ни образов, ни ощущений, нить этой странной связи натянулась до звона и лопнула. Оглушительно, неожиданно мощно, отозвавшись острейшей болью где-то в глубине головы.

Из носа плеснуло горячим и жидким, горло наполнилось солоноватой влагой.

– А? – водитель моргнул, испуганно оглядывая улицу, уставился на приборную панель, заметил непрошенного пассажира и вздрогнул. Но в следующую секунду разом утратив к нему интерес, вновь поудобнее уселся на своём месте и завёл двигатель.

«Я дождусь…»

Почти теряя сознание от боли, мыш скорчился под креслом, зажмурившись и обхватив раскалывающуюся от боли голову.

Неуклюже развернувшись и едва не сбив светофор, самосвал покатил обратно.

 

 

***

 

Почти неразличимый в темноте пасмурной ночи, бетонный забор подсветился десятками оттенков зелёного. Оптические умножители на таком расстоянии едва справлялись и картинка безбожно подёргивалась, мерцала и «шумела».

От каждого неосторожного движения детали картины так и норовили слиться в квадраты – мелкие, средние и совсем крупные. Замрёшь – и квадраты начнут дробиться, делиться на четыре сегмента, затем каждый из них ещё на четыре и так несколько раз, пока вновь не проступит более-менее внятный кадр.

Изображение умножителя сменилось картинкой с инфракрасного и ультрафиолетового спектров, наложилось на оптический канал и развёртку эхо-скана. Через каждые пятьсот футов монотонную гладь двенадцатифутовых бетонных плит нарушали вышки – невысокие приплюснутые платформы, вооружённые прожектором и скучающим часовым. Вопреки всем предписаниям и здравому смыслу двое из пяти курили.

Кровожадный след-прогноз тут же развернул тактический план, поправку на ветер и расстояние, максимально эффективный и бесшумный варианты атаки.

Диана сидела на дереве. Единственном в равнинной местности, вызывающе торчащем почти у самой базы: в каких-то шестистах сорока двух футах, если считать от забора и ста семидесяти семи – от ведущей к воротам дороги.

Почему никто до сих пор не спилил неудачливое деревце – оставалось загадкой. Как бы там ни было, несмотря на всю очевидность этого укрытия – лучшего наблюдательного поста здесь не придумать. Неспешными стелющимися движениями она подобралась к равнине растянув это плавное движение на долгие два часа. Маленькое, неприметное во тьме пятнышко в густой, но короткой траве.

За время, прошедшее с её побега, вокруг базы начали возводить дополнительный забор. Семифутовая стальная сетка, растянутая на вбитых в землю столбах, тянулась насколько хватал глаз влево от беспорядка, которому вскоре предстояло стать дополнительным КПП. Сейчас же в этом месте валялись сложенные в штабеля столбы и рулоны сетки, мешки с цементом и шлакоблоки.

Вдали, с уходивших к горизонту территорий взлетали и садились самолёты, из ворот базы то и дело появлялись тяжёлые военные тягачи, джипы и цистерны, вкатывали неповоротливые рефрижераторы и один раз даже проехал кортеж какой-то явно высокопоставленной особы.

Поудобнее устроившись в самой гуще листвяной кроны, Диана разглядывала базу и прикидывала план действий. Последствия побега столь дорогостоящей игрушки как её тело – для профессора могли колебаться от плачевных до летальных. Увлечённо впитывавшая непрерывный поток сериалов и новостей внешнего мира, Диана хоть и нечасто сталкивалась с реальной действительностью – кое-какие представления о жестокости и беспощадности, мстительности и жадности власть имущих вполне имела. Господи, как она вообще могла оставить его там одного?! Как под влиянием момента и расстройства собственных мыслей, подчинилась этому глупому приказу? Где были её мозги когда всё это завертелось?

Увы, всё случилось слишком быстро и осмыслить происшедшее в полной мере удалось лишь спустя пару дней… Осмыслить с запоздалым, всё нарастающим раскаяньем и осознанием собственного бессилия все переиграть.

Волчица с вялым интересом скользнула взглядом по новой кавалькаде – два джипа и дурацкий жёлтый фургон с намалёванным на борту символом – белый круг и чёрный треугольник. Для военных – слишком пёстро и странно, для гражданских – тоже невнятно. Ни надписей, ни рекламы… Просто знак? Маркировка чего-то настолько известного, что в пояснениях не нуждается?

И зачем аж два джипа сопровождения? Везут что-то важное?

Впрочем, сейчас её беспокоили мысли куда важнее содержимого странной машинки и её позднего появления.

Три часа, сорок шесть минут. Скоро начнёт светать и с дерева придётся убраться – если ночью, её остывшее до окружающих температур тело не засёк бы и инфравизор, то днём – любой отошедший «отлить» рабочий – запросто может поднять голову вверх и заприметить затаившегося шпиона.

На этом поверх идеи спасти профессора можно будет поставить жирный крест.

Белый круг, чёрный треугольник… Она сердито покосилась на проезжавший фургон и вновь попыталась сосредоточиться на заборе.

Белый круг. Чёрный треугольник. Угловатый, хищный, колкий. Углы нарисованной фигуры словно кололи глаза, царапали мозг.

Волчица удивлённо нахмурилась и попыталась сосредоточиться на план-схемах сопроцессора. Даже головой тряхнула – как сто, двести, тысячу раз видела это в фильмах и мультиках. Словно и впрямь надеясь выбросить, вытряхнуть навязчивый символ из мыслей.

«Я тебя вижу».

Негромкий бесплотный голос прозвучал где-то внутри, прямо в мыслях. Так, что поначалу приняв его за восстановленный канал аварийной связи, она чуть было не свалилась с ветки.

Лихорадочно огляделась, ощетинившись всеми датчиками и сенсорами, на предельную мощность развернув эхо-скан и рефлекторно включив даже лазерный дальномер.

В панике прислушалась, ожидая услышать чужой, не принадлежащий профессору голос. Или даже голос профессора – надломленный, скрипучий голос существа измученного пыткой.

Могут ли они включить всё обратно? Встроенный в неё маячок-пеленгатор, этот мерзкий «автопилот», а то и чего похуже?

Испытав его действие впервые, она словно сломалась сама. Сдалась, смирилась, приняла незавидную участь существа, обречённого быть вещью. Живая, мыслящая железка. Что может быть хуже этой полной беспомощности, вечной кабалы чужих приказов?

«Например – это»

В мысли ударил шквал образов, сменявших друг друга настолько быстро, словно фильм на ускоренном воспроизведении. Обычно она увеличивала их скорость в два или три раза, но при скорости в десятки, сотни раз большей, успевала лишь выхватить наиболее яркие, разрозненные кадры.

Грустный опоссум в просторной, причудливого вида комнате. Ослепительный свет хирургической люстры, склоняющиеся сверху лица – лица, прикрытые марлевыми повязками и защитными пластиковыми очками. Боль, страх, ярость. Беспомощность полной, абсолютной неподвижности. Осознание себя консервированным куском плоти, этаким заспиртованным в подобии аквариума мозгом. Глаз, который невозможно ни повернуть ни закрыть, прошивающие несуществующее больше тело сполохи фантомных болей. Настоящая боль от нейрошокера, тревожный медикаментозный сон. И поиск, поиск, поиск…

Лица. Стремительно промелькнувшая чреда лиц – мыш, кот, рысь, кошка и лис. Бельчата-близнецы и она.

Ошарашенная потоком пугающих образов, шквалом ускоренной информации и открывшимися ужасами, волчица едва не рухнула с дерева вторично.

«Кто ты? Где ты?»

«Ты на меня смотришь»

Уставившись на фургон, она попыталась просветить содержимое эхо-сканом, но миновавшие дерево машины были уже вне досягаемости этого прибора.

Триста футов, триста шесть футов, триста двенадцать… Триста семнадцать…

Кортеж помаленьку сбавлял скорость, приближаясь к воротам.

«Как ты это делаешь?»

«Не важно… связь скоро прервётся. Помоги мне и я помогу тебе»

«Как?»

«Пока не знаю. Позже.»

«Когда?»

«Где ты?»

«Что?»

«Где ты находишься?»

«На дереве…» – Сбитая с толку, волчица разрывалась меж желанием спрыгнуть и бежать, пока не дай бог не подняли тревогу и замереть, дослушать странное создание до конца.

«Не то… город, где грёбаный город? Где мы относительно города? Представь путь – как ты добралась сюда? Просто представь…»

Массивные створки ворот распахнулись навстречу и фургон, так и не остановившись полностью, с разгона вкатил внутрь.

Спохватившись, ошарашенная, растерянная Диана рефлекторно распахнула перед глазами карту местности.

Бесплотный голос потрясённо затих.

Она показала край базы, вектор собственного маршрута, проложенного параллельно дороге, дошла до городских окраин и портовых причалов и ошарашенно замерла.

Голос молчал тоже. Перед фургоном же тем временем распахнулись ворота и маленький кортеж вкатил внутрь.

«Эй?»

В мыслях сами собой вновь заплясали тревожные мысли об утраченной компании, потерявшемся «принце» и горемычной судьбе профессора. О десятках придуманных путей проникновения на территорию базы и о том, что если профессор и впрямь тут… Насколько маловероятно найти его в этих катакомбах, спасти и вывести прочь, прежде чем это осиное гнездо не взовьётся от поднятой тревоги?

«Я знаю где он.»

«Где? Покажи!»

«Сначала – спаси меня»

Массивные стальные створки сомкнулись. Где-то там, позади толстенного бетонного забора фургон покатил дальше.

«Как?»

«Придумай. Ты же хочешь спасти профессора?»

 

 

***

 

– Скажите, Билл Хобрин… ?

– Простите, Билл… ?

– Извините… ?

Джейн и Чарли совались то к одному, то к другому обитателю двора, но все как один местные жители демонстративно отворачивались и торопливо шмыгали прочь.

– Да что с ними такое? – Чарли всплеснул руками. – Какой-то долбаный обет молчания.

– Не говори. – Джейн задумчиво покосилась на остов сгоревшего дома и вздохнула. – Напугали их, что ли?

Бурундук пожал плечами и уставился в сторону дворовой ребятни, облепившей отмытый от пыли веков «Мозес».

– Эй! Ну-ка кыш отсюда!

Но грозный окрик от низкорослого Чарли на детвору особого впечатления не произвёл – мальчишки прекратили терзать вынесенное на край капота зеркальце, но отодвинуться и не подумали.

– Стоп! – без нужды притормозил их Чарли. – Кто хочет доллар?

Детишки насупились и настороженно отступили на шаг, сбившись в тесную, плотную кучку – младшие за спинами ребят постарше.

– Мой папа, – звонким, пронзительным голосом продекламировал кто-то из задних рядов, – мой папа сказал, что если тут снова будут шнылять, чтобы я слазу звал его и им мало не показеца!

– Слушайте, нам просто надо узнать что-нибудь о семействе Хобрин. Это же их дом сгорел? – Джейн указала на руины, изобразила на лице милую улыбку и не приближаясь к детишкам, присела на корточки, показывая отсутствие агрессивных намерений.

– А вам зачем? – Коротко стриженный ослик хлопнул по чьей-то лапке, вновь потянувшейся к зеркальцу авто и с подозрением уставился на репортёров.

– Мы журналисты. Хотим поговорить об этом пожаре… – терпеливо пояснила Джейн.

– Мой папа говолит, что если кто-нибудь будет сплашивать пло пожал… – начал всё тот же звонкий пронзительный голос.

– Послушайте, мы никому не хотим ничего плохого. Просто спросить. – Старательно сдерживая раздражение, продолжала Джейн.

Ослик с сомнением прищурился:

– Да тут уже кто только чего не спрашивал. Ходят и ходят целый день. Всякие.

Репортёры переглянулись.

– Ну… мы не всякие. Мы журналисты. – Джейн старательно сохраняла доброжелательную улыбку, хотя делать это под колкими настороженными взглядами было ох как непросто.

– Те тоже так сказали. – Ослик сунул руки в карманы и упрямо, словно с издёвкой наклонил голову. – А потом пишут всякий бред.

– Мы бред не пишем. – Заверила Джейн, почти физически ощущая спиной чей-то тяжёлый, давящий взгляд.

– Мой папа говолит, что все щелкопёлы – сволоси! – продекламировал мелкий карапуз, протиснувшись меж ребятами постарше и просунув чумазую мордашку под рукой ослика.

– А мы хорошие щелкопёры! – Чарли одарил напарницу ехидным взглядом и хмыкнул. – Мы только хорошее пишем.

– Плавда?

– Врут. – Веско и кратко бросил ослик. – Они всегда всё врут.

– Не правда! – Возмутился Чарли. – Только по пятницам!

Ослик хмыкнул, сдерживая невольную ухмылку.

– А посему по пятницам? – вопросил общительный карапуз.

– Это секрет. – Чарли покосился на озирающуюся Джейн и ухмыльнулся. – Так что… Никто не хочет помочь Хобринам?

– И чем это вы им поможете, интересно? – Ершистый ослик явно был местным заводилой и остальная ребятня охотно уступила ему единоличное право общения с прессой.

– Тем, что расскажем всем правду о том, что тут происходит. – Пояснила Джейн, зябко кутаясь в куцую джинсовую курточку и оглядываясь в поисках источника неприятного взгляда.

– И чо потом? – Ослик сунул руки в карманы.

– Ну… все узнают, что тут случилось… – Не найдя аргументов, Джейн нервозно уставилась на пыльное подвальное окно, за которым почудилось какое-то движение.

– И чо? – Ослик издевательски хмыкнул и вызывающе покачнулся вперёд-назад, не вынимая рук из карманов.

– И ничо! Напишем в газете про их историю, покажем по телевизору. – Не выдержал Чарли.

– Ну а им-то чо с того? – Ослик склонил голову и посмотрел на них как на дебилов.

Лисичка и бурундук переглянулись.

– Ну… мы можем попросить зрителей и читателей помочь… Открыть благотворительный счёт для сбора средств…

На самом деле Джейн совсем не была уверена, что Купер пропустит подобный фортель в эфир, но сейчас её больше занимало нервирующее, пугающее ощущение упёршегося в спину взгляда. Теперь она была совершенно точно уверена, что за ними кто-то наблюдает. Настороженно, пристально… враждебно?

Лисичка с беспокойством оглянулась туда, откуда ощущался странный давящий взгляд, но ничего подозрительного не увидела.

– Ага, так все и разбежались им помочь… – малолетний оболтус презрительно сплюнул в сторону. – Держи карман шире.

– Ну… один раз зрители и читатели собрали почти пять сотен на ремонт приюта. – О том, что это происходило в совсем других изданиях Джейн благоразумно умолчала.

– Пять сотен? – Ослик сплюнул ещё раз.

– Пятьсот тысяч, – уточнил Чарли.

Ослик с сомнением переглянулся с компанией. Второй по размеру и, видимо, по возрасту, волчонок за его плечом медленно, словно в раздумьях, кивнул.

Копыто скользнул недоверчивым взглядом по Джейн, потом по Чарли, потом снова уставился на лисичку, непроизвольно задержался взглядом на вырезе её футболки и смущённо шмыгнул носом.

– Ну, вон там они. – Помедлив, паренёк ткнул большим пальцем куда-то через плечо. – Их Картеры приютили. Второй этаж, вторая дверь справа.

– Спасибо. – Уже не надеявшаяся на капитуляцию этой мальчишечьей насторожённости, Джейн облегчённо вздохнула. – Мы честно постараемся помочь.

Репортёры развернулись к указанному бараку.

– Эй, доллар-то гони! – Ослик ухмыльнулся и требовательно протянул ладонь.

Джейн покосилась на Чарли и маленький оператор, бурча себе под нос что-то о малолетних вымогателях и близящемся разорении, нехотя нашарил в кармане мятую банкноту.

– С каждого! – Не моргнув глазом самовольно удвоил обещанное вознаграждение малолетний прохиндей.

Вздохнув, Чарли присовокупил к уже выданному ещё доллар.

Отделавшись от малышни, репортёры переглянулись и двинулись в указанном направлении.

– Куда катится мир! Даже за право сделать доброе дело – приходится платить! – пожаловался коротышка.

– Да ладно тебе, сделаем репортаж, премиальные всё покроют.

– Думаешь, Купер пропустит «попрошайку»?

– Ну… почему нет?

– Я как наяву вижу его бухтёж. «У нас солидное издание, а солидному изданию непозволительно клянчить деньги у наших солидных читателей»! – Передразнивая голос енота-редактора, прогундосил Чарли с кислой брюзгливой миной.

– Ну, это мы ещё посмотрим… – Джейн в десятый раз покосилась в сторону домишки, ощущение, что за ними кто-то пристально наблюдает, усилилось.

– Да чё там? – Чарли оглянулся следом, ничего примечательного не заметил и недоумённо покосился на подругу.

– Не знаю… Ощущение… словно кто-то пялится. – Джейн зябко передёрнула плечами и поплотнее запахнула короткую джинсовую курточку, едва прикрывавшую рёбра.

– У тебя паранойя. – Чарли толкнул дверь подъезда.

– А те типы в редакции? – Джейн настороженно оглядела улицу и шмыгнула следом.

– Без понятия. Совершенно. Стоило бы накатать заяву в полицию, снять записи с камер, установить чё за личности… – Чарли скептически оглядел старинный, обшарпанный подъезд.

Истёртые деревянные ступени, витиеватые резные перила и облупившаяся на стенах краска. Всё это производило несколько гнетущее впечатление, но вместе с тем – выглядело не в пример более уютным и жилым, чем подъезд бетонной высотки, в одной из тесных «сот» которой обитал Чарли. Во всяком случае, ни брошенных окурков, ни запаха мочи и даже неприличных рисунков и надписей на стенах тут не было. Просто дом. Старый, довоенной ещё постройки. В те годы подобные жилища возводились тут прямо поверх руин сотнями, тысячами. Большинство из них довольно быстро снесли, «уплотнили», заменили хотя бы каменными, но в этой части города почему-то не тронули.

Бедность. Граничащая с нищетой и безысходностью, вошедшая, слившаяся с мирком обитателей трущоб так тесно, что стала неотъемлемой частью в любой здешней мелочи.

– Ты камеру зарядил? – Джейн пригладила волосы, погляделась в извлечённое из нагрудного кармана зеркальце и оглянулась на отставшего коллегу.

– Оуу… – Не удостоив её более внятным ответом, Чарли закатил глаза и молча взвалил увесистый агрегат на плечо.

– Погоди. Не снимай пока. – Поднявшись на второй этаж, Джейн остановилась у нужной квартиры, в замешательстве высматривая кнопку дверного звонка.

– Чего это не снимай? – Чарли удивлённо оторвался от видоискателя.

– Ну… мы врываемся в чужой дом… и вот так, без предупреждения. Вдруг они не одеты должным образом?

Вздохнув, бурундук отвёл объектив в сторону и с подчёркнуто скучающим видом принялся изучать трещины на потолке.

Собравшись с духом, Джейн в третий раз одёрнула на себе курточку и вновь машинально занесла палец к тому месту, где обычно располагается звонок. Растерянно моргнув, лисичка уставилась на Чарли.

– Ооо… Просто постучи! Вот так. – Стоически вздохнув, бурундук согнул палец крючком и потюкал им в стенку.

Моргнув ещё раз, Джейн спохватилась и осторожно применила показаный трюк к толстой деревяшке.

Звук в тишине подъезда вышел столь тихим, что обитатели квартирки вряд ли его расслышали. Напротив, голоса за дверью на миг стали громче.

– Лина, прекрати нести чушь! Он умер. И сейчас смотрит на тебя с неба и осуждающе качает головой! – увещевал визгливый женский голос.

– Я не вру! – выкрикнул писклявый девчачий голос, вот-вот готовый сорваться на плач. – Не вру!

– Заткнись и не доводи до греха! – вновь закричала женщина. – Билли, чтоб тебя! Что ты молчишь, старый пень?!

Репортёры смущённо переглянулись и Чарли невесело ухмыльнулся.

– Хе… Это тебе не светские хроники да благотворительные балы снимать. Стучи громче.

Лисичка занесла руку вновь, но дверь открылась сама.

Застывшая на пороге обладательница истеричного голоса и впрямь имела вид не слишком подходящий для показа по телевидению. Грузная и неряшливая, в накрученных бигудях и заношенном ветхом халате, собачка при виде незваных гостей вздрогнула и едва не выронила переполненное мусорное ведро.

Застигнутые врасплох репортёры уставились на неё.

– Миссис Хобрин? Здравствуйте! – Спохватившись, лисичка растянула губы в приветливой улыбке. – Телеканал «Бричпорт ньюз», пару слов о…

«Хлоп»!

Деревянная облезлая дверь с шумом громыхнула в опасной близости от её носа, обдав коротким прохладным ветерком и заставив испуганно вздрогнуть.

– Мда. Не очень-то приветливо. – Чарли вздохнул. – Это тебе не богему нтервьи… а… интерву… ааа… АПЧХИ!

Неожиданно громкий бурундучиный чих в просторном гулком подъезде прозвучал как раскат грома – казалось, даже пыльные стёкла откликнулись жалобным звоном.

– Интервьюировать. – Машинально закончила недосказанное Джейн, пока Чарли отчаянно жмурясь и открыв рот боролся с новым приступом чиха.

От хлопка двери из окружающего пространства взвилось, казалось, неимоверное количество пыли.

– Чёрт. – Чарли скуксился, собираясь чихнуть вновь, но продолжая упорно сдерживаться. – Им стоило бы рассказать о влажной убо… ПЧХИ! Да чтоб вас!

Джейн осторожно постучала в захлопнутую дверь вновь.

– Миссис Хобрин?

– Убирайтесь. – Истеричный женский голос недвусмысленно намекал, что шансы на продуктивное общение близки к нулю.

– Миссис Хобрин, уверяю вас…

– Убирайтесь к дьяволу, вы! – В голосе собачки проскользнули истеричные нотки, а «вы» прозвучало так, словно само по себе было наигрязнейшим ругательством.

По ту сторону двери зазвучали неразборчивые голоса. Мужской – с вопросительными и женский – с обвиняющими интонациями. Разобрать о чём идёт речь уже не удавалось, но судя по всему, приютившее Хобринов семейство изрядно нервничало.

– Миссис Хобрин? – Джейн осторожно постучала в дверь ещё раз. – Уделите нам буквально десять минут. Пожалуйста?

Голоса за дверью притихли и перешли на яростный неразборчивый шёпот.

– Да чтоб их… – лисичка вздохнула и закатила глаза к потолку. – Можно подумать это нам больше надо.

– Ну, вообще-то так и есть… – Чарли хихикнул. – Мы за это деньги получаем. А они?

– Чёрт, да мы же как рупор – возможность сказать на весь город всё что хочешь… Ну, почти всё, что хочешь… И совершенно бесплатно! Да к нам очереди из желающих попасть на экран! Да они вообще знают, сколько стоит минута эфирного времени?! – Джейн всплеснула руками и последние пару фраз произнесла намеренно громко, чтобы затаившееся по ту сторону семейство без всяких сомнений гарантированно их расслышало.

Приступ злости на пугливых обитателей развалюхи вылился в полурык-полустон.

В бессильном раздражении лисичка вскинула руки и злобненько скрючила пальцы, не то комкая воображаемоее одеяло, не то представив себе, как душит миссис Хобрин голыми руками.

– Тупые, ограниченные… Ну и сидите в своих руинах, прячьтесь от всех до конца дней своих!

– Вай, как не профессионально, мисс Бенсон! – Передразнивая Куперовские интонации, Чарли расплылся в ухмылке. – Где же выдержка, аа… где же настойчивость ыы… ы… АПЧХИ!…

Едва не потеряв равновесие, миниатюрный бурундук опасно накренился.

– Да и чёрт с ним. Чёрт с ними со всеми. – Джейн машинально придержала коллегу в вертикальном положении и с негодованием фыркнула.

Отвесив напарнику лёгкий, почти неощутимый щелчок по макушке, она двинулась вниз по лестнице. – Пойдём отсюда. Может те два твоих дружка из «скорой» окажутся разговорчивее?

Но не успели они спуститься до промежуточного пролёта, как вверху клацнул замок и в образовавшуюся щель высунулся сам Билли Хобрин.

Журналисты уставились на терьера, тот – настороженно и оценивающе – на них.

– Подождите. Я… дам интервью. Пару минут, обождите на улице.

Парочка удивлённо переглянулась и, вновь обернувшись к псу, кивнула.

 

– Без камеры пожалуйста. И не под запись. – Терьер выбрался из «Мозеса» у обзорной террасы, с которой открывался живописный вид на порт. – Собственно, у меня одна новость… Я… решил оставить пост главы профсоюза.

– Но, как же… Мистер Хобрин… – Менее всего Джейн ожидала увидеть капитуляцию. Скандальные обвинения, разоблачения, непримиримую готовность двигаться до конца – что угодно, только не сдачу. Не усталое смирение и готовность всё бросить!

Ошарашенная журналистка обменялась с оператором растерянным взглядом и выбралась следом.

– Что, вот так просто? Всё взять и бросить?

– Я устал. Слишком устал от всего этого. – Терьер подошёл к витым чугунным перилам и грустно уставился вдаль.

– Выходит… всё, что было… напрасно? – Растерянная, сбитая с толку, Джейн осторожно приблизилась и замерла в шаге от пса.

Ещё день, два тому назад все эти разборки портовой обслуги и их начальства, все эти бесконечно далёкие от её собственной жизни вещи… Всё казалось каким-то нереально абстрактным и невсамделишным. Словно на миг ожившая история, сошедшие с экрана кинотеатра, ожившие персонажи придуманной драмы. Но сейчас, чем дольше Джейн думала, чем дольше разглядывала разворачивавшуюся перед ней мозаику чуждой жизни, тем сложнее становилось смотреть на всё это отстранённо.

– Напрасно? – пёс словно бы разом постарел и осунулся. – Наверное. Мне вообще не стоило во всё это лезть. И… всё слишком далеко зашло. Я был слишком наивен, думал… что можно что-то изменить, хоть немного, хоть совсем чуточку. Думал, что с ними можно договориться. Думал, что в этом мире ещё не всё так плохо, что есть полиция, законы… Что есть какой-то разумный предел…

Коренастый пёс стиснул перила сильными, цепкими пальцами. У низкорослого терьера – макушкой тот едва доставал до её плеча – были на удивление сильные, мужественные руки. Не тощие, рахитичные или пухлые… Настоящие, жилистые «грабли» с мозолистыми подушечками и крепкими толстыми пальцами. С обломанными когтями и ссадинами, покрытые целой сетью шрамов и шрамиков. Руки, привыкшие к труду.

Мужчина, добывающий пропитание собственной силой, потом и… ну не то чтобы кровью, но синяками и ссадинами – уж точно!

Она искоса разглядывала замершего у перил пса, не решаясь прерывать повисшее молчание. С внезапной силой ощущая собственную пустоту и никчёмность, бессмысленность этих наивных потуг чего-то достичь, жалкого самообмана, что делает что-то важное, нужное…

Словно заразившись этим чужим самоуничижением и обречённостью, она сникла и уставилась на воды залива.

Кто она для него? Досадное недоразумение? Раздражающе навязчивая липучка, этакий ходячий микрофон с ходячим же объективом? Лазейка в большой мир больших людей, шанс быть замеченным и услышанным? Нет… если бы это было так – он не сдался бы так просто. Толкнул речь, озвучил требования профсоюза, ткнул пальцем в подозреваемых… Ну – если не впрямую, то хоть намекнул. Но сдаться? Вот так просто – взять и отступить?

– Но…

– Вы не понимаете. И никогда не поймёте. Простите, если чем разочаровал. – Пёс поморщился и устало помял лицо широкой пятернёй. – Я просто устал. От всего этого. Устал и не хочу… продолжений. Для вас я просто сюжет, мимолётный эпизод. Интересен, пока создаю проблемы кому-то из шишек. Но никто – ни вы, ни полиция – случись что-то вроде этого пожара – и пальцем не пошевелите, чтобы… А-а, да что я, в самом деле? Забудьте. Просто донесите до всех – я спёкся. Выхожу из игры.

– Но… – Окончательно позабыв с таким трудом придуманные «каверзные вопросы», лисичка растерянно оглянулась на Чарли.

Терьер прав, тысячу раз прав – инфоповод.

Живая ходячая новость.

Задание.

– И всё же… – Ощущая себя до неприличия навязчивой, она повернулась к псу, не в силах сформулировать всё то, что хотелось сказать и сделать в сколько-нибудь внятной форме. Не в силах извиниться за то, что всего лишь журналист, высказать сколь сильно сочувствует его горю и соболезнует проблемам. Да что ему все эти соболезнования, сочувствие и неубедительная поддержка?

Все это ничего не изменит, не исправит случившееся, не убережёт от того, что ещё может случиться. Кто она такая, какое право имеет ожидать от него большего? Толкать на упрямство, подбадривать или осуждать за трусость?

Пёс покосился в её сторону и вздохнул.

– Мы просто попросили прибавку. Впервые за два года – небольшую прибавку в несчастные сотню баксов.

– Всего сотню? Всё это – из-за ста баксов? – Джейн изумлённо обернулась на пса. – Этот пожар… эти…

– Нет, конечно же нет. – Перебил пёс и поморщился. – В порту сотни водителей, грузчиков, крановщиков, стропальщиков. Шестнадцать бригад, почти триста голов только на восточном пирсе. Повысь каждому – набежит кругленькая сумма. Разумеется, они были против. Мы пригрозили забастовкой, они пригрозили всех уволить.

– А государство? Неужели на такой случай не предусмотрено… – Джейн вновь растерянно застыла, не в силах подобрать слова и вспомнить нужный термин.

– Может и предусмотрено. Только кому мы сдались? – Терьер грустно улыбнулся. О нас вспоминает в лучшем случае налоговая, да миграционка.

– Нет, не может быть… – Джейн упрямо тряхнула чёлкой. – Поджог – это серьёзное преступление. По сути – покушение. Они должны были…

– Аа! – Хобрин раздражённо повёл плечом. – «Ведётся следствие, виновные будут наказаны». Мне легче. Я просто плачу от восторга!

– Но есть же страховка… – лисичка уставилась на клонившееся к закату солнце.

Терьер презрительно фыркнул и покачал головой, словно не веря в серьёзность вопроса.

– Нет? У вас нет страховки на… дом?! – запоздало поняв, как глупо выглядит это её безмерное удивление, Джейн осеклась и вновь замолкла.

Пёс мрачно сплюнул через перила.

– Что вы от меня хотите, мисс? Поток обличений и голословных обвинений, за который меня вышвырнут с работы и затаскают по судам? В десятый раз душещипательную историю о том сгоревшем парне? – Хобрин угрюмо обернулся к ней и Джейн ощутила стыд.

Болезненный, жгучий стыд.

Стыд за то, что так назойливо суёт свой любопытный нос в чужую трагедию. За то, что норовит притащить следом ещё кучу невоспитанных галдящих зрителей, цинично чавкающих попкорном и снисходительно обсуждающих развёрнутые перед ними драмы и трагедии.

Зевак, поглядывающих на крушение чьей-то жизни, как на забавное цирковое представление. Как на долбаный киносеанс с очередным душещипательным финалом.

Зрителей, что приходят получить эрзац тех эмоций, которых так не хватает в их унылой сытой жизни. Посочувствовать героям, на миг примерить разворачивающиеся на экране сценки к собственным изнеженным шкуркам.

Порадоваться, посмеяться, погрустить или ужаснуться.

Испытать хоть тень того, с чем так страшно столкнуться наяву, лично.

Торопливо пережить, пережевать этот эмоциональный фастфуд и при первых же строчках титров с облегчением покинуть пропитанный эмоциями зал. Выбраться на свежий воздух, вернуться обратно – в свою привычную, безопасную жизнь. Туда, где «ужасно» – это опоздать на показ новой коллекции, а «катастрофа» – сломанный коготь. Где принято оставлять улыбчивым услужливым официантам щедрые чаевые, где мелкие проблемы решают страховки и кредитки, а крупные – папа.

Сейчас, наяву стоя в каком-то шаге от одного из таких персонажей ожившей «кинодрамы», она с внезапной пронзительной остротой впервые примерила к себе всё обрушившееся на несчастного пса. Примерила не поверхностно, не небрежно-отстранённо и наспех, как торопливо прикладывают к плечам понравившуюся, но не особо желанную блузку, а почти по-настоящему, полностью!

Вопросы, заготовленные за время их короткой поездки к порту, привычный журналистский напор и воодушевление схлынули, утекли в какую-то зловещую чёрную дыру. Оставили после себя лишь грусть и недоумённую гнетущую пустоту. Стыд и осознание того, что в общем-то и сама – ничем не лучше всех этих… пресыщенных зевак из кинозала. Стыд за то, что как и все эти зрители, тоже рано или поздно вернётся в свою уютную, комфортную жизнь. Сбежит от неприятной пугающей реальности обратно.

В мир фальшивых улыбок от дорогих дантистов, деликатесов, дорогих украшений и бесконечного шоппинга. Мир пафосных речей и льстивых аплодисментов. К противным Тилвишам, их вдвойне противному очкастому отпрыску с брекетами на кривых зубах и бесконечным слюнявым поцелуям в тыльную сторону ладони от вереницы папиных знакомых и просто гостей. К вечерним платьям ценой с годовой доход такого вот несчастного трудяги и показушной, максимально публичной благотворительности. Ко всем этим дурацким, карикатурно огромным чекам и заднудным перечислением бесчисленных организаторов, спонсоров, соучредителей и прочих примазавшихся к «инфоповоду» личностей.

В мир, где даже столь простое и естественное желание, как помощь окружающим давно уже потеряло первичный смысл и превратилось в инструмент, средство пиара. В стремление «подлатать моральный облик» или расчётливый хитрый финт для снижения налогового бремени. А то и вовсе – в циничные попытки по сходной цене зарезервировать себе местечко в раю. Нет, не потому, что верят в Бога или загробную жизнь, а так – просто так. На всякий случай – мало ли что?

Последние годы Джейн всё чаще захлёстывало это странное, мучительное ощущение неправильности. Несправедливости, противоестественности и фальши, насквозь пропитавших этот мир.

Она как могла отмахивалась, списывала всё на подростковые заморочки, старалась «стать взрослее». Объясняла всё недостатком витаминов, осенней депрессией, неладами с личной жизнью и постоянным желанием увидеть во всём нечто большее, лучшее, чем лицемерие и расчёт, эгоизм и жадность. Раз за разом стискивала зубы и терпела, не желая расстраивать отца и мать дурацкими выходками. Сдерживала едкие колкости в адрес «подруг» и коллег, натягивала защитную улыбку и на вопрос «как дела» неизменно отвечала ритуальным «спасибо, хорошо».

Но кто бы только знал, чего стоило не называть подлиз – подлизами, придурков – придурками, а пафосных идиотов – пафосными идиотами? Улыбаться, вежливо поддерживать дурацкие светские разговоры ни о чём, делать вид, что всё хорошо, что всё так и надо.

А хуже всего было тошнотворное осознание того, что при всём этом томлении и отвращении к собственному кругу общения, в глазах того же Хобрина и даже, наверняка, Чарли – сама она вряд ли чем отличается ото всех этих пафосных манерных куриц, что и не думают слезать с шеи родителей. Что искренне верят, что работа – для плебса. Что устают в этой жизни в лучшем случае от шоппинга, а переживают какие-либо эмоции лишь при просмотре фильма.

Да, она устроилась на канал. Да, благодаря папочкиной фамилии. Да, честно надеялась что-то менять, тормошить, подталкивать, будоражить этот чёртов лицемерный мир, насквозь погрязший в пафосе и лицемерии, неспособности и нежелании меняться.

Надеялась писать пронзительные статьи и снимать репортажи, которые оставят след. Что-то изменят в душах читателей, позволят на что-то взглянуть по-новому. Если не для всех, то хотя бы для ста, для десятка! Чёрт, да даже для одного, одного-единственного зрителя или читателя – это уже много, уже не зря!

Кому, кому, чёрт побери, всё это нужно? Скучающим зевакам? Озабоченному еноту? Вот этому, сломленному жизнью мужчине?

Джейн разглядывала пса, погружённого в свои мрачные думы и кусала губы.

Что она может? Сама, без папочкиного кошелька и фамилии?

Написать ещё одну душещипательную историю – одну из тысяч уже написанных? Попробовать протолкнуть в эфир обличительный репортаж?

Но, даже если предположить, что старик Купер сбрендит и согласится – что это, по большому счёту изменит?

Для Хобрина – ничего. Ровным счётом ничего.

Ну… разве что, на волне пиара и впрямь объявить благотворительный сбор пожертвований. Как знать, может не все в этом городе равнодушно скользнут взглядом и тотчас позабудут увиденное?

Нет, подобное ворчливый старый енот зарубит куда вероятнее, чем бездоказательные выпады в сторону портовых бонз.

Продать подаренную папочкой квартирку? Перебраться в апартаменты поскромнее и на вырученную разницу – купить семейству Хобрин новую халупу в этом же квартале?

И лишиться даже той иллюзии свободы, что с таким трудом удалось отвоевать ей в последние годы? До конца дней своих выклянчивать каждый доллар и отчитываться за то, на что его потратила?

Терпеливо сносить бесчисленные попрёки и обвинения, каждый раз утешая себя мыслью, что раз – хотя бы один-единственный раз в своей никчёмной жизни сделала что-то серьёзное?

Некий поступок, круто, очень круто изменивший жизнь целого семейства?

Решится ли она на что подобное?

Или пожалеет и устыдится этого порыва уже через полчаса, через час, задолго до каких-либо реальных действий?

Нет, глупо обманывать себя, глупо даже задумываться в том направлении. Вот будь у неё две такие квартиры…

Джейн вздохнула и, спохватившись, вскинула взгляд на пса.

Всё это время терьер молча разглядывал мелькавшие на её лице выражения. Как придирчивый зритель, второй, третий, четвёртый раз наблюдающий один и тот же фильм с этакой неопределённой не то одобрительной, не то снисходительной ухмылкой.

Глаза пса подозрительно заблестели, он отвернулся и зло прищурился. Широкие ладони вновь стиснули чугунные перила, а взгляд устремился вдаль, туда, где вдоль линии горизонта виднелся противоположный берег, ещё подсвеченный лучами закатного солнца.

– Одного мне никогда не понять – кто был этот парень и зачем он… – Пёс через силу сглотнул и прервался. – Напишите о нём что-нибудь хорошее, ладно?

– Конечно. – Джейн тоже ощутила тугой ком в собственном горле и покосилась на необычно притихшего Чарли.

– А сейчас я, наверное, пойду. Через полчаса смена. – Терьер оторвался от чугунной оградки, посмотрел на дешёвенький наручный хронометр и вздохнул. – Простите.

– Нет, вы не можете вот так бросить… Бросить всё. – Джейн встрепенулась, не находя нужных слов. – Вот так…

– Могу. – Хобрин грустно улыбнулся. – И я надеюсь, вы поможете мне донести это известие до тех… кто всё это сделал.

– Нет! Ну… то есть… да. Чёрт! – Ища поддержки, Джейн неуверенно оглянулась на Чарли, но оператор, позабыв о камере, рассеяно и безучастно смотрел на плывущие по заливу корабли и яхты.

– Спасибо. – Терьер устало смежил набрякшие веки, не то борясь со сном, не то выражая сдержанную признательность.

Моргнув, ссутулившийся поникший пёс побрёл прочь.

В расстроенных чувствах Джейн уставилась ему вслед.

– Сломался. – Спустя почти минуту подал голос Чарли, с неопределённым выражением лица сложив губы трубочкой.

– А? – Очнувшись от накатившего ступора, Джейн с неожиданной злостью обернулась к напарнику. – А ты бы – не сломался?

– А я бы и не пытался. – Бурундук сердито пожал плечами. – Это глупо. Есть вещи, изменить которые невозможно.

– Нет ничего невозможного. – Джейн упрямо прищурилась, невольно повторив любимую цитату отца.

Чарли иронично покосился на неё снизу вверх, хмыкнул и молча пожал плечами.

 

 

***

 

 

Крадущийся по тёмной улице крыс нервно оглянулся и замер, пережидая, когда подвыпившая парочка портовых рабочих пройдёт мимо. Припозднившиеся горожане, заплетающимися языками бубня под нос нечто, отдалённо напомиающее песню, остановились и приложились к початым бутылкам.

Вожделенный подвал был совсем близко, и сердчишко Одноглазого то и дело сбивалось с ритма, в ожидании момента, когда вновь придётся ступить в логово Вестника. Его Вестника! Его персональный шанс возвыситься, быть замеченным и обласканным, его…

– Ах ты дрянь! Ну-ка пшёл отсюда! – Выкрикнули откуда-то сверху и в плечо Одноглазого чувствительно врезалась пустая стеклянная бутылка.

Как заправский голкипер, подхватив отскочивший сосуд обоими ладонями, крыс ловко ушёл в перекат и метнулся прочь.

Пьянчуги покачнулись, проводили мелькнувшую тень недоумённым мутным взором и возобновили концерт.

Влетев в ближайшую подворотню, крыс напоролся на таившуюся там тень и заработал болезненный пинок под рёбра. Кувыркнувшись обратно и едва не разбив прихваченную бутылку, метнулся дальше. Скользнул за чахлый куст, огляделся, перевёл дух и потёр пострадавшие места. Больно, но вполне терпимо. И, учитывая, что это было единственным неприятным происшествием за всю его вылазку в город – более чем удачно.

И – бутылка! Теперь у него есть бутылка! Тяжеловато, громоздко, но…

Босая лапа наступила на что-то болезненно-острое. Попятившийся крыс зашипел и неловко качнулся.

Автомобильчик.

Потерянная кем-то игрушка размером чуть больше крысиной ладошки. Старая, грязная и сломанная, но – в сравнении даже с новенькой и совсем целой бутылкой – настоящее сокровище.

Прилетевшая из темноты гайка чувствительно тюкнула его по макушке.

Тени. Напоминают о своём присутствии и намекают, что пора бы и продолжить миссию.

Вздохнув, крыс спрятал игрушку в самый «элитный» кармашек и крадучись поспешил дальше.

Пустая сигаретная коробка, россыпь пивных пробок, смятые жестяные банки, обрывок верёвки, дырявая резиновая перчатка – вылазка в город обогащала его карманы почти столь же быстро, как волшебное поле помойки.

Ну, на самом деле, конечно, помедленнее…Но зато здесь был шанс обнаружить и что-то по-настоящему ценное. Баснословно, неприлично дорогое. Например – магнитолу в плохо закрытой машине. Или неосторожно выставленный на подоконник радиоприёмник.

Неслышно перебегая от тени к тени, крыс крался дворами, нырял сквозь лазейки в заборах и проскальзывал в проходные подвалы.

Изрытые бомбоубежищами и заброшенными складами, портовые кварталы возводились на пепелище давно отгремевшей войны и нередко скрывали под собой довольно обширные, никем не используемые пространства. Никем, кроме крыс.

Вездесущее ночное племя кралось и рыскало во тьме этих переходов, неслышно семенило по крышам. Бесстрашно преодолевая переброшенные с дома на дом доски, карабкаясь по водосточным трубам и пожарным лестницам, просачиваясь под воротами и сквозь ветхие, покосившиеся заборчики. Находя лазейки в тупиках и переулках, взбираясь по деревьям, плечам и головам «коллег», неутомимые ночные мусорщики без устали чистили город, стаскивая в гетто все ненужные и неважные городским мелочи. Сортируя, меняя на кусочек съестного или пристраивая в своё пёстрое хозяйство.

По негласному правилу серьёзных неприятностей местным обитателям они не доставляли – не лезли в жилища, не воровали с шумом и палевом. Не делали ничего такого, что не могли сотворить сами местные.

Иногда, конечно, искушение оказывалось чересчур сильным и у совсем уж отщепенцев перевешивало страх наказания, но сбыть «красненькое» – само по себе было немалым риском. Можно было запросто встретить рассвет с выпущенными кишками, а то и угодить в переплёт пожёстче.

Крыс вскарабкался на дерево, перепрыгнул на высокий кирпичный забор, пробежал по его кромке и спрыгнул в распахнутый мусорный бак, чьей-то заботливой рукой приставленный к обратной стороне забора.

Нашарив коробку из-под торта, Одноглазый лизнул остатки крема, но в очередной раз получив по макушке гайкой, покорно возобновил своё путешествие к заветному подвалу.

Островок ветхих деревянных халуп, с трёх сторон стиснутых домами из камня, встретил его сонным молчанием – на весь двор светилось лишь одно окошко да пара тусклых, чисто символических «фонарей» в жестяных капюшонах. Подвешенные прямо на проводах, светильники эти с одной стороны позволяли разглядеть всё что нужно, с другой – давали достаточно простора для того, чтобы скрыться от любопытных глаз в уютной густой тени.

Крыс шмыгнул во дворик, бдительно огляделся по сторонам и зыркнул на крыши. За время путешествия он не раз и не два намеренно прокладывал маршрут так, чтобы преодолеть заметное открытое пространство. Оглядывался, принюхивался, но ни разу не заметил и не учуял и намёка на сопровождение. Если бы не время от времени прилетавшие по макушке гайки, он и вовсе решил бы, что отпущен на произвол судьбы. А распоряжение привести Вестника – исполнять не обязательно.

Но нет. Не показываясь на глаза, Тени Короля неотступно крались за ним ни на секунду не выпуская проводника из вида. Или легко догоняя и находя его во всех хитросплетениях тайных ночных троп.

«Интересно, как они догадаются, что мы пришли? Что сейчас он влезает не в очередной проходной подвал, а в тот самый, где спрятал Вестника?»

Шлёп! Шлёп!

Позади, в считанном шаге нарисовались спрыгнувшие откуда-то сверху фигуры. Небрежно, непринуждённо, словно не пролетели только что высоту в два, а то и три десятка раз превышающих собственный рост, закутанные в чёрное распрямились и сделали шаг вперёд.

Левая Тень с интересом повела носом, правая – безучастно таращилась на проводника.

Одноглазый зябко поёжился и обмирая от страха, толкнул дверь в подъезд.

В тишине, нарушаемой лишь стрёкотом ночных насекомых, три крадущиеся тени неслышно скользнули в черноту подвала, миновали короткую крутобокую лесенку и замерли, ступив на голую землю.

– Эй! Эт я! – Опасливо пискнул Циклоп, чутко, пугливо прислушиваясь к пугающей тишине. Проникавших сквозь пыльные окна отсветов едва хватало чтобы различить ближайшие колонны и сами окна. Всё остальное безбожно тонуло в непроглядной, чернильно-чёрной тьме.

Пахло жжёной шерстью, останками растерзанного, уже начавшего портиться покойника и чем-то ещё, названия чему крыс никак не мог подобрать.

Опасливо оглянувшись на Теней, Циклоп робко шагнул дальше:

– Эй? Т десь?

Вот сейчас, сейчас Вестник пугающей массой вылетит, выпрыгнет из тьмы, сграбастает его горло, втиснет, вобьёт в ближайший столб. Точно также, как раньше. Как тогда, когда он отважился притащить ему пожрать.

Крыс даже непроизвольно вжал голову в плечи, но тьма подвала оставалась пугающе безмолвной и безжизненной. Ничего не происходило.

Тишина стала давящей.

Умер? Сбежал?

В любом раскладе это плохо. Очень плохо, лично для него.

«взум-м-м-м»!

Чёрный меч, совершенно неразличимый в темноте подвала, едва ощутимо обдав его затылок леденящим ветерком, упёрся куда-то в основание черепа самым кончиком.

Одноглазый замер, неуклюже растопырив руки и боясь пошевелиться.

– я вс обсню! Я н прчм! Он см ушл!

Лезвие надавило чуть сильнее и Циклоп заткнулся, с ужасом ощущая, как по черепу растекается мерзкий, пугающий холод.

«Неужели яд?! Неужели этот крохотный укол… это едва заметное касание…?»

Ноги подкосились и он рухнул на колени. Зажмурился, ожидая не то смертельного взмаха катаны, не то новых пугающих симптомов отравления. Затылок и шея словно покрылись инеем, тонкой, льдистой корочкой. Сотни, тысячи ледяных игл, казалось, множились, прорастали, вгрызались прямо в череп. Ввинчивались в мозг, покалывали изнутри глазные яблоки. Онемевший язык трепыхнулся, но стиснутое холодом горло не смогло, не сумело издать ни звука.

Дрожа от ужаса, крыс уставился на вернувшуюся из глубины подвала фигуру.

Не сказав ни слова, ни малейшим жестом не сообщив «коллеге» об итоге своей вылазки, вторая Тень безмолвно остановился перед ним.

Ощущая, как пугающее онемение распространяется по всему телу, окутывает, сжимает сердце, Одноглазый упал на колени и с надеждой и ужасом уставился на него снизу вверх.

Чёрный балахон, словно впитывая в себя последние капли света, размазывал, скрадывал очертания крысиной фигуры, почти полностью сливаясь с подвальной тьмой.

Он попытался сглотнуть, но онемевшее горло уже не ощущалось.

«взум»!

Упиравшееся в череп лезвие отдёрнулось столь же стремительно, как и появилось. А вместе с ним исчезло и расползавшееся по телу оледенение. Пропало разом, мгновенно – как выключенный свет.

Стоявший перед ним воин извлёк из балахона мобильник – допотопный, старинный телефон с раздутым корпусом и ламповым экраном. Развернул, протянул Одноглазому.

Лихорадочно обтерев грязные руки о собственную одёжку, хромоногий крыс почтительно и несколько недоверчиво принял подачку. Непонимающе уставился на клавиатуру. Кнопки, едва различимые в отсветах уличного фонаря, пересекла тень.

Нет, не тень – рука.

Рука Тени.

Затянутые в беспросветно чёрную перчатку, когтистые мосластые пальцы небрежно ткнули в одну, затем в другую кнопку. Допотопный экран подсветился алыми полосками цифр и за спиной, где-то в недрах одёжки второй Тени зазвонил едва слышный мелодичный сигнал.

– Пзвнить? – Разлепив спёкшиеся губы, уточнил Одноглазый. – Кнечн… да… я пзвню… нйду и пзвню…

Он мелко-мелко закивал, обернулся на обладателя второго телефона, но позади было уже пусто.

Одноглазый испуганно развернулся к переднему, но и второй Тень исчез также беззвучно и бесследно, как и первый.

Причём крыс мог чем угодно поклясться, что дверь – скрипучая подвальная дверь не шелохнулась ни на дюйм!

Недоверчиво оглядевшись, Одноглазый уставился на вручённый телефон. Включил… прислушался к равномерному гудку, сглотнул и испуганно выключил.

Извлёк из «самого важного кармашка» сломанную машинку, перепрятал её в другой, а на освободившееся место трепетно и осторожно всунул трубку.

 

 

***

 

 

Крыши. Плоские, наклонные, утыканные антеннами, кондиционерами, какими-то выступами и даже окнами. Высокие и низкие, черепичные и жестяные. Кое-где их соединяли переброшенные с края на край доски, кое-где он перелетал переулки в затяжном, невозможном для простых смертных прыжке.

Перекат, подскок, рывок влево, вправо и снова вверх.

Детали ландшафта несутся навстречу, словно он, именно он – центр мира. А всё остальное крутится и вращается вокруг, летит навстречу, словно декорации какого-то странного, титанического аттракциона.

По мере разгона накопившаяся в мышцах дрожь спадала, таяла, уступала место приятному жару. И даже неотступная, неразлучная боль – боль от каждого движения, каждого вдоха и поворота глаз – даже это уступало, отходило на второй план в сравнении с невероятным, наполнявшим каждую клеточку чувством свободы. Парящей свободы, невыносимой, нестерпимой лёгкости от которой хотелось прыгать все чаще и дальше, отталкивать, отбрасывать от себя поверхность, на миг равняясь с птицами.

«Кх-кх-кх-кх-кх-кх» – частое, неестественно частое дыхание.

Больше похожее на размеренный рокот мотора, чем на звуки, которые можно было ожидать от живого, разумного создания.

Закутанная в балахон фигура неслась по крышам, парила над ночным городом. Ложилась на упругий вязкий воздух как трамплинный лыжник ложится на ветер.

Двадцать, тридцать, пятьдесят футов! Он перелетал с крыши на крышу, пугая птиц и крадущихся крыс, раз от раза увеличивая расстояние прыжков через разделявшие дома проулки, улицы и перекрёстки.

Дырявый, прожжённый в паре мест плащ хлопал за спиной подобно огромным демоническим крыльям.

По диагонали перелетев очередной перекрёсток, он не рассчитал усилия и едва долетел до следующего дома. Неловко врезался в стену, под скрежет когтей съехал вниз, зацепился о какой-то карниз и мощным прыжком забросил себя обратно.

Не знающие устали мышцы избавлялись от дрожи, наслаждались каждым мигом, каждым мгновением парения, каждым ударом о поверхность и каждым новым толчком. Гнетущая, пугающая дрожь, грозившая выплеснуться, взорвать его изнутри, помаленьку отступала, таяла, убиралась в какие-то тайные закоулки его пропитанной болью тушки.

Только ветер, только свобода.

Прыжки, бег, перекаты. Короткие мгновения полёта.

В эти короткие мгновения, на всей этой безумной скорости встречный воздух, казалось, выдувал из головы не только усталость и боль, но даже и тяжкие, гнетущие мысли. Вырывал, уносил. Отшвыривал куда-то назад.

Казалось, ещё пара миль скорости и тугой, плотный воздух начнёт срывать с костей мясо.

Он бежал.

Безумно, бессмысленно… бежал просто так, ради самого этого процесса. Ради краткого избавления от дрожи избыточной энергии, ради возможности отрешиться от мыслей. Ради этих коротких мгновений парения, что открывались ему во время всех этих прыжков и кульбитов. Бежал, не обращая внимания на простреливавшие всё тело болевые импульсы, бежал, забывая обо всём. Бежал, словно надеясь и впрямь взлететь, воспарить будто птица.

Забывшись, лис привычно сиганул вдаль. До предела, сверх этого предела толкнувшись едва не лопающимися от усилий мышцами.

Но вместо новой крыши под ноги кинулась пустота. Эйфория парения мгновенно сменилась испугом и паникой. Беспомощно трепыхнувшись он потерял скорость и рухнул вниз с высоты третьего-четвёртого этажа. Пролетев почти сотню футов, врезался в чахлое дерево, с треском и шелестом сломанных веток, миновал густую крону и грудой изломанных конечностей впечатался в травянистые кочки.

Боль. Симфония из сотен и тысяч оттенков боли, непрерывно звучащая в его теле на миг слилась в единую, оглушительно громкую ноту.

Выбитое дыхание, поплывшие перед глазами круги, мгновенное, пугающее удушье. Форсированные до предела мышцы моментально высосали из кровотока весь кислород, онемевшее тело забилось в конвульсиях.

Неловко перекатившись на спину, почти теряя сознание, он мимолётно ужаснулся приближающейся смерти.

Но прежде чем удалось испугаться по-настоящему – двойное сердце и многослойные лёгкие справились, восстановили баланс, отогнали пугающие пятна прочь.

Контуженный, оглушённый падением, Пакетик перекатился на живот, засопел, изогнулся. Уселся, рывком вправил выбитое плечо. С противным чмокающим звуком головка кости вернулась в суставную сумку и он встал. Покачнулся, тряхнул головой, прогоняя остатки темных пятен и заодно проверяя целы ли кости.

Ночь.

Улица.

Фонарь с кружащим в его неверном жёлтом свете одиноким ночным насекомым. Упорная букашка раз за разом билась о стекло, словно всерьёз надеясь прорваться внутрь – в убийственное жаркое сияние лампы накаливания.

Порт.

Он поглубже натянул капюшон и моргнув третьим веком, уставился на зарево портовых огней.

Порт. Пёс. Пирс. Вода.

Стягивающий по рукам и ногам мешок, обмотанный скотчем.

Снова пёс – отец Лины. Пожар.

Поджарое, истощённое тело вздрогнуло.

Крыс.

Еда.

Консервы.

Встряхнувшись ещё раз и на ходу обретая уверенность и твёрдость шага, лис захромал к порту, периодически падая на четвереньки и помогая себе здоровой рукой.

Наблюдавший его эпичное падение, бобёр на третьем этаже отмер, торопливо перекрестился и сердито отодвинув недопитый бокал с виски, испуганно прикрыл окно.

 

 

– Билли! Как ты? – дождавшись, когда он приблизится, плечистый массивный конь неловким жестом осторожно хлопнул пса по плечу.

– Живой пока. – Мрачновато буркнул терьер, протискиваясь мимо него в раздевалку.

– Билл!

– Чувак!

По толпе присутствующих мгновенно прокатилась волна кивков и пиханий локтями. Десятки взглядов обратились к вошедшему – копыта и мясоеды, крупные и мелкие, широкоплечие и совсем чахлые… Разношёрстная толпа уставилась на него, оборвав шепотки и подначки, недосказанные истории и обсуждения его, Билли Хобрина, истории.

В комнате повисла полная, абсолютная тишина.

Словно кто-то умер.

Хотя почему кто-то? Умерла его решимость. Его желание что-то менять, вера в то, что это вообще возможно. Надежда на то, что все эти… кого он считал чуть ли не братьями, готовы пройти с ним до конца. Чем бы всё это не закончилось.

Да и вправе ли он ждать от них этой решимости?

Вправе ли что-то требовать, когда сломлен и раздавлен сам?

Все эти сочувствующие, «понимающие» взгляды… В которых вместе с тем отчётливо отражается стыдливая трусость, этакое «ты борись, а мы поддержим. Морально».

На кой чёрт ему их сочувствие? Всё это ничего, ровным счётом ничего не меняет. И никто из них не бросился бы в огонь, спасать Лину. Никто, кроме того странного пугающего уродца, что спас его два, три раза подряд. Его и дочь. А все эти… В лучшем случае кто-нибудь из них предложит собрать для него какую-нибудь сумму. Небольшую, «в пределах разумного». Подачку, недостаточную, чтобы протянуть и месяц. Не то, чтоб купить новое жилье, пусть даже в самой завалящей развалюхе. Не то чтобы бороться, чего-то добиваться, требовать.

Кто из них реально готов вступить в забастовку, не выйти на работу? Перебиться без денег день, два, неделю?

Ещё вчера он думал, что все.

Ведь все, все они в равных условиях. В условиях, когда растущие цены, как поднимающаяся под горло вода. Ещё дюйм-два – и всё. Утонул.

И никто, никто кроме других утопленников и не заметит. И на твоё место всегда придёт новый, более терпеливый, ещё менее удачливый и потому готовый работать за ту же, а то и меньшую цену!

А утонет и тот он – придёт новый. Пригонят крыс, наконец.

Нет… глупо и надеяться, что такие как он, как все они – способны изменить хоть что-нибудь.

В повисшей тишине он прошёл к каталожной тумбе и неловко выдвинул ящик с буквой «Х». Короткий неряшливый коготь проехался по табельным карточкам – истёртым, пожелтевшим прямоугольникам из грубой бумаги. С растрёпанными краями, замусоленными десятками, сотнями прикосновений грязных рук.

Хаузер, Харвейн, Хичток, Хедерли, Хоккинс… Фамилий на «Х» было немного и пролистав чахлую стопку он с удивлением понял, что его собственной фамилии среди них нет.

Под рёбрами образовалась противная холодная льдинка.

Неужели вот так… Неужели так просто?

Да, вчерашнюю смену он безнадёжно прогулял, но что такое один прогульщик в масштабе целого порта?

Повод. Просто повод. Отличный, великолепный формальный повод избавиться от неудобного сотрудника. Вытряхнуть, как угодившую в ботинок песчинку.

Он как наяву представил мерзкую ухмылку коротышки Фонга. Представил, как коротышка Ларри, хихикая и потирая жадные ручки, крадётся ранним утром, чтобы вытащить, разорвать и вышвырнуть его табельную карту.

И вот уже два дня прогула. А там и три… Сколько нужно, чтобы закон не подкопался, даже возникни у него это странное в их краях желание?

В любом случае куда меньше, чем ушло бы у него, Билли Хобрина, на попытки восстановить справедливость. На потуги хотя бы найти куда, собственно, стоит обратиться и как это обращение надлежащим образом оформить. Кто и что докажет после… Кто вообще станет что-то доказывать?

Десять лет.

Десять долгих, мучительных лет адской работы. И что в итоге?

Сгоревший дом, увольнение… И эти молчаливые сочувствующие взгляды?

Зрение расплылось, размазалось, потеряло чёткость и ясность, в ногах появилась предательская слабость.

– Билли, с тобой всё нормально? – Подошедший бобтейл сдвинул его в сторону и пробежав пальцем по карточкам, извлёк нужную.

«Б.Хобрин».

Просто слиплась. «Срослась» с чьей-то другой.

Терьер потеряно уставился на бумажный прямоугольник. Как сомнамбула, принял его из рук коллеги, медленно, словно недоверчиво поднёс к подвешенному рядом тайм-кодеру. Помедлил, сунул в прорезь и дёрнул рычаг.

«Цванг».

На карточке появился новый штампик – дата и время.

– Ты точно в порядке? – Бобтейл встретился с ним взглядом и терьер неуверенно кивнул.

Тяжёлые, неповоротливые мысли то едва ползали, то пускались в пляс. Мысли о сгоревшем доме, о профсоюзе, о страхе потерять и этот мизерный, унизительно мизерный источник дохода. Мысли о том, что не смог, не сумел стать чем-то большим, не смог и, вряд ли когда-нибудь вообще сможет дать Лине нормальное, счастливое детство.

Что для всех, навсегда останется тем, кто рыпнулся, попробовал вылезти из отведённой колеи. Но получил по носу, тотчас трусливо спрятался обратно. Униженно поджал хвост и замер, затаился, отчаянно молясь, что бы про него поскорее забыли.

Жалкий, бессмысленный кусок мяса. Трусливое ничтожество, негодное ни на что, кроме как таскать в порту тяжести.

А все эти осторожные, пугливые шепотки за спиной?

Сочувствующие, испуганные, растерянные. Эти взгляды, отдёргивающиеся от него как от прокажённого, уплывающие в сторону, как взгляды сердитых горожан при виде нищего попрошайки, нахально разместившегося у самого входа в супермаркет? Словно одним своим существованием нарушающего привычный комфорт их жизней?

Но ведь он ничего не просит.

Ни от кого ничего не просит!

Он просто устал и не верит. Не верит в них, в себя, во весь этот чёртов мир.

Унижение.

Мучительное осознание собственного бессилия.

Шаркая ногами и словно разом постарев на десяток лет, он вместе со всеми вышел на пирс. Вместе со всеми получил разнарядку от нового начальника смены. Но уже стоя не в первых рядах, а забившись куда-то вглубь, за плечи, спины товарищей. Затерявшись в толпе, навсегда став её крохотной, незаметной частью.

Как сомнамбула терьер карабкался по контейнеру. Как во сне, неловкими, рассеянными движениями крепил стропы крана. Спрыгивал, давал крановщику отмашку и бежал к следующему стальному кирпичику.

Контейнеры, контейнеры, контейнеры… Паллеты с ящиками и бочками, обёрнутые стальными «авоськами» упаковки мешков. Все это частично ложилось на подъезжавшие тягачи, частично складировалась рядом – прямо на бетонном пирсе, в ожидании распределения на нужный склад или прямой отгрузки владельцу.

Стояночные места здесь оплачивались по часам и тоннажу. И если капитанам крупных, серьёзных судов от международных компаний на все эти «мелкие расходы» было решительно чхать, то ушлые владельцы судов помельче нередко не брезговали сэкономить и на этом.

Набросишь грузчикам за расторопность – они, глядишь, и передышек поменьше сделают. И на нарушения ТБ лишний раз не вскинутся. Как не вскинулись, например сейчас, когда одновременно с выгрузкой, портовые техники в оранжевых комбинезонах принялись закачивать в судно питьевую воду и топливо.

– Билли? С тобой точно все в порядке?

Подняв мутный взгляд на коня, терьер медленно, с усилием вернулся к реальности. Неуверенно, заторможено кивнул.

«Копыто» недоверчиво поджал губы и нехотя, словно через силу отвёл взгляд. Сноровисто для своих неуклюжих, похожих на обрубки пальцев, конь продел крючья строп в проушины, привычно захлестнул страховочным тросом и оглянулся на пса.

Спохватившись, терьер проделал то же самое на своей половине контейнера.

Перескочив на крышу следующего стального ящика, грузчики синхронно махнули вверх – туда, где за ослепительным светом прожектора скрывалась невидимая кабина крана.

Загудев моторами, металлический исполин легко приподнял покачнувшийся груз и, скрипя тросами с натугой потащил к пирсу.

Опасливо поглядывая вверх, «оранжевые» торопливо закончили со шлангами, отрапортовали кому-то по рации и отступили на безопасное расстояние.

Ожившие рукава дёрнулись, налились хлынувшими через них жидкостями и распрямились будто живые.

– Эй? – Напарник тронул его за плечо и пёс с трудом сфокусировал взгляд на конской морде.

– Всё нормально, Руби…

– Ты сегодня сам не свой… – Конь поймал спускающиеся стропы и принялся вгонять крючья в проушины контейнера. – Хотя что это я… Любой бы на твоём месте… Может, перекур?

Терьер молча помотал головой.

«Рабочее мясо не должно расслабляться».

С размеренностью автомата он ловил тяжёлые крючья, совал в проушины, махал крану. Ловил, крепил, махал. Проверял крепость подсунутых под паллеты брусьев, надёжность креплений бочек, ловил, крепил, махал.

За какой-то час тяжёлая грузная баржа приподнялась из воды на пару футов.

По телу разливалось жаркое, томное отупение, разогретые мышцы ныли, а происходившее вокруг казалось чем-то далёким и не существенным.

Пёс спрыгнул на сходни, протопал по раскачивающемуся мостику десяток шагов и замер. Рассевшиеся на второй или даже третий перекур, грузчики махали на него руками и что-то кричали. Кто-то даже кинулся навстречу, собираясь не то обнять, не то побить.

– А? – Терьер растерянно замер, обводя орущих и машущих руками коллег очумелым, тупым взглядом.

«Вверх, вверх!»

Он вскинул взгляд и безразлично уставился на проплывавшую над головой паллету с бочками.

Подпиравший днище брус надломился, деревянная платформа просела, прогнулась под тяжестью массивных цилиндров. Пара бочек, словно в замедленной съёмке накренилась, разрывая не рассчитанные на такие нагрузки ленты обвязки и грозя в любой миг опрокинуться, смять, раздавить. Вбить его в бетон пирса всей своей массой.

А он стоял, разглядывал это действо и лишь где-то далеко-далеко, в самом дальнем уголке души едва заметно, совсем чуть-чуть удивляясь этому странному оцепенению, безразличию к тому, что случится в следующий миг. Куда больше удивляясь тому, с чего вдруг лица всех окружающих так вытянулись и исказились… почему и зачем все кричат, размахивают руками и бросаются к нему…

Прорвавшиеся в брешь бочки подобно огромным стальным градинам устремились вниз.

Бегущие спасатели не выдержали и метнулись прочь, уворачиваясь от смертоносных железных «градин», с грохотом рушащихся на бетон пирса.

Удар. Зубодробительный, сокрушительный удар, словно в него врезался поезд. Закрутившийся, размазавшийся в сплошные полосы мир, боль и страх, переходящий в леденящий запоздалый ужас.

«Лина!»

Банг! Банг! Ба-банг! – Стальные снаряды забарабанили о бетонный пирс, лопаясь и выплёскивая своё содержимое. Пахнуло гнильцой, мир перевернулся ещё раз и застыл вверх тормашками.

Бетон, металл, забившая нос и горло пыль и грязь, мучительный, грозящий перейти в рвоту кашель.

Неловко скатившись на бок, пёс кое-как встал на карачки и оглушённо потряс головой.

Налетевшая толпа подхватила, помогла встать, теребя толкая и похлопывая десятком ладоней сразу.

– Живой!

– Чёртов везунчик!

– А я уж думал – всё! Накрылся наш бригадир…

Дрожащей рукой терьер утёр запоздало выступивший пот и с трудом сфокусировал взгляд на лицах окружающих.

– Ну, иди, иди лови своего гоблина…

– Кого? – пёс сглотнул и растерянно повернулся туда, куда будто сговорившись подталкивала его толпа.

– Ну эту зверюгу. Помнишь, что Альфи с Рэймом ещё чуть с причала не бултыхнули, а ты выпустил? Она, походу вернулась…

– И только что спасала твою дурную тыкву.

– Да просто к консервам торопилась… – гоготнул кто-то из задних рядов. – Жрать поди хочет.

Не веря, не смея поверить, терьер обернулся туда, куда не без опаски поглядывали столпившиеся вокруг докеры.

Запах! Это странное, мимолётное дуновение, леденящий поджилки могильный душок.

Да нет… нет, нет… не может быть! Все как один хором твердили, что странный уродец погиб! Обуглился заживо, отдал концы, рухнул, едва успев вытащить из огня Лину!

Нетвёрдо пошатываясь, пёс высвободился из поддерживавших рук и сделал пару шагов к тёмной расщелине. Неуверенно оглянулся – уж не разыгрывают ли? Не дурацкая ли это чья шутка?

Пара десятков грузчиков, позабыв о работе и намеченном перекусе выжидательно таращилась на него с безопасного расстояния. Кто-то застенчиво прятал за спину монтировку, обломок ящика или какой иной увесистый крепкий предмет.

Шаг. Другой, третий. Он заглянул в щель меж нагромождения контейнеров, прищурился, силясь поскорее привыкнуть к перепаду освещения.

– Эй? Это… Ты?

«Чёрт! Я даже не знаю, как его зовут…»

Утробный клокочущий рык. Не то чтобы угрожающий, скорее так – заявляющий о своём тут присутствии. Билли замер, разглядывая бесформенное, сгорбленное нечто, с увлечением и какими-то совсем уж животными звуками, грызущее крупную сырую рыбину.

– Эй?

Пёс осторожно шагнул в щель, пугающий силуэт замер, по животному повёл капюшоном в его сторону.

«Живой! Живой, живой, живой!»

Поудобнее перехватив рыбину, таинственный спаситель с новой силой вгрызся в мёрзлое влажное мясо.

С колотящимся сердцем пёс замер, разглядывая пугающее создание с расстояния в десяток шагов. Сидя на корточках и не обращая на него ни малейшего внимания, закутанный в безразмерный плащ, уродец по звериному жадно чавкал рыбиной. Урчал, тряс, дёргал укрытой капюшоном башкой, словно варан, поудобнее перехватывающий пойманную птичку.

Рыба! Чёртовы бочки с солёной рыбой!

Сбив его с ног, отбросив из-под смертельного града, существо прихватило одну из рыбин и… Проклятье, да как можно жрать это мёрзлое, насквозь просоленное мясо?!

– Эй… ну-ка брось это, слышишь? Брось эту гадость! – Пёс осторожно шагнул ближе и тотчас замер: рваный обугленный капюшон хищным порывистым движением обернулся к нему. В отсветах портовых огней, в сгустившейся под ним тени угрожающе блеснули два демонических жёлтых отблеска.

– Тихо, тихо-тихо! Это же я… Я…- Терьер примирительно поднял ладони. – Пойдём… У нас там есть нормальная еда… слышишь? А это выбрось! Фу!

Не зная обращаться ли с гостем как с разумным созданием или сюсюкать, как с неразумным животным, он решился сделать вторую попытку и вновь потянулся к полуобглоданной рыбьей тушке.

– Отдай! Ну…

Но монстрик лишь коротко взрыкнул и сердито нахохлившись, отстранился всем телом. Демонстративно, словно назло, вновь вгрызся в рыбину.

– Ну прекрати… как ты можешь это жрать? – Терьер без сил уронил протянутую было руку и вздохнул. Терпеливо дождался, когда остатки рыбины канут под капюшоном и сделал новую попытку.

– Ну? Наелся? – Он обиженно уставился на гостя исподлобья.

Существо утвердительно рыгнуло и посмотрело на него – быстрым, птичьим движением. Повернуло голову сбоку на бок. Ещё, ещё раз. Текучим, змеящимся движением, скользнуло навстречу.

Пёс замер, боясь неосторожным движением спровоцировать атаку.

«Блин, да кто же ты… животное или мутант? Какой-то изувеченный бедолага или дикий зверь?!»

– Эй, Билли! Ты живой там ещё? – крикнули снаружи.

При звуках чужого голоса существо дёрнулось, настороженно зыркнуло из стороны в сторону и вновь уставившись на пса, медленно попятилось.

– Идём… Идём, я тебя покормлю! – Терьер осторожно шагнул назад, маня создание выставленными вперёд ладонями.

Показалось, или при упоминании о еде, в жутковатых, отсвечивающих лунным светом гляделках мелькнула тень осмысленности?

Пёс осторожно попятился, спиной вперёд вышел на свет.

Всё это время напряжённо таращившиеся на действо грузчики, облегчённо вздохнули и тотчас напряглись вновь, стоило следом появиться закутанной в драный плащ фигуре.

Нервно тиская тайзер, державшийся позади всех охранник угрожающе шмыгнул носом.

– Смелее! Ну? Никто тебя не обидит! – Терьер медленно пятился, продолжая манить существо следом.

Замерев у границы тьмы и света, создание по птичьи дёргая капюшоном обежало взглядом застывшую компанию и нерешительно сделало шаг наружу.

– Да этот гоблин сам кого хочешь обидит… – Едва слышно прошептал кто-то. – Видали, как просквозил?

– Цыц! – Не отводя взгляда от гостя, Билли протянул назад растопыренную пятерню. – Дайте что-нить пожрать, он кажись не наелся…

Раздвинув настороженную компанию, на свет протолкался бобтейл.

Осторожно, с максимального расстояния сунул терьеру сардельку.

– Вот. – Билл протянул подношение гостю. Глубоко запавшие, жутковатые гляделки на миг скрылись под плёночкой третьего века, быстрым, по птичьи резким движением уставились на сосиску, на пса, снова на угощение.

«вввух».

Когтистая, размытая от скорости лапа вырвала сардельку прежде, чем он успел вздрогнуть и испугаться.

Глаза. Третье веко. Отсветы портовых прожекторов проникли под капюшон и звериные щелевидные зрачки, мгновенно сжались в нити.

Нижнюю часть лица почти по эти самые гляделки скрывал какой-то обрывок не то майки, не то подобие шейного платка.

«Словно стесняется, боится собственного уродства».

– Еще! – Терьер вновь протянул руку назад и кто-то сунул в неё давно остывшую куриную ножку.

– Интересно, с какого зоопарка ЭТО сбежало. – В-пол голоса пробурчал автор «гоблина».

Капюшон гостя снова дёрнулся – уставился в направлении голоса, нацелился, как зазубренный китобойный гарпун.

– На твоём месте я бы его не злил… – посоветовал кто-то. – Кинется – костей не соберёшь…

– Эй, охрана… ты долго там ныкаться будешь? – ехидно обернулся к облачённому в чёрный комбез стражнику кто-то из толпы.

– А чо охрана, чо охрана… я на такое не подряжался! – Благоразумно держась дальше всех, буркнул охранник.

– Тихо! – враз позабыв депрессивные мысли и собственную подавленную ничтожность, с неожиданной властностью шикнул терьер. – Ничего он вам не сделает… И вы ему!

Он осторожно попятился дальше и фигура в плаще, припадая на левую ногу, неловко захромала следом. Кособоко, с какой-то странной, звериной пластикой – словно борясь с желанием опуститься в более привычное и удобное положение – на четвереньки. Огромный, рваный плащ начисто скрадывал очертания тела. Гость казался то высоким и тощим, то крохотным жилистым коротышкой. Пугающе раскачиваясь из стороны в сторону, он медленно, настороженно шёл за псом. Подозрительно зыркал из стороны в сторону, словно взглядом расширяя проход, заставляя переминавшихся докеров отступать, раздаваться в стороны под этим злобным, хищным взглядом.

Зайдя почти в самый центр толпы, терьер замер. Таинственный гость выжидательно замер тоже. Замер на расстоянии шага, вытянутой руки. С интересом и уже почти без настороженности разглядывая окружающие лица.

Сбившиеся в кольцо, докеры в свою очередь разглядывали его с испугом и опаской.

– Ну, теперь заставь его сплясать и хоть завтра в цирк. Укротителем. – Гыгыкнул кто-то.

Брезентовый капюшон с интересом склонился на бок, но взгляд гостя от лица пса так и не оторвался. Напротив – обитатель балахона словно с интересом ждал продолжения развития событий, словно предлагал …поиграть?

– Цыц, придурки! – Билли сердито выдохнул. – Вас бы так искорёжило… Поглядел бы я…

Он замер, разглядывал гостя и осторожно опустил руки. Существо в плаще уселось на пол – ни дать ни взять зубастый сторожевой варанчик.

– Ну… и что нам с тобой делать? – Терьер вздохнул ещё раз и озадаченно почесал в затылке.

Словно отвечая на этот риторический вопрос, фигура в плаще пружинисто встала, развернулась и протрусила к раскатившимся бочкам. Оказавшиеся на пути грузчики торопливо расступились, раздались в стороны, образовав в и без того распавшемся кольце ещё один неровный проход.

– Эй, вы, придурки? Работать-то сёдня будете? – выкрикнул кто-то из матросов, наблюдавших картину издали. – Мало того, что груз помяли…

Проковыляв к ближайшей бочке, дырявый балахон ухватил пятидесяти галонную ёмкость за кромки, поднапрягся, рванул вверх и ловко поймал ношу на загривок.

По рядам докеров прокатился тихий вздох. Тощий, облезлый «гоблин» и близко не походил на того, кто способен поднять вес в три, а то и четыре раза больше собственного. Они ожидали услышать все, все что угодно – от хруста расползающихся позвонков влажно рвущихся сухожилий… Стон, хрип… что угодно, кроме деловитых, почти небрежных шлепков босых ног.

Сгорбившись, почти горизонтально склонившись к земле, странный уродец тащил бочку к грузовику.

Оторопевший водитель, всё это время молча таращившийся на действо с кабины, спохватился и лихорадочно вращая рукоять, принялся подымать боковое стекло.

«хххэк!»

Тяжеленная бочка встала на попа рядом с целой, не повреждённой паллетой.

Отвалив челюсть, докеры таращились на невиданное представление.

А хромоногий уродец деловито подхватил вторую ёмкость, подбросил, поймал загривком и, дрожа коленками, поволок вслед за первой.

– Мать моя женщина… – выдохнул автор «гоблина». – Да нам с этой зверюгой хоть щас на пенсию.

– Да не… Спекётся, муравьишко. На третье бочке спекётся. – Скептически предсказал хриплый, пропитый голос и смачно сплюнул.

– Ставлю на четвёртую.

– На пятую.

Но ни на третьей, ни на четвёртой, ни даже на пятой бочке ночной гость не «спёкся».

Напротив, хромота нежданного помощника бесследно исчезла, а размеренные механические движения вопреки всему здравому смыслу словно бы даже стали бодрей и уверенней.

 

 

***

 

 

По мере приближения к ресторанчику, Рик едва сдерживал радостную дрожь от предвкушения скорого «свидания». Приближающееся совмещение полезного с приятным будоражило кровь и сладким жаром разливалось в промежности, заставляя всё ускорять и ускорять шаг.

Под конец пути он едва сдерживался, чтобы не перейти на бег.

Вот и заветная дверь!

Нетерпеливый стук, неуклюжие торопливые поцелуи, жадно шарящие по телу руки и путешествие к уже многое повидавшему столу. Сойка, казалось, заводилась с одного его вида, мгновенно и безудержно. Настолько быстро, что он даже порой опасался неуспеть, не справиться с приведением в боеготвность к нужному моменту. И даже вполне сознательно немного затягивал момент, когда торопливо защёлкнув дверным замком, она двинулась на него, похотливо колыхая обширными телесами и срывая с себя одёжку.

Комкая несвежую скатерть, зайчиха плюхнулась на стол, всем телом содрогаясь от жёстких, ритмичных толчков. Время от времени она издавала дурацкие стоны, которые, по-видимому считала вполне эротическими, но лично у него подобное вызывало лишь стойкие и далеко не самые приятные ассоциации с третьесортным порнофильмом.

В такие моменты ему нестерпимо хотелось предложить ей закусить зубами какую-нибудь палочку или полотенце и, чёрт побери, наконец заткнуться!

Но высказывать подобные просьбы было рискованно. Не сейчас, не когда уже «вот-вот», когда совсем рядом это чудесное, пронзительное ощущение финала.

Сочтя стоны недостаточно возбуждающими, Сойка усилила взбрыкивания задом и начала выдавать ободряющие «инструкции».

Грубовато ухватив зайчиху за короткий хвостик, лис зажмурился, пытаясь максимально отрешиться от дурацких стонов и сосредоточиться на собственных, вполне приятных ощущениях.

В несколько яростных толчков он довёл дело до финала, по инерции сделал ещё несколько затухающих движений и вздрогнул, когда где-то снаружи раздался внезапный грохот.

Вскинувшись, лис уставился на узкое крохотное оконце, горизонтальная щель которого располагалась под самым потолком.

– Крысы. Вконец обнаглели, твари… – прокомментировала Сойка, сопя и отдуваясь как выброшенный на берег тюлень.

– В городе? Днём? – лис удостоил любовницу короткого недоверчивого взгляда и вновь с подозрением уставился на окошко. Удовольствие момента было изрядно подпорчено.

 

Забравшись на придвинутый к окну мусорный бак, Тимка осторожно сунул нос в одно из окошек. Спрыгнул, передвинул бак дальше, заглянул в следующее. Удача улыбнулась на третьем. Хотя можно ли назвать открывшееся зрелище – удачей?

Со странной смесью отвращения и любопытства, недоумения и нарастающей ярости он таращился на разыгравшуюся в комнате любовную сцену. На содрогающееся от лисьих «ударов» обширное тело. На огромную пышную грудь, на манер двух шматов теста расплывшуюся по столу. На ползающие, мнущие, это нагромождение плоти лисьи ладошки.

Размеренными, всё ускоряющими темп движениями, лис шлёпал и шлёпал мускулистыми ляжками упруго колыхающийся заячий зад, от чего физиономия «тетки» приобретала всё более и более дурацкое, какое-то особенно нелепое выражение. Словно зайчиха невыносимо хотела чихнуть, но из последних сил сдерживалась, боясь сбить лиса с ритма.

Несколько долгих секунд он не думал ни о чём – изучал странное зрелище, усваивал то «как это делается по-взрослому», разглядывал голую зайчиху и её огромные сиськи… И невольно представлял себя на месте Рика, Ронку вместо зайчихи и кошку вместо Ронки. От первой комбинации стало почему-то страшно, от второй – стыдно, а от третьей… От третьей фантазии с кошкой почему-то представился рыжий урод и Тимку захлестнула ярость.

Его! Она выбрала его, лиса! В то время как он, Тимка, готов был сделать для неё что угодно. Абсолютно что угодно. Украсть миллион, убить, сдохнуть… Но она выбрала лиса! И вот – пожалуйста! Получите, распишитесь!

Всплеск кипящей ненависти внезапно сменился потоком желчи и ехидства. На Тимкиной мордахе проступила гнусная, многообещающая ухмылка.

Приплясывая от радости и порываясь немедленно рвануть обратно, кот нетерпеливо перетаптывался на крышке бака и никак не мог преодолеть болезненное любопытство – смотрел и смотрел, ловил каждое движение, каждый жест и приглушённые, едва различимые с улицы стоны.

О, да! О, да! Чёрт побери… Он знал, он не мог ошибаться! Рыжий засранец не стоит и шерстинки с кончика её хвоста! И ей сполна, ой как сполна придётся ощутить все прелести своего ошибочного выбора! Дура! Дура! Дура! Бедная несчастная дура, променявшая его – Тимку! – на этого… Этого…

От предвкушения грядущей мести им обоим, он оступился, в попытках восстановить равновесие качнулся в противоположную сторону, но не удержавшись на покатой ребристой крышке, поскользнулся и с шумом и грохотом ссыпался вниз.

Перепугано шарахнувшись прочь из переулка, Тимка припустил обратно, на бегу потирая отбитые и поцарапанные места и едва не подпрыгивая от переполнявшего торжества.

О, да! О, да! Наконец-то! Свершилось!

Раздираемый злорадством, он мчался по улице, лихо перелетая через тротуарные оградки, перебегая дороги и с торжествующим воплем уворачиваясь от пытавшихся тормозить и объезжать нежданное препятствие водителей.

Да! Да! Да! Да!!!

Остаточные боли в помятых рёбрах, разбитых коленках и натруженных мышцах исчезли, растворились под водопадом предвкушения, в мечтах о том, как вытянется её физиономия. В радостном нетерпении этого сладостного, долгожданного мига мести!

На очередном повороте он чуть притормозил и тревожно оглянулся – не бежит ли по пятам настигающий лис, не поймает ли гонца, пытаясь воспрепятствовать ему поведать всем его маленький грязный секретик?

Но лис не бежал – ни близко, ни вдалеке. Лишь удивлённо и сердито таращились вслед прохожие и махал кулаком какой-то особенно нервный водитель.

– Ха! – Чуть запыхавшись, кот развернулся и кинулся дальше.

Точнее – попытался. Неуклюже врезавшись во что-то массивное, он ошарашенно отшатнулся и сердито выпучился на неосторожного прохожего.

– Эй, смотри куда прё… – Подняв взгляд, Тимка оторопело замер.

Мгновенно вздыбившаяся по всему телу шерсть, болезненная слабость в коленках и ощущение что все внутренности сгребла и стиснула в кулаке чья-то огромная, невидимая рука.

Примерно такая же, как сейчас сграбастала и вздёрнула его в собственной майке. Ощущая себя подтаявшим мороженным, вот-вот собирающимся покинуть упаковочную бумажку, Тимка трепыхнулся и простестующе пискнул.

Изумлённый столкновением не меньше самого Тимки, тигр преодолел ступор раньше. Огромная, толщиной шире Тимкиной ляжки, тигриная лапа стремительным мощным движением врезалась в кошачью майку. Сгребла, скрутила в узел, едва не вырывая прихваченную тряпкой шерсть, вздёрнула вверх.

Клацнув зубами, Тимка в ужасе ощутил, как проваливается из-под ног асфальтовая твердь, как стынет в жилах кровь и мочевой пузырь истошно сигнализирует что совсем не прочь сбросить давление прямо здесь и сейчас.

Вытаращив глаза, он беспомощной тряпочкой обмяк в мощной тигриной лапе, не в силах даже завопить от ужаса.

 

 

***

 

 

Начищенный, смазанный и протёртый в десятый раз, огромный хромированный «Кинг Хаммер» отправился в кобуру. Вытащив из стола полуавтоматический «глотч», чёрный лис осторожно шмыгнул заклеенным носом, скосил глаза на пластырь и поморщился.

Сфокусировавшись на пистолете, Лоренцо вздохнул и в десятый раз попробовал повторить фокус, что проделала эта странная девчонка-байкер.

Картина крутящегося, танцующего в её руке пистолета, на глазах осыпающегося, разлетающегося потоком деталей, не давала ему покоя.

Раз за разом он хватал пистолет и пытался повторить воспроизвести хотя бы подобие этого трюка, но лишь ощущал себя предельно неуклюжим и никчёмным. Спотыкался, терял понимание как нужно поступить дальше, с руганью собирал выпавшие детали и начинал всё с начала. Снова и снова, ещё и ещё раз. По шажку, по капельке приближаясь к… жалкому подобию того впечатляющего фокуса, воспроизводимому в разы медленнее и совсем не так эффектно как странная девчонка.

Разочарованно швырнув на стол полуразобранный «глотч», Манетти со вздохом плюхнулся на стул и обессиленно сгорбился.

Образ проклятой байкерши намертво впечатался в мысли. Можно сказать поселился в нём, как червячок в яблоке. Раз за разом, минута за минутой всплывал, проглядывал, проступал при любом удобном случае.

Даже с позором возвращаясь домой и краем уха мрачно выслушивая извиняющийся лепет болвана Бучи, Лоренцо жадно шарил взглядом по улице, всякий раз вскидываясь с надеждой, как где-то вдали, в пёстрой толпе прохожих мерещилась ему знакомая байкерская куртка.

– Найди мне её, слышишь?! Делай что хочешь, но найди мне эту девку! – шипел он прямо в нос перепуганного и вдвойне униженного Валета, прихватив волка за грудки и потряхивая как безвольную тряпичную куклу.

– Сделаем босс! Я эту чёртову бабу лично на фарш пущу! – лепетал волк.

– На какой фарш, долбаный ты урод?! Живой найди! Живой и целой! Если хоть один волосок, хоть одна шерстинка с неё… – В бессильной злости Лоренцо оттолкнул подручного прочь и устало потёр разбитое лицо.

Чёрт… Невероятно! Где-то там, на небе, что-то внезапно пошло не так. Словно решив поглумиться над ним, кто-то взял и переписал его страницу в Книге Судеб. Цинично и подло решив, что именно сейчас, именно в этом ничем не примечательном летнем месяце вся его жизнь, «карьера», всё это ухнет к чёртовой матери и пойдёт наперекосяк.

И не просто наперекосяк, а самым жестоким и страшным путём! Чредой унижений, одно другого круче: этот мерзкий протухший уродец, преследующий его последние недели… Это вчерашнее, совсем уж ни в какие ворота не лезущее фиаско! Девка! Подумать только! Девка, соплячка ещё – разбросала трёх здоровых, вооружённых мужиков! Наваляла по самое «не могу»! Отобрала их грозные пушки и отшлёпала как мамаша расшалившихся детишек!

От мыслей об этом хотелось до боли стиснуть челюсти. Вот только после встречи его носа к кулачищем Бучи любое подобное телодвижение, будь то даже осторожный, медленный вдох, где-то там, под слоем бинтов и пластырей отдавались мучительной, непереносимой болью.

Боль поселилась в нём уже давно. Даже в молодости, завоёвывая себе авторитет на районе, пробивая путь вверх по «карьерной» лестнице, даже тогда, за все эти годы Лоренцо ни разу не испытывал подобной боли!

Перед подчинёнными относительно бодрый вид он ещё кое-как умудрялся поддерживать, а вот дома – дома рассыпался на куски.

Кряхтя и широко расставляя ноги, поминутно замирая то в одной, то в другой нелепой позе, как старик, которому защемило то спину то бок то задницу.

Стараясь не касаться особенно сильно пострадавшего лица, Лоренцо осторожно потёр глаза.

Унизительные мысли, упадок сил, бессонная ночь и ещё один день мучительного, сводящего с ума состояния. И ещё этот навязчивый образ раз за разом, как наяву вставал перед глазами при каждом удобном и неудобном случае. Преследовал его в ванной, на кухне, в постели…

Немного странные, угловатые черты лица… Одновременно сердитые и угрюмые, но словно пропитанные какой-то дикой, затаённой болью. Бесстрашные чёрные глаза, дерзкий, самоуверенный взгляд и густые, гораздо более густые и широкие брови, чем обычно принято считать красивыми. Когда она хмурилась – эти самые брови почти идеально ровной, неестественно ровной чертой сходились на переносице в одну сплошную, монолитную линию.

О, да… да, она была далека, весьма далека от того, что большинство горожан сочли бы эталоном красоты. Скорее… симпатична той странной, непонятной симпатией, что порой порождает необычное, совсем не каноническое сочетание черт.

Тощий неказистый подросток.

Нескладный, хрупкий, птенчик… которого невыносимо хотелось погладить, обласкать и прижать к себе. Сгрести, сжать в охапку, шепнуть на ухо, что всё будет хорошо и «дядя Ло» со всем разберётся, всем покажет и досрочно отправит на тот свет, если надо.

Картину притягательно беззащитного ребёнка портили лишь безумные фокусы с пистолетом и пугающе мощная, стремительная серия ударов, повалившая Бучу и Валета – здоровенное нагромождение мышц и одного из самых искушённых бойцов в их ночной армии.

Но что-то во всём этом угловатом образе до сих пор не давало ему покоя. Что-то… что цепляло взгляд и мысли, тревожным, выматывающим томлением стискивало сердце и сводило с ума.

«Всего лишь девка. Долбаная байкерша, нацепившая куртец не по размеру и вообразившая о себе чёрт знает что! Наверняка подстилка какого-нибудь патлатого жирного ублюдка с пивным брюхом и оплывшей, обрюзгшей мордой.»

Он пытался отогнать навязчивый образ, пытался не думать, не вспоминать раз за разом эту дурацкую историю в госпитале. Пытался вызвать отвращение к ней, заставить себя возненавидеть дерзкую малолетку, но ни первого ни второго никак не получалось. Не говоря уж о том, чтобы изгнать это навязчивое видение полностью и бесповоротно.

И лис то метался по комнате, то падал на диван, то вновь и вновь пытался забыться сном. Но заснуть не получилось даже под утро. И раз за разом он вскакивал, сгребал со стола «глотч» и принимался за потуги воспроизвести невозможный фокус лично.

Бесился от неудач и разочарований, бегал из угла в угол, пинал дорогую мебель и тоскливо таращился на свою избитую, залепленную пластырем физиономию в зеркало. Пытался принять ванну, заснуть, вновь посмотреть телевизор и снова заснуть. Даже почти было сумел это сделать, как тишину комнаты вспорол неожиданно громкий телефонный звонок.

Сорвавшись с кровати и едва не рухнув на пол, запутавшийся в простыне Лоренцо кое-как выпростал руку и едва не уронив телефон с тумбы, сграбастал тяжёлую карболитовую трубку.

– Да.

– Доброе утро, сэр. Прошу прощения за ранний звонок, но…

– Кто это? – Разочарованный тем, что звонил не Валет с докладом об обнаружении дерзкой девчонки, лис едва справился с желанием разочарованно опустить трубку обратно.

– Это Ларри, сэр. Ларри Фонг. – Произнёс в телефоне робкий подобострастный голос с едва заметным восточным акцентом.

– А… ну и чё те надо?  – Раздумывая, откуда поставленный надзирать за «контрабандным сектором» коротышка может знать его номер, Манетти приблизил палец к безумно чесавшемуся пластырю, но потрогать разбитый нос в очередной раз не решился.

– У меня есть кое-какие вести… Мне показалось…

– Короче!

– Грузчики, сэр… они притащили тут одного бродягу и просят принять его на работу… Толковый парень и как я погляжу один за пятерых пашет…

– Ну так прими, я здесь при чём? – вконец оторопевший Лоренцо недоумённо уставился на трубку.

– Дело в том, сэр, что этот парень… он…

– Короче и побыстрее! – Лоренцо раздражённо вздохнул и мрачным сверлящим взором уставился на собственное отражение в настенном зеркале.

– Ну… этот парень, он… он тот, кто… который вас… – мямлил Фонг, не в силах подобрать достаточно деликатную формулировку к чему-то вроде «который вломил вам, сэр».

– Эта зверюга у тебя?! – Мгновенно поняв о ком лопочет долбаный коротышка, Манетти на миг позабыв о боли, пружинисто распрямился.

– Да, сэр. Он всю ночь тут вкалывал, а когда пришёл я – ребята попросили поставить его на довольствие… Но я… я подумал, что, возможно, вам будет интересно… Интересно узнать об этом, сэр.

– Мне интересно. – Зловеще ухмыляясь, подтвердил лис. Прижав трубку плечом, и удерживая громоздкий аппарат в левой руке, он деловито подхватил свободной правой полуразобранный глотч. – Мне ОЧЕНЬ интересно.

 

 

«Дзыыыынь… Дзыыыынь, дзыыыыыыынь!»

Противный дребезг старинного раритетного телефона пронизывал, казалось, весь дом и разносился над округой.

Вздыхая и чертыхаясь, Фогл подплыл к краю курящегося парком бассейна, ухватился за кафельный бортик, обтёр глаза и раздражённо покосился на дверь.

Вот купил на свою шею всем мобильники! Теперь народу полный дом, а на простой нормальный телефон и ответить некому! И ведь хрен кто оторвёт задницу от дивана! Сделают вид что не слышали, с искренним возмущением ткнут пальцем в другого – «а чо я, я в прошлый раз отвечала! А я зато дверь открывал!».

Хоть прислугу заводи, ей богу…

Увы – труженикам его профессии подобное противопоказано. Глазом моргнуть не успеешь, как будет завербована и мигом превратится в его маленький персональный филиал КФБ.

И орать, чтобы взяли трубку через весь двор тоже не вариант – в престижном зажиточном районе подобные проявления плебейства не приняты.

Чертыхнувшись ещё раз, кот нехотя выбрался из горячего бассейна, торопливо накинул халат, одел шлёпки и побрёл в дом.

– Слушаю.

– Это я. Он под парусом. – Приглушённый платком голос торопливо буркнул сообщение и тут же нажал отбой.

Замечательно. Искренне рад за этого «он».

Фогл прошлёпал на кухню, повстречав по пути дочь.

– Привет?

– Мобилку себе купи, наконец. Задолбал уже всех этот трезвон! – Салли с неодобрением покосилась на оставляемые отцом мокрые следы, надменно вздёрнула уголок губ и, вызывающе покачивая бёдрами, удалилась.

– Поучи отца. – Запоздало выкрикнул Фогл со смесью негодования и гордости глядя ей вслед. – Ишь…

Вздохнув, он распахнул огромный двустворчатый холодильник, словно праведник – сияющие врата в рай.

Осмотрел взглядом изобилие пестрящих упаковок и свёртков, залежи фруктов и йогуртов, шоколада, разнокалиберных бутылок газировки, молока и кефира, остановил взгляд на початом батоне колбасы и вытащил находку на стол. Достал из ящика нож, нетерпеливо облизнулся и принялся кромсать колбасный ломоть прямо на гранитной плите кухонного гарнитура.

«Под парусом… Под парусом… »

Спустившаяся супруга вошла в кухню с заблаговременно-мрачным лицом и отчётливо читающимся на нём намерением закатить скандал. И по поводу его мокрых следов в коридоре и по поводу всех «новых преступлений», открывшихся её непреклонному взору на кухне.

Фогл на мгновение замер, подавив желание нервозно обернуться на дверцы холодильника и усилием воли заставил себя продолжить нарезку колбасы.

«Хлоп».

Размашистым шагом подойдя к холодильнику, Саманта раздражённо громыхнула дверцами и обернулась к мужу, вызывающе вскинув подбородок и скрестив на груди руки. Фогл иронично покосился на кошку и закончив с колбаской, откромсал толстый неряшливый ломоть хлеба и демонстративно сунул немытый нож обратно в ящик.

Дёрнувшись от возмущения, Саманта расплела руки и негодующе открыла рот, но вновь осеклась и ничего не сказала.

«Под парусом, под парусом…»

Он уже почти вгрызся в бутерброд, разинул рот, поднёс аппетитный кусочек к самому языку, уже почти коснулся его зубами…

Салли вновь скрестила на груди руки, прищурилась и открыла рот, всем своим видом выражая крайнее негодование и готовность в любой момент взорваться круче всякого вулкана.

Вот он – миг победы! Миг ДО победы!

Словно проверяя, достигнут ли эффект, Фогл покосился на супругу и всё испортил.

Усмотрев в лукавом взгляде едва сдерживаемое торжество, Саманта спохватилась и захлопнула рот. Прикрыла глаза, нахмурилась, набрав в грудь воздуха, медленно выдохнула и уставилась на него со всем возможным презрением, какое-лишь могла выразить без помощи слов.

Испытав приступ раскаяния, Фогл с неудовольствием опустил орудие преступления и виновато вздохнул. Нарушать «Соглашение о диете» в этой игре в молчанку было ударом ниже пояса. Неспортивным, грязным приёмом.

Виновато потупившись, он как нашкодивший школьник положил бутерброд на стол.

Ледяное презрение Саманты потеплело на пару градусов. А когда он с виноватым видом, бочком-бочком шмыгнул к выходу, попутно чмокнув жену в шейку – и вовсе почти рассеялось.

«Под парусом…»

Яхта? Чья, зачем? Порт! Конечно же – порт! Он же сам попросил пару надёжных ребят маякнуть, если Ло внезапно повезёт и лис найдёт своего таинственного обидчика.

Сграбастав брошенный было бутерброд, Фогл ринулся прочь, оставив супругу, опешившую от этого безграничного коварства и подлости, в бессильном негодовании таращиться ему вслед.

Не выдержав накала эмоций, Саманта фыркнула и недоверчиво покачав головой, извлекла использованный нож и со вздохом отправилась к рукомойнику.

 

 

Джипы, легковушки, пикапчики и даже небольшой грузовичок с надписью «доставка мебели». С нескрываемым удовлетворением оглядев стянутые силы, Лоренцо не удержался от мрачной, многообещающей ухмылки. В руках лис сжимал короткое помповое ружьё и рацию, на заднем сиденье в тесноте и обиде громоздились «торпеды», форматом не уступавшие Буче и лишь чудом не вываливающиеся из тесного для них автомобиля.

Завершив осмотр «войск», Манетти вдавил кнопку рации:

– Грейл где тебя черти носят?

– Давно на позиции. Вижу вашу зверушку. – С едва заметной ноткой обиды откликнулся снайпер. – Валить?

– Ло… конечно это не моё дело, но… ты помнишь, что босс хотел этого чудика живьём? – осторожно напомнил водила.

– Сейчас я тут босс. И это действительно не твоего ума дело. – Чёрный лис осадил водилу взглядом и нервно вжал кнопку рации ещё раз. – Следи за ним, побежит – шмальни по ходулям.

– Сделаю. – Откликнулся Грейл.

– Мы входим.

Манетти махнул водителю и тот втопил газ. «Командирский» джип ринулся к проходной и лихо проскочил под предусмотрительно поднятым шлагбаумом. Остальная часть армии ринулась следом.

Охранник в смотровой будке испуганно присел, почти сравнявшись глазами с подоконником.

Случившееся дальше вспоминалось потом как какой-то кошмар. Тягучий и вязкий ночной ужас. Совершенно немыслимый, невозможный средь бела дня, посреди всей этой портовой суеты и деловитости, корабельных гудков и птичьего гомона.

Влетевшие на причал автомобили, пугая докеров воем клаксонов, повизгивая шинами, пронеслись по причалу и лихо перегородили основание пирса.

Рассевшиеся на перекур грузчики шарахнулись прочь, водитель недогруженного рефрижератора ударил по газам, а откормленные портовые охранники благоразумно сгрудились поодаль – с интересом наблюдая за происходящим и всем своим видом старательно выражая извечную позицию – «нам за такое не доплачивают».

И только один единственный зритель, сохранив полную, абсолютную неподвижность, скособочено восседал на краешке контейнера, словно памятник самому себе.

Лишь глубокий рваный капюшон обернулся в сторону приближающихся громил. А может и просто изначально смотрел в их сторону.

На ходу передёргивая затворы автоматов и дробовиков, бандиты сгрудились в неровный полукруг и бодро двинулись к застывшей фигуре.

Рассевшись на краю массивного ящика, существо неподвижно и как-то до странного безучастно взирало на приближение агрессивной толпы.

– Это он и есть, чтоль? – С осознанием полного своего превосходства слегка надменно уточнил пёс в алой бандане. – Мелкий какой-то…

Не отрывая хищного прищура от странной фигуры, он с видом бравого киногероя перекатил во рту толстую сигару. Автомат пёс картинно закинул поверх плеча и разглядывал предполагаемую цель с добродушным снисхождением.

– Мелкий, но шустрый. – Манетти угрюмо шмыгнул забитым носом, не отрывая от обидчика тяжёлого сверлящего взгляда.

Замызганные, местами не то порванные, не то подпалённые обрывки брезента в целом образовывали нечто вроде безразмерного рыбацкого плаща, скрывая и скрадывая комплекцию своего владельца. Но даже отсюда, с расстояния в десяток шагов, неворужённым взглядом было видно, что комплекция эта не слишком-то и впечатляющая.

Тогда, при их предыдущих столкновениях, проклятый монстр казался… куда внушительнее и страшнее. Сейчас же, при свете дня, да при полной своей неподвижности – выглядел почти безобидно. Не сказать – жалко.

– Ну чё… мочим, что ли? – Нацелив в сторону будущей жертвы охотничий карабин, уточнил протолкавшийся к ним барс.

Водитель «командирского» джипа, вооружённый компактным пистолет-пулемётом, неуверенно покосился на шефа.

Лоренцо моргнул.

Неподвижность уродца внезапным образом смущала – неужели не понимает, что в этот раз силы полюбому неравны? Или просто не знает, что это за «палочки» такие у них в руках?

На миг ему даже показалось что это просто чучело. Плащ, капюшон – всё это просто натянуто на какой-нибудь мешок или бочку. То-то же глупый вид он будет иметь, приказав разнести это пугало издали!

Лис протолкался в передние ряды и пристальным взглядом уставился на кровного врага с расстояния шагов в двадцать. Ругнулся, осторожно вышел вперёд. Постоял, позволяя тому получше себя разглядеть и вновь оглянулся на свиту.

Полсотни рыл, до зубов вооружённых дробовиками, пистолетами и автоматами. Полсотни громил, каждый из которых вдвое, а то и втрое превосходил габаритами застывшее на краю контейнера «чучело».

– Босс… А нас тут не маловато? – Нервно хихикнул кто-то из задних рядов. Бандиты зафыркали. Расслабившись и явно сочтя неподвижную мишень безобидной и безопасной, вся крупногабаритная братия принялась обмениваться многозначительными, полными ехидства взглядами и наперебой придумывать тупые шутки.

– Смелее, Ло! Дай ему пощёчину и мы поехали.

– Ох, не дай бог кто-нибудь обсчитает Ло в булочной.

– Да, прикинь этак к Гансу нагрянуть, вот он обосрётся!

– Ну-ка цыц там! – Манетти в ярости развернулся к толпе и бандиты поспешно заткнулись. Хотя и не прекратили «понимающе» переглядываться, то и дело фыркать от каких-то пришедших на ум плоских шуток и вести себя в высшей мере расхлябано.

– Смешно? Ну чё, раз такие смелые – валяйте. Кто скрутит этого урода – даю тыщу. – Манетти ткнул в одного из шутников пальцем. – Вот ты, слабо?

– Да чё сразу я-то… – барс хмыкнул, но получив пару насмешливых взглядов и ободряющих хлопков по плечу, смущённо протолкался в первый ряд и неуверенно отдал своё оружие «коллегам».

– Давай, Джеф, не ссы. Проставишься потом, вечерком. А мы, еси чо, впрягёмся!

Бандиты глумливо заржали и барс немного нервозно размяв шею, затопал ко всё ещё неподвижной цели. Поначалу медленно, потом чуть быстрее, но под конец разделявшего их расстояния – вновь сбавил ход и остановился вовсе.

– Не ссы, Джеф! Помни – тысяча баксов!

Барс раздражённо оглянулся на хихикающих «коллег» и вперил взгляд в «чучело». Глубокий рваный капюшон как-то совершенно издевательски склонился на бок. Воздух наполнил тихий, клокочущий рык.

Басовитый и хриплый, этот вибрирующий рокот был настолько низким, что едва различался ухом. Но при этом прекрасно чувствовался всем телом, каждой шерстинкой, каждым позвонком и когтем. Точнее – местом, где этот самый коготь крепился к фалангам пальцев. Особенно этим местом.

Словно кто-то невидимый и впрямь чувствительно щёлкнул по всем его когтям разом, оставив этакое неприятное «послевкусие». Ощущение, заставляющее согнуть, скатать пальцы в кулак.

Барс стоял напротив «чучела» и никак не решался напасть, смущённый и дезориентированный его полной неподвижностью.

Если бы не этот предупреждающий рык, «пугало» и вовсе могло показаться дружелюбным и миролюбивым.

Но теперь, на расстоянии в пару шагов, эта его странная напряжённая неподвижность никак не походила на безучастность.

Под брезентовыми лохмотьями ощущалась пугающая мощь и опасность. Как маленькое яростное животное, изготовившийся к броску хищник.

Создание смотрело на него чёрной дырой капюшона. Секунду, две, десять…

Внезапное порывистое движение заставило барса вздрогнуть и непроизвольно отшатнуться – таинственный тип спрыгнул. Небрежно, легко, непринуждённо. Одним тягучим, неестественно пластичным движением – только что сидел наверху и вот уже на бетоне пирса – тоже сидя, почти в той же самой позе.

Лишь широкий просторный плащ на миг трепыхнулся в падении, словно вялый ленивый взмах крыльев. Трепыхнулся – и опал вокруг несколькими грубыми складками.

Не закончив прыжка, существо под плащом присело. Каким-то особенным, совершенно звериным движением.

Навстречу пахнуло гнилью и терпким, густым запахом хищника.

Встань оборванец во весь рост – наверняка едва бы достал барсу до середины груди, а уж весом – весом этот недоросль уступал ему по меньшей мере раза в четыре.

И тем не менее Джеф отчаянно трусил. Находиться вблизи этого… создания… было на редкость дискомфортно. До слабости в ногах, до противного холодка где-то под рёбрами и неприятных, крайне пугающих предчувствий.

Он уже сто раз пожалел, что вызвался почитай добровольцем, но идти на попятный было уже поздно – позор, смертельный позор на всю оставшуюся жизнь. Бесконечный, непрерывный поток шуточек и подначек.

– Давай же, парень! Просто дай ему в тыкву! – выкрикнул кто-то из болельщиков.

Капюшон оборванца вновь издевательски наклонился набок. Словно с интересом, этаким искренним любопытством ожидая – решится барс или нет?

В спину полетели подначки и неприкрытые издёвки.

Прищурившись, Джеф посильнее стиснул кулак и неловко шагнул ближе.

Он был готов к чему угодно – бешеной атаке с места, безумному, яростному воплю или коварной подсечке. Ко всему, кроме того, что произошло в итоге.

Протянутая к плащу рука угодила в захват – классический, но почти бесполезный при их разнице в массе. С неожиданной силой и скоростью, уродец поднырнул под удар, ухватил просвистевший над головой кулак и, не выпуская его из рук, сделав вокруг руки барса нечто вроде сальто. Быстрое, невероятно быстрое движение передало крутящий момент испуганному гангстеру и прежде чем здоровяк успел отреагировать, массивный организм словно сам собой взвился в воздух под треск растянутых сухожилий и невольное «А-а-А!»

Со стороны происшедшее, должно быть, отдалённо напоминало полоскание и последующий отжим – стремясь избежать болевых ощущений, барс неловко изогнулся, потерял равновесие и почти добровольным кувырком перелетел через спину оборванца. Столкновение загривка с бетонкой выбило дыхание, а инерция массивного тела и вовсе сыграла с ним злую шутку: кувыркнувшись вперёд, он встретился со стенкой контейнера.

«Бббамм!» – Широкий пятнистый лоб с гулом приложился о железяку и окончательно потеряв ориентацию, огромный кот отшатнулся назад под хохот «коллег». Покачнулся, потряс башкой, недоверчиво вытаращился на оборванца.

– Ах ты сука… – Вскочив, здоровяк в ярости врезал кулаком по контейнеру и под свист и улюлюканье толпы, снова кинулся на обидчика.

Удар, удар, удар! Но все гудящие взмахи опаздывали, безнадёжно пролетали мимо, от чего он лишь запыхался и то и дело терял равновесие. А мелкий шустрый уродец, словно забавляясь происходящим, непринуждённо скакал вокруг. Уклонялся, отшатывался, небрежно и легко уходил от пинков и взмахов какими-то странными, словно бы даже ленивыми движениями.

Подхватив с пирса обломок паллеты, барс в пару богатырских взмахов почти настиг обидчика, но увлёкшись атакой, угодил массивной деревяшкой о решётчатую опору крана и выронил обломок от боли в отбитых пальцах. А в следующий миг – каким-то волшебным образом уже летел вверх тормашками через штабель с мешками.

Толпа громыхнула хохотом.

– Ууубьюнна…! – Не на шутку разъярённый бугай пинком опрокинул подвернувшуюся бочку и ринулся обратно.

Пружинкой отскочив прочь, оборванец толкнулся от края паллеты, взлетел на высоту собственного роста и, «срикошетив» от края крановой опоры, неожиданно залепил ему в челюсть коленом.

Оглушённый громила отшатнулся, упал на колени и медленно, как подрубленное дерево, завалился на бок.

По толпе прокатился изумлённый вздох.

«Ну… по крайней мере теперь, вы, долбаные придурки, вряд ли сочтёте произошедшее со мной таким уж смешным».

Чёрный лис украдкой покосился в сторону, где предположительно засел снайпер и ядовито ухмыльнулся.

– Ну, кто ещё тут не забыл дома яйца?

Почёсывая  массивную челюсть, к переднему краю протолкался кабан. Поплевал в ладони, хрустнул короткими толстыми пальцами и, на ходу разминая жирный загривок, вразвалочку двинулся на замершего оборванца уверенным, деловым шагом.

С ходу получил в торс, изумлённо хрюкнул, нелепо замахав руками, пробежал пару шагов задом-наперёд и, окончательно утратив равновесие, обиднейшим образом приземлился на копчик.

Ошарашенно, недоверчиво моргнул и под громкий ржач зрителей, с рёвом вскочил.

– Чё встали! Помогите ему! Быстро! – Манетти выпихнул в направлении драки пару быков и увальня-гризли.

Расходясь веером, бандиты сблизились, присоединились к атаке и окружили оборванца с трёх сторон.

Тяжёлые литые кулачищи взбивали воздух, молотили по стенкам контейнеров и подвернувшимся коллегам, даже порой задевали мечущийся среди них брезентовый сполох, но сам оборванец кружился в этой каше с издевательской, глумливой лёгкостью.

Непринуждённо, словно в танце, уходя от зубодробительных ударов, существо в лохмотьях плясало, уклонялось, кувырком или прыжком избегая замахов, запросто способных отправить на тот свет и кого-нибудь сильно покрепче.

Каждый миг, каждое мгновение он опережал атакующих на крохотное, совсем крохотное расстояние, уворачиваясь от ударов, избежать которых, казалось, уже невозможно.

Изумлённо охнув и почти на фут оторвавшись от пола, медведь с шумом и грохотом кувыркнулся в разлетевшиеся от удара бочки и затих, погребённый обрушившимся на него мешками.

Злополучный кабан – не удержавшись на краю пирса, потерял равновесие от прилетевшей по пятаку ржавой, вздувшейся банки и с негодующим воплем бултыхнулся в грязные портовые воды. Дольше всей троицы продержались быки. Неповоротливые глыбы мышц без устали месили воздух тяжёлыми кулачищами, стойко переносили наскоки, подкаты и град ударов, но не прошло и трёх минут как выдохлись, утратили даже прежнюю неторопливость движений и шумно отдуваясь, шаг за шагом отступили назад.

Оборванец в очередной раз замер и этим своим птичьим движением развернул капюшон к толпе и наклонил на бок – словно издеваясь и приглашая ещё желающих попытать счастья.

Бандиты потрясённо молчали. Кто-то нервным движением передёрнул затвор.

– Ещё желающие? – Торжествуя от столь наглядной демонстрации обманчивости вражеской наружности, Лоренцо обвёл толпу взглядом и презрительно ухмыльнулся.

«Знайте засранцы, как хихикать за спинами, решив, что Манетти уже не тот. Испытайте на своей шкуре, лично!»

Одного из отступивших быков попытались утешительно похлопать по плечам и спине, но разъярённый неудачей, громила раздражённо отбил протянутые руки в стороны.

Тем временем к переднему краю протолкалась новая порция желающих.

Угрожающе похлопывая кулаком о ладони и многозначительно разминая толстые шеи, конь и два пса под руководством ещё одного кабана, самоуверенно надвинулись на таинственную цель, синхронно бросились вперёд и столь же синхронно отлетели обратно, едва не сбив с ног предводителя.

Предусмотрительно державшийся позади, кабан раздражённо стряхнул ошарашенных подручных и ринулся в атаку лично.

Закрылся кулаками, с достоинством и без видимого ущерба перенёс обрушившуюся на него круговерть атаки, но прозевал подсечку и нелепо хрюкнув, плашмя шмякнулся на бетон.

Вступившись за босса, конь и псы ринулись на вёрткого вражину, на мгновение отогнали его от павшего, но уже в следующую минуту один за другим разлетелись в стороны.

Синхронно поднявшись на ноги, четвёрка бойцов ринулась на оборванца. Зашатавшись под градом встречных ударов, они всё же умудрились попасть по прыгучему ловкачу, но что такое пару раз против десятков, сотен ударов?

Тяжело дыша и утирая разбитые лица, четвёрка бойцов разорвала дистанцию и «плащ» снова замер – издевательски неподвижно, в очередной раз словно бы с любопытством склонив капюшон набок.

Отдышавшись, бойцы кабана вновь кинулись в атаку, отчаянно, яро, почти не обращая внимания на получаемые пинки и удары. На миг Лоренцо даже решил, что вот-вот, сию секунду им удастся смять, растоптать дерзкого засранца, но стянувшиеся в одну точку и сумевшие-таки повалить его, бойцы уже в следующую секунду отшатнулись прочь как листики распускающегося бутона.

– А-ааа-а! Эта тварь меня укусила! Боже… у меня кровь, КРОВЬ! Да что вы встали, утырки?! – завизжал кабан, отползая прочь от вновь замершей фигуры и держась за и впрямь окровавленную руку.

Обменявшись не слишком уверенными взглядами, вперёд выдвинулась сразу десятка бойцов, прикативших на «доставке мебели».

Оставив «коллегам» оружие, медведи, быки и тигр пружинисто двинулись на строптивую жертву.

Но и эта волна атаки закончилась столь же быстро и с примерно теми же последствиями – половина армии разлетелась в стороны, начисто утратив сознание. Другая половина – вопя и причитая, расползалась с пирса, зажимая многочисленные резанные и кусанные раны, баюкая сломанные конечности и призывая «коллег» немедленно замочить «ублюдка» с безопасной дистанции.

Вскинув пистолет кто-то и впрямь выпустил в сторону «плаща» пяток пуль. Сама «потенциальная мишень» при этом даже не шелохнулась – лишь развернула капюшон в сторону стрелка, разглядывая дерзкого коротышку-бобра словно бы с некоторым недоумением. Как бы говоря всем своим видом «Вы чё!? Вы чё творите-то… также и убить можно!»

Не выдержав, кто-то вскинул оружие посолиднее.

«Ба-бах!»

Но за миг до того как пальнул дробовик, «плащ» сорвался с места и кувырком откатился за штабель с бочками.

Замолотившие по ним дробинки высекли сноп искр, покрывая округлые стальные бока россыпью оспин и даже пробоин.

С азартом и какой-то детской радостью, к стрелявшему присоединился автоматчик и несколько пистолетов.

Увлечённо расстреляв мешки, бочки и контейнер, они принялись перезаряжать свой арсенал, в то время как таинственный дерзкий «плащ» уже вновь вызывающе маячил на одном из контейнеров.

– Тихо! – Манетти вскинул руки, в одной из которых была рация. – Грейл, видишь его?

– Как на ладони.

– По моему сигналу.

Лоренцо спрятал рацию и выдвинулся вперёд. Самоуверенно, спокойно, как полагалось истинному лидеру этого сброда. В элегантном идеально белом костюме, штанины которого теребил и трепал несильный прохладный ветер.

Картинно, почти точно так, как видел в каком-то старом фильме, чёрный лис вскинул руку и соорудил из пальцев карикатурный «пистолетик».

«Запомни меня, мразь…»

Плавным, неторопливым движением, словно небрежно целясь из настоящего оружия, он нацелил палец на замершего уродца. Помедлил, наслаждаясь моментом и «спустил курок».

Почти одновременно с тем, как лисья ладонь дёрнулась, изображая тем самым отдачу выстрела, по ляжке обидчика словно врезали тяжёлой металлической битой.

В брезенте возникла приличных размеров дыра, а самого уродца развернуло и отбросило в сторону.

«Ну вот и всё».

Манетти облегчённо вздохнул и обернулся к толпе.

– Ну, чё замёрзли? Верёвки тащите.

Но гангстеры сохраняли напряжённую неподвижность. И таращились вроде бы в его сторону, но… куда-то чуть выше.

Ощутив болезненный озноб, Лоренцо замер. Осторожно, медленно обернулся.

Подстреленная зверюга несмотря на пугающую разверстую рану, с которой капала неестественно яркая оранжевая жидкость, невероятным образом вскарабкалась по решётчатой ноге крана и таращилась на него с высоты двух-трёх своих ростов, как паук на попавшуюся муху.

Словно только и дожидаясь того мига, когда лис обернётся, монстр кинулся на него. Короткий истошный вопль прервался болезненным, вышибающим дух ударом: врезавшись в лиса всеми конечностями, раненый монстр буквально вбил, впечатал того в бетонный пирс, как из тюбика зубной пасты выдавив остававшийся в лёгких воздух и волю к жизни.

Но на этом мучения не закончились – потерявший ориентацию и малейшую связность мысли, Лоренцо ощутил новый рывок. Чудовищный, невероятной силы рывок и уходящую из-под задницы твердь. Поверхность пирса, развороченные мешки и бочки, краешек портового крана и ослепительно лазурное небо. Слившись в мутный от скорости росчерк, всё это крутнулось перед глазами безумным коктейлем, замерло и, резко поменяв направление, сменилось кучкой быстро приближающихся, изумлённо вытягивающихся морд.

Ощущая себя шариком для кегельбана, выпучивший глаза лис врезался в ряды подельников. Сшиб с ног массивного пса в красной бандане, прихватил до кучи ещё пару громил и, крутясь и вращаясь на грязном бетоне, по инерции невольно подсёк ноги четвёртого. Образовавшаяся куча-мала погребла его под собой и прижатый тяжёлыми тушами, чёрный лис с облегчением потерял сознание.

 

– Шеф? Шеееф…? – частично сгрудившись вокруг бессвязно стонущего лиса, частично организовав более-менее плотное заграждение, пришедшие в себя громилы осторожно хлопали его по щекам.

– Ммм..аа..? Оу… – Заморгав, Лоренцо открыл глаза и отчаянно морщась, прижал расцарапанную ладонь к огромной пульсирующей шишке на черепе. – Х…х… г..де?

– Попрыгунчик? – Уточнил склонившийся над ним бобёр. – Утёк.

Манетти яростно сгрёб толстяка за лацкан рубахи и рывком подтянул поближе.

– Как утёк?! Куда утёк?! Остолопы! Кретины! Чтоб вас… Застонав от новой обнаруженной раны и ещё сильнее – от созерцания безнадёжно испачканного и испорченного костюма, Лоренцо кое-как сел. Голова безбожно кружилась, перед глазами мелькали цветные пятна, а пирс и небо, казалось, периодически меняются местами.

– Хх… х… г-где? Где эта мразь? – Отпихнув чью-то руку, лис взгромоздился на подгибающиеся ноги и тут же едва не рухнул обратно.

– Ло, тут такое дело… – в поле зрения втиснулся исцарапанный кабан и утративший свою сигару краснобанданный пёс.

– Он в натуре шустрый.

– Ага, как понос. – Дебильно хихикнул кто-то сзади.

– И…

– Где. Эта. Тварь? – Отпихнув поддерживающие ладони, лис ухватился за чью-то рубаху и кое-как утвердился в вертикальном положении.

– Грейл?

– Не вижу его.

– Херово стреляешь, Грейл. – Устало выдохнул лис, пытаясь восстановить дыхание и с нарастающей паникой ощущая странное, пугающе сильное биение сердца.

– Ты хотел ему костыль отстрелить? Я отстрелил. – Огрызнулся снайпер. – А сейчас он вон в той куче железок, на три часа от тебя. На поверхность нос не кажет, может загнулся…

– А если нет?

– Ну, тогда шугните его и я нашпигую его задницу свинцовым горошком.

Довольный собственной шуткой, Грейл хихикнул и отключился.

– Чё встали? – В очередной раз отпихнув чьи-то заботливые руки, Лоренцо покачнулся и нетвёрдо пошатываясь, побрёл к нагромождению контейнеров. – Мочите эту падаль! Кто уложит – плачу десять тонн!

Переглянувшись, бандиты хором клацнули затворами и ринулись по следу – путь живучего оборванца явственным образом отмечали оранжевые, словно бы даже светящиеся пятна.

– Это что – кровь?

– Ну… вряд ли он таскает при себе бидон краски…

– Я такое в игрушках видел… Ну, только там кровь почему-то зелёная. – Вклинился жизнерадостный, улыбчивый лайка.

– Это чтобы таких как ты дебилов не склонять на путь насилия. – Гоготнул кто-то.

– Иди в жопу.

– Тихо там! – Шикнул выбившийся в передний ряд волк.

Осторожно сунув ствол дробовика за угол, он опасливо выглянул следом.

– Нету. Блин, ему всю ляжку разворотило, а он, ишь как бегает! Живучий, падла!

– Может, он ваще инопланетянин? – с неуверенным смешком предположил кто-то из задних.

– Или оборотень. – Хихикнул лайка, не то всерьёз, не то просто подкалывая любителя «космической» версии.

– Кровищи-то скока, а тела всё нет.

– А может он вообще вампир?

– Ага, щас как выскочит, да как вопьётся в твою жирную задницу.

– Серьёзно, парни, чё за нах? Где это видано… – поравнявшийся с передовым волком, плечистый накачаный пёс в щегольской белой майке свернул за следующий угол и растерянно замер. – Опана…

Широкий кровавый след на глазах истончался, а через какие-то пять шагов обрывался вовсе.

– В натуре. – Озадаченно почесал репу тащившийся следом бык.

– Не нравится мне всё э…

– Ааа-аааааа! – душераздирающий, полный страха вопль ударил по ушам, без конца отражаясь в тесных контейнерных закоулках и никак не давая определить кто и где вопил.

– Там!

– Нет там!

– Да нет же! Я точно слышал!

– Вон он!!!

«Та-та-та-та!» – сухой треск автоматной очереди, звонкий перестук пуль, оставляющих дыры в стенках контейнеров.

– Окружай! Уходит!

Почуявшие вкус погони, бандиты ринулись в указанную сторону, но никого не нашли.

Столкнувшиеся на перекрёстке патрули дёрнулись, лишь чудом удержав пальцы на спусковых крючках.

– Он тут!

– Туда побежал!

– Да нет же! Туда!

– А я говорю – туда!

– Заткнись и проверь!

– Сам проверь!

Долетевший звук удара возвестил о восстановлении субординации, но новые выстрелы раздались вновь вдалеке от ожидаемого места.

Шквал пальбы, лязг пробивающих и рикошетящих от контейнеров пуль, азартные вопли толпы и новый душераздирающий крик.

– Аааа! Эта штука меня укусила! Мляяяя…

– Заткнись, урод!

– Аааааааа! Да он мне пол-ляжки вырвал!

Окружавшие Манетти стрелки нервно переглянулись и огляделись.

То и дело с разных, совсем разных сторон доносились выстрелы, разъярённые выкрики и шум драки. Слышался топот, площадная брань и причитания.

– Мля… Не разделяемся! Ходим по трое, а лучше по четверо. – Бывалым тоном опытного вояки распорядился пёс в красной бандане. – Тока осторожно – друг друга не пере…

«Бах-бах-бабах!»

«Тра-та-та-та-та!»

– Кусок, ты чтоль? – после паузы выкрикнул полный запоздалого раскаяния чей-то хриплый перепуганный голос.

– Пузо, я те фаберже отстрелю нахрен. Смотри куда палишь, придурок! – отозвался другой.

– Ну прости, чо… – Где-то в соседнем проходе виновато клацнули оружием и глупо гыгыкнули. – Не разглядел…

Закатив глаза, спонтанно возглавивший операцию пёс вздохнул и почесал за ухом.

Прислонившийся к одному из контейнеров, едва держащийся на ногах лис обвёл столпившийся вокруг сброд мутным взглядом и вяло махнул рукой.

«Быстрее, быстрее!»

– А может – ну его нахер? Щас того и гляди фараоны набегут… – выразил резонное опасение переминавшийся рядом водитель.

Упрямо помотав головой, Лоренцо словно в пьяный в стельку алкаш, с трудом махнул рукой: иди, иди мол.

Вздохнув, пёс почесал скулу обрезом ствола и двинулся в указанном направлении.

Тело первого пострадавшего нашлось в одном из отнорков, буквально через пару поворотов.

– Живой?

– Вроде дышит.

– Он здесь! – рявкнули далеко в стороне.

Загрохотали выстрелы.

– Попал?

– Нет, шустрый, падла!

– Обходим, обходим!

– Какой быстрый, сука…

– Ничо, пулю не обгонит!

– Ааааааааэкхх… кх… – Оборвавшийся едва начавшись, крик в соседнем проходе перешёл в отчаянный сдавленный хрип.

Выскочившая на шум подмога обнаружила распростёртое бессознательное тело и ещё трепыхавшегося, подвешенного за горло волка. Двумя руками вцепившись в захлестнувшую горло цепь, тот отчаянно суча ногами, болтался на стенке одного из контейнеров и никак не мог высвободиться.

Подоспевшая помощь, навалилась, обхватила страдальца за ноги и приподняла кверху, позволяя выбраться из сдвоенной ржавой петли.

– Ух… Чёрт… Убью, гниду! – задыхающийся волк плюхнулся на четвереньки, растирая пострадавшее горло.

– Куда он рванул?

– Туда вроде. – Прохрипел «висельник».

– Гляди, кровь!

– Да нет же, это не его… Простая, красная!

– А кого?

Обладателя кровавого следа нашли за углом – обоими руками зажимая запрокинутую разбитую морду, привалившись к контейнеру сидел бык.

– Он бне ноз зломал. – Пожаловался раненый, косясь на подтянувшуюся подмогу и начисто позабыв о валявшемся под копытами карабине.

Раздвинув столпившихся, на место трагедии выглянул пёс в красной бандане.

– Ещё кто оружие потеряет – пристрелю лично, посулил он. – Наклонившись, пёс подхватил выпавший ствол, машинально проверил затвор и кинул карабин обезоруженному «висельнику».

– Собрались, мать вашу! Вы бойцы или девки? – грубо раздвинув плечом замявшихся бандитов, пёс презрительно сплюнул и двинулся дальше.

Недовольно ропща и пугливо таращась по сторонам, громилы потянулись следом.

И снова вопль и выстрелы.

Снова разбросанные тела, одно из которых нелепо свисало с края контейнера кверху задом, а второе корчилось и сучило ногами, будучи буквально вбитым головой в щель между ящиками.

Предводитель маленькой армии перекатил желваки и презрительно сплюнул.

– Покажись, мразь, ну? – Надрывно заорал пёс. – Умри мужчиной!

– Вижу его! – ожила рация в руках Лоренцо. – Бежит поверху.

В рации послышались сдавленные глушителем выстрелы, а где-то над головами взвизгнул рикошет.

– Чёрт, быстрый какой! Ушёл. – Ругнулся Грейл.

Стиснув челюсти, Лоренцо молча сжал пластиковый прямоугольник и злобно прищурился.

Громадный отряд таял на глазах. То и дело там-сям раздавалась пальба и вопли, запоздавшее подкрепление находило разбросанные, изломанные тела. Но – ни малейших признаков врага.

Между тем атаки всё учащались, без устали носившийся вокруг монстр играючи выхватывал из дрогнувшего стада то одного то другого бойца.

Очередное вопящее тело, вылетев из перехода, со звоном приложилось башкой о контейнер и безвольно стекло на пол, буквально на руки растерянных загонщиков.

Выскочив за угол, ощетинившиеся стволами бандиты растерянно замерли, а с другой, совершенно противоположной стороны отряда, уже слышался новый истошный вопль.

– Сдаётся мне этих штук тут не одна, а несколько… – пробормотал кто-то.

– Не каркай…

Располосованные когтями лица, серьёзные вывихи и переломы – руки, ноги, разбитые в кровь носы. Маленькое чудовище не гнушалось ничем – одному из бойцов раскроила голову консервная банка, другой оказался невероятным, невозможным образом втиснут в пустую бочку. Словно присел, да так и провалился по самые подмышки вместе с крышкой злополучной бочки.

– Долбаный ты, сука, краб… – сквозь невольный смешок ругнулся владелец красной банданы и пинком опрокинул бочку на бок. Застрявший в ней бандит, под смех коллег затрепыхался и засучил конечностями, в какой-то мере и впрямь напомнив краба, забравшегося в опустевшую ракушку. Вытащить его не удалось – при попытках тянуть бочку и её начинку в разные стороны – пленник железного сосуда начинал вопить как резаный.

И вроде бы ничего смертельного, но бойцы получившие унизительные, несовместимые с погоней повреждения, стеная и ругаясь на чём свет, хромали обратно к машинам – если, конечно, были в состоянии передвигаться сами. Застрявшего в бочке волка пришлось тащить на руках. И на места санитаров к немалому раздражению Манетти была изрядная конкуренция – позабыв об азарте охоты, превратившиеся в дичь загонщики, любой ценой, под любым предлогом спешили убраться прочь из охотничьих угодий монстра.

Трусливая, паникующая дичь.

Стиснутые железными стенками рукотворного лабиринта, они шарахались от каждого звука. А незримый, вездесущий охотник выхватывал, выбивал из их рядов всё новые и новые жертвы.

В считанные минуты на глазах редеющий отряд сократился до тридцати, а затем и до двадцати бойцов.

Страдальчески кривясь, избитый, перепачканный лис в порванном некогда белом костюме устало махнул рукой.

– Валим!

Сбившись в тесную кучу, гангстеры попытались было организованно отступить, но рухнувшая откуда-то сверху бочка, сшибив парочку не успевших увернуться вояк и опрокинув пяток менее пострадавших, раздробила остатки маленькой армии на несколько разрозненных кучек и вконец обезумевших одиночек.

И снова вопли, стрельба и паника.

Загнанно озираясь, внезапно оставшись совершенно один, чёрный лис осторожно крался вдоль прохода. Как-то внезапно, совсем неожиданно, словно сговорившись, все вдруг пропали. Исчезли, скрылись, оставив его без защиты и помощи. И только стрельба, да вопли напоминали о том, что здесь, в этом адском лабиринте разъярённому монстру ещё противостоят какие-то силы.

– Грейл, прикрой нас! Грейл? Грейл?!

Рация молчала.

Сглотнув, чёрный лис выронил пластиковую коробку и, утерев обильно выступивший пот, нервно прижал краем ладони подёргивающееся веко.

Безумный стук сердца, казалось, заглушал собой все звуки. Мир тянулся, кружился, покачивался.

Какой-то странный, совершенно психоделический эффект. Словно бы занюхал какой-нибудь дряни или ширнулся «джетом». Словно угодил в иную, параллельную реальность. Этакую сумеречную зону, живущую по своим, непонятным и странным законам.

Мрачная сказка, лабиринт Минотавра…

Все эти вопли, хаотичная пальба и нарастающее ощущение, что вот сейчас, буквально в следующий миг из-за угла покажется несущийся на тебя монстр.

Какое-то нелепое, дурацкое дежавю!

Нет. Не может быть. Этого всего просто не может быть!

Так не бывает!

Задыхаясь и едва не падая, оглушённый, контуженный лис брёл по бесконечному коридору. Словно утопающий в брошенный ему спасательный круг, до боли в пальцах вцепившись в ребристую рукоятку «Кинг Хаммера».

Шаг за шагом он приближался к вожделенному выходу из этого филиала ада, но как в бреду, конец выбранного туннеля словно бы на глазах отдалялся, растягивался, уползал куда-то в бесконечность.

Спотыкаясь и падая, Манетти ускорил шаг, оглянулся и побежал. Побежал так быстро, как только мог, на бегу врезаясь в гофрированные стены и падая. Вскакивая и снова падая. Посекундно оглядываясь по сторонам, лис загнанно кружился в нескончаемых пугающих переходах, спотыкался о неподвижные или ещё трепыхавшиеся тела и крепче, всё крепче и крепче стискивал огромный хромированный револьвер.

Ощущение сдержанной, укрощённой мощи, слегка успокаивало, но прежней уверенности уже не давало.

С момента, как он повстречал эту проклятую зверюгу, вся жизнь пошла наперекосяк. Чреда унизительных поражений, этот липкий, тошнотворных страх. Страх бегущей от хищника жертвы. Его, его – Лоренцо Манетти! – как какую-то глупую курицу гнали по стальному лабиринту, игрались с ним, не то не делая различий с рядовыми бойцами, не то сознательно откладывая «на десерт».

Время от времени из боковых проходов впереди и позади бегущего вываливался кто-нибудь из уцелевших, бросался бежать рядом, но уже через несколько десятков шагов бесследно пропадал из виду.

Словно его личный рок, злой дух воздаяния, проклятый монстр преследовал его по пятам. Планомерно, не торопясь, рушил, втаптывал в пыль его репутацию, гордость и самоуважение…

Дрожа от страха, лис в тысячный, должно быть раз, обернулся. Обернулся и вздрогнул: из дальнего, оставшегося позади конца тоннеля на него бежал монстр.

Крупными, совершенно звериными прыжками.

«Банг! Банг! Банг!»

Вскинутый револьвер привычно ударил в ладонь, посылая навстречу приближающейся смерти три раскалённых свинцовых кусочка. Но бегущий навстречу ворох лохмотьев и развевающегося брезента с невероятной, невозможной скоростью рывком уйдя с траектории выстрела, нырнул в один из поперечных проходов. Выскочил впереди, понёсся к нему снова, но точно также спугнутый выстрелами шарахнулся прочь, на какое-то время пропав из виду.

Низкий, клокочущий рык наполнил лабиринт. Сгустился, упруго толкнул барабанные перепонки, отозвался в загривке волной ледяных мурашек.

Задыхаясь от бега и страха, Лоренцо притормозил, выщелкнул барабан, выбил опустевшие и неиспользованные гильзы и, нашарив в кармане новый картридж, дрожащими пальцами воткнул в барабан.

Словно только и дожидаясь этого, монстр показался вновь. Замер на расстоянии тридцати-сорока шагов, но в этот раз чёрный лис торопиться не стал – загнанно дыша, Манетти привалился к стенке, сморгнул заливавший глаза пот и сглотнул вязкую едкую слюну. В преддверии развязки из рук даже ушла мерзкая, тошнотворная дрожь.

«Ну… чего же ты медлишь? Иди к папочке…»

Словно услышав его немой призыв, оборванец сорвался на бег.

Подпустив его ближе, Манетти вскинул оружие.

«Банг!»

Кувырок.

«Банг!»

Новый прыжок.

«Банг!»

Брезентовый плащ дёрнулся.

Попал?

«Банг! Банг! Банг!»

Метнувшись на левую стенку, монстр словно на миг прилип к ней всеми четырьмя конечностями. Невероятным образом извернувшись, он с силой толкнулся прочь, перескочил на правую стенку прохода и вновь на левую. В несколько стремительных скачков преодолев расстояние в пару десятков шагов этаким «рикошетом», чудовище на миг припало к бетонному полу и взвилось вверх.

Как зачарованный, Манетти опустил руку с опустевшим оружием и с мрачной обречённостью уставился на падающую с неба смерть.

Говорят, в подобные мгновения вся жизнь проносится перед глазами. Ну – или, хотя бы её самые яркие моменты. Но Лоренцо никаких подобных видений не посетило. Если не считать вновь всплывшее лицо странной «байкерши» с этой её «монобровью».

Удар. Глупо улыбнувшись за миг до падения, сбитый лис приложился затылком о бетон и потерял сознание.

 

 

 

 

Враг.

Победа.

Золотые молнии, пульсирующее под хрупкими рёбрами сердце. Шум лёгких, какие-то хрипы и бульканье в надсаженной глотке. Оглушительные вопли птиц и плеск бьющих в причал волн.

Уходящее упоение скоростью, запредельной, пьянящей лёгкости.

«Почему он не шевелится? Неужели всерьёз решил прикинуться мёртвым?»

Отпрыгнув после их общего падения, Пакетик осторожно переместился вбок и приблизился, огибая распростёртое тело по сужающейся дуге. Шаг, ещё, ещё и ещё.

Подумать только… свой собственный, персональный враг. Настоящий – можно протянуть руку и даже потрогать. Существо, за что-то пытавшееся его убить. Ненавидящее так сильно и яростно, что собрало тут всех этих… неуклюжих, неловких помощников. Зачем? Почему? За что?

Может быть он что-то натворил? Сделал что-то плохое?

Лис не помнил. Точнее – помнил, но как-то обрывочно, совсем смутно и неуверенно. Помнил лучистые золотые глазки, помнил мягкое, чересчур упорное касание рысьей лапы. Помнил тесную каморку, кота, малышню и того, другого лиса… Помнил ту, за которой бежал. Ту, которая бежала также быстро, как он. Помнил кувырком летящие джипы, вонзающиеся в тело пули и холодный пол из пожелтевшего кафеля. Помнил ртутную плёнку и бесконечное, мучительно медленное «всплытие».

От попыток вспомнить, понять, осознать происходящее, голову прострелила боль. Яростный, беспощадный удар, с лихвой перекрывающий его обычный набор болевых ощущений. Как удар огромного колокола, как оглушительный набат небесного грома, начисто заглушающий всё остальное.

Вспышка.

Носилки на колёсиках, укрывшая тело грубая казённая простыня.

Вспышка.

Изумлённые лица санитаров, рефлекторно протянутое санитаром яблоко.

Вспышка.

Погоня одинаковых чёрных костюмов и вонзающиеся в тело дротики.

Вспышка.

Падение в мусоровоз, крысы и голод. Всепожирающий, сжигающий заживо голод.

Вспышка. Вспышка. Вспышка.

Возникающие в мыслях сцены становились всё короче и разрозненнее, всё чаще и чаще воспринимаясь как размытые, полустёртые образы.

Смутные, обрывочные, невнятные. Как давно позабытый сон, в котором поначалу помнишь самую яркую, самую последнюю сцену. Проснулся – и вроде всё чётко, абсолютно безукоризненно чётко. Но проходит минута, две и проснувшийся разум стремительно и безжалостно избавляется от всех этих деталей и красок, сглаживает, размазывает всё в бледные, на глазах выцветающие кадры.

Пять минут – и уже не вспомнить и не понять ни смысла, ни тонкостей происходящего. Остаётся лишь суть, маленький осколок чего-то большого, сложного и манящего. Этакий жалкий обмылок, бледная тень воспоминания.

Что, зачем и почему было? С чего началось и к чему двигалось. Даже сам «общий смысл», эта самая суть сна – и та уже неясна и размыта. Настолько размыта, что не пройдёт и дня, ну, максимум – недели, как и он выветрится, развеется на полках памяти, как ненужных хлам.

Сейчас он почти целиком состоял из подобных воспоминаний. Ускользающих, испуганно прячущихся от порывистых звериных мыслей.

Воздух. Дышать.

Вода. Мокрая.

Кровь… Боль… Страх?

Расширившимися глазами он таращился на распростёртое, прижатое когтистой пятернёй тело и вспоминал какую-то площадь с толпой народа, приятный жар переполненного желудка, ревущее пламя, плачущую в окне девочку и толпу беспомощных зевак вокруг. Бесконечный, нескончаемый бег по пылающему лабиринту, трескающаяся, лопающаяся от жара плоть.

Боль – тысячи новых оттенков боли. Как неожиданно новые нотки в давно знакомой песне. И очередное – второе? Третье? – всплытие из леденящих глубин вверх. Туда, где вместо неба колышется обманчиво тонкая ртутная плёнка.

Беспомощное барахтанье, пожирающие разум золотые молнии и пугающие, лаконичные животные мысли. Короткие, рубленые, запредельно ёмкие и конкретные, но начисто лишённые всего того, что он так боялся утратить.

Он навис над последней добычей, всматриваясь в раздражающее трепыхание чужого сердца. Жалкий, пульсирующий комок плоти, который так хочется раздавить, вырвать, отшвырнуть прочь…

Что-то не так. Что-то очень не так. Нельзя, неправильно!

Застонав, поверженный лис пошевелился, разлепил веки. Уставился на него снизу вверх. Глаза в глаза, с расстояния менее фута.

Пакетик зло прищурился и невольно подался чуть ближе – текучим, хищным движением.

Свист.

Странная, совершенно неуместная здесь и сейчас мелодия.

Весёлое, беззаботное насвистывание. Безмерно оптимистичные, радостные переливы, словно сочащиеся позитивом и жизнелюбием, непринуждённым удовольствием от самого процесса насвистывания.

Придавив шевельнувшегося врага, Пакетик удивлённо замер.

Кто-то сошёл с ума? Или в его лабиринт забрёл некий, ни к чему этому не причастный грузчик? Забрёл и разгуливает теперь по лабиринту, деловито сверяя номера контейнеров с накладной в планшетке и в упор не замечая разбросанных тел?

Поверженный лис попытался дотянуться до вылетевшего из руки пистолета, но стоило чуть сжать когти, оцепенел вновь.

Тем временем приближающийся источник странного свиста прогулялся совсем рядом – буквально в соседнем проходе. Удалился, вернулся вновь… Неторопливо, не спеша, он бродил в лабиринте, словно что-то разыскивая и не прекращая при этом насвистывать свою простенькую мелодию.

Замершие противники настороженно переглянулись.

Распластанный на бетоне – скосил взгляд на растопыренные кинжальные когти, а победитель – подозрительно и недоверчиво зыркнул в направлении перемещавшегося свиста.

Набрав в грудь побольше воздуха, Пакетик яростно рыкнул – оглушительно и раскатисто. Так, что на морде зажмурившегося врага от этого его рёва затрепетали шерстинки.

Таинственный свистун на миг сбился с ритма, споткнулся, но вместо того, чтобы со всех ног броситься наутёк – почти сразу же возобновил свои странные трели. И, вроде бы даже, повеселел.

Источник свиста начал приближаться.

Немало озадаченный этим странным поступком, Пакетик недоверчиво и подозрительно обернулся туда, откуда, судя по звуку вот-вот должен был появиться свистун.

И он-таки появился.

Невысокий, слегка располневший кот с наметившимся животиком. Одетый в бежевую тенниску и брюки «бананы», незваный гость выглядел подчёркнуто мирно, словно и впрямь забрёл сюда просто пройтись. Подмышкой свистун удерживал какой-то увесистый свёрток, но в остальном – ничего и близко похожего на оружие при нём вроде бы не было.

Осмотревшись по сторонам, кот заметил застывшую парочку и прекратил насвистывать. Удовлетворённо улыбнувшись, с неприкрытым любопытством уставился на «чудовище»:

– А, вот вы где…

Кто? Кто-кто-кто-кто?!

Кто-то, кого тоже забыл?

Кого знал, когда-то давно, в той, прошлой жизни?

Друг или враг?

Бумажный свёрток, кольцо на пальце, мягкие, какие-то совсем уж домашние туфли. Совершенно, запредельно обычный обыватель, невесть каким чудом попавший сюда, в самый центр бандитских разборок. Но при этом – ни капли, ни даже намёка на страх.

Пакетик изумлённо склонил голову на бок и, не снимая с Врага когтистой лапы, озадаченно уселся.

Гость с интересом разглядывал его, а он – гостя.

– Я – Дерек. А ты? – непринуждённо переступив через распростёртое, ещё постанывающее тело, кот осторожно приблизился.

Пакетик изготовился к броску и по-звериному пригнув голову, глухо заворчал.

– Ну-ну… не сердись… Видишь? Я без оружия. – Кот осторожно развёл руки, демонстрируя пустые ладони и пошевелил пальцами. – Поговорим?

Не дожидаясь приглашения, визитёр нагло шагнул ещё ближе и по-прежнему не выказывая ничего, хоть отдалённо похожего на страх, присел на корточки в какой-то паре шагов от напружинившегося, готового к броску лиса.

Распластанный на бетоне, пленник округлил глаза и вытаращился на кота.

– Знаешь, кто я?

Едва заметный, отрицательный поворот капюшона. Недоверчивый, настороженный взгляд. Текучее, звериное движение – в обход, по кругу, словно бы вовсе мимо.

Бесстрашный тип не завертелся, не задёргался, пытаясь развернуться к нему лицом, а молча и терпеливо замер, с чуть ироничным прищуром разглядывая крадущегося вокруг лиса.

На четвереньках, совсем по-звериному обойдя нахального свистуна по кругу, Пакетик остановился напротив и уставился в словно лучившиеся неуместным весельем лукавые кошачьи глазки. Не сдерживаясь, выдохнул под накрученной на голову майкой, но свистун и в этот раз ничем не выказал ни отвращения, ни каких прочих «смежных» эмоций.

Ну подумаешь, от парня смердит как от разлагающегося куска мяса?

Эка невидаль.

По-прежнему не выказывая ни малейшего дискомфорта, незнакомец не отшатнулся даже разглядев то, что не могла скрыть неудачная маска – лишённые век глаза, ошмётки воспалённой плоти вокруг.

Напротив, кот таращился на него будто бы …с удовлетворением?

Словно будущий счастливый автовладелец, выбирающий в автосалоне тачку мечты. Примеривающийся, прикидывающий, как наяву представляющий «как это будет».

Смущённый подобным странным вниманием, совершенно сбитый с толку, Пакетик отступил на пару шагов. Задержав взгляд на незваном госте, решительно развернулся и, презрительно наступив на дёрнувшегося побеждённого, двинулся прочь.

– Эй-эй! Погоди минутку! – Спохватившись, ожил странный «свистун». – Ты же… ну, типа, работал тут, а?

Пакетик остановился и словно нехотя повернул капюшон в сторону гостя.

– Я дам тебе денег. Много. Очень много!

Капюшон не шевелился, но и не отвернулся.

– И работа будет поинтереснее, чем сутками таскать эти тяжести. – Заверил кот.

Молча развернувшись, Пакетик вспрыгнул на угол контейнера. С места, без присядки или какой бы то ни было подготовки.

– Не хочешь? – в голосе кота добродушные приветливые нотки впервые сменились растерянностью и удивлением. – Чёрт… да постой ты.

Пакетик замер, но в этот раз даже не обернулся.

– Смотри что у меня есть! – кот зашуршал бумагой своего свёртка и лис не выдержал, обернулся.

– Ну-ка… гляди какой, а? – «Свистун» выпростал из свёртка матово блеснувшее нечто.

Пакетик по-звериному склонил голову набок, но с места не двинулся.

– Иди, иди сюда. Я не кусаюсь… В отличие от некоторых. – Донельзя довольный собой, кот повернул принесённый объект и, словно дразнясь, приподнял на согнутой руке и покрутил из стороны в сторону.

Маска. Стальная, зловещих очертаний маска. Не норовящая срастись с мясом тряпка, не противно прилипающий, преющий полиэтилен. И не размокающий от дождя и сукровицы бумажный мешок, по-идиотски хрустящий от каждого его движения.

Маска! Металлическая… Красивая, хищных, изящных обводов и очертаний. Манящая бликами, размытыми отражениями, стальная маска!

Как загипнотизированный, лис уставился на неё. Даже с контейнера чуть не рухнул, незаметно для себя подавшись вперёд, навстречу этому чуду.

– Нравится? – Невольно улыбаясь произведённому эффекту, кот призывно поманил маской лиса. – А? Ну иди, иди сюда.

Приблизившись на расстояние вытянутой руки и по пути вновь наступив на хрюкнувшего бандита, Пакетик замер, переводя вожделеющий, нетерпеливый взгляд с хитрой кошачьей морды на заветное, соблазнительное, магнитом притягивающее подношение, испытывая дикое, непреодолимое желание просто вырвать, выхватить маску из кошачьей лапы, в один прыжок взлететь на крыши контейнеров и умчаться вдаль. Наверное, шевельнись соблазнитель не в том направлении, он бы вполне так и сделал. Но пока все сохраняли неподвижность, эта странная, пропитанная небывалым напряжением пауза тянулась и тянулась.

– Держи. – Не став испытывать его терпение дальше, кот протянул маску ему навстречу. Будничным, совершенно обыденным жестом – каким один курильщик протягивает второму початую пачку сигарет.

Недоверчиво сощурившись, лис протянул руку и замер. Когтистая, местами покрытая россыпью проглядывавших сквозь мех чешуек. Рука урода. Жуткая, пугающая конечность с раздутыми, мощными суставами.

– Смелее! – Неверно истолковав его замешательство, «свистун» придвинул маску ещё на дюйм.

Благоговейно, словно новоиспечённый монарх, принимающий корону, он осторожно подхватил маску обеими изуродованными ладонями.

– Признаться, до последнего боялся, что тебе не понравится мой подарок. – Котяра хмыкнул и внезапно… подмигнул. Игриво, лукаво, настолько естественно, словно приятель приятелю. Словно они были знакомы не первый и даже не пятый год.

Подарок?! Не понравится?!

Испытывая шквал непонятных, душераздирающих эмоций, лис замер, разглядывая маску и то и дело, словно бы недоверчиво, вскидывая подозрительный, настороженный взгляд на дарителя.

Подарок. Ему. Вещь, отданная… безвозмездно? Бесплатное чудо для одного, отдельно взятого урода. Так нужное, так важное ему сейчас. Чудо, затрагивающее самые глубинные, самые тонкие, самые сокровенные струнки где-то глубоко внутри – под слоем непрекращающейся боли, обиды, разочарования и безнадёжности.

Кто этот странный тип? И зачем ему это всё?

– И да – можешь оставаться тут, в порту. Обещаю, тебя больше никто не тронет. – «Свистун» многозначительно покосился на молча лежавшего поодаль лиса. – Но если передумаешь… Вот. Позв… эм…

Кот извлёк из кармана блокнот и явно собирался написать в нём номер телефона, но спохватился и озадаченно уставился на безмолвного Пакетика.

– Чёрт… чё-то я не подумал… – Вздохнув, он растеряно покачал карандаш и вдруг поднял тот вертикально. – О!

В несколько стремительных росчерков закончив писать номер, кот вырвал листок из блокнота и протянул ему.

– Вот. Если передумаешь – попроси кого-нибудь позвонить сюда.

Клочок разлинованного клетками листика перекочевал в изуродованную лапу.

– Ну, я пошёл? – Кот улыбнулся и с кряхтением поднявшись на ноги, подтянул брюки.

– Босс! – впервые за всё это время рискнула о себе напомнить жертва отгремевшей здесь расправы.

– Ах да. – Словно только сейчас вспомнив о его существовании, кот покосился на чёрного лиса. – ЭТО я заберу с собой, не возражаешь?

Целиком поглощённый чудесным подарком, Пакетик не возражал.

 

 

***

 

 

Раскатисто чихнув мотором, «Мозес» вкатился в подземный гараж, припарковался и заглох.

Чарли грустно покосился на погружённую в свои мысли Джейн и вздохнул. Остаток пути до дома репортёры проделали почти в полном молчании. Потуги Чарли начать диалог с завидной регулярностью разбивались об односложные ответы, причём как минимум половина из них звучала невнятно и неясно, а то и вовсе невпопад.

Вздрогнув, когда он заглушил двигатель, лисичка заморгала и с удивлением огляделась.

– Парковка. До дома пять минут ходу. – Пояснил бурундук и недовольно дёрнув уголком рта, нехотя выбрался из насиженного кресла.

– А… – Погружённая в мрачные размышления о несправедливости, неправильности мира, Джейн со вздохом вышла следом.

В молчании они пересекли двор, обошли высотку и вошли в подъезд. В молчании, дождались лифта и, выпустив шумное выдрячье семейство, втиснулись в тесную кабинку.

Чарли привычно ткнул кнопку над прожжённой в панели управления дыркой и начисто игнорируя неодобрительный взгляд подруги, мрачно привалился плечом к изрисованной стенке.

Поднявшись на этаж выше нужного, репортёры выбрались на ещё более загаженную лестницу и, бочком обогнув нечто, спавшее прямо на бетонном полу лестницы, спустились на свой.

Нашарив ключи, Чарли сунул их в дверь. Из дальнего конца коридора показалась массивная коренастая фигура. Джейн нервно покосилась на приближающегося типа, но разделявшее их расстояние было достаточно приличным, чтобы успеть открыть хлипкую ненадёжную дверь и войти в тот закуток, что Чарли пафосно называл «квартирой почти в центре».

Она отвела взгляд от типа и поглядела туда, откуда они только что вышли. Из открытой двери на стенку упала тень – по лестнице тоже кто-то спускался.

Иной раз она бы не обратила на подобное совпадение ни малейшего внимания, но – не после той странной погони, свалившейся на них в собственной редакции.

Джейн вновь нервно поглядела на приближающегося из глубины коридора типа и сердито пихнула Чарли.

– Да щас, щас! Походу что-то в замок попало… – отмахнулся тот, сердито щурясь в полумраке подъезда то на ключ, то на замочную скважину.

– Чарли!

– Да что?

– Чарли!!! – она ущипнула его за загривок и, добившись должного внимания, мотнула носом на надвигающегося типа. Обернулась к тому выходу, через который только что вышли и с нарастающей паникой, обнаружила показавшегося оттуда волка. Сердитые физиономии, одинаковые чёрные костюмы и одинаково крепкое телосложение начисто исключали какое-либо совпадение. И деваться из узкого коридора было решительно некуда.

– Приплыли. – Резюмировал Чарли и выронил ключ. – И почему только я не свалил тогда нахрен из этого городишки.

Джейн, развернулась к ближайшему преследователю, воинственно расставила ноги пошире и угрожающим жестом сунула руку в сумочку. Увы – ни лака, ни тем более перцового баллончика при ней уже не было. И то ли блеф получился не ахти, то ли преследователь был из тех самых, на кого она потратила весь свой небогатый арсенал этим утром, но особого успеха сей жест не возымел.

Почти одновременно подошедшие с двух сторон, громилы взяли их в «коробочку» и с мрачными, недовольными мордами застыли на расстоянии шага.

На сцене появилось новое действующее лицо – со стороны лестницы раздались гулкие шаги чьих-то жёстких подошв и на стене начала вновь расти тень. Под аккомпанемент каблуков, тень росла, ширилась… и когда они уже было ожидали узреть какого-то совсем уж невиданного гиганта, в коридор вышел коротышка-выдр в нелепой шляпе котелком и со старомодной дурацкой тростью.

Барни как-его-там. Личный, если можно так выразиться, «мистер длинный нос» её папочки.

С облегчением вздохнув, позабыв об окружающей антисанитарии и грязи, Джейн обессиленно прислонилась спиной к стенке. А вот Чарли, судя по его напряжённо-испуганному виду, особенного облегчения не испытывал.

Медленно, неспеша аплодируя, выдр приблизился к ним. Вычурную тяжёлую трость он зажал подмышкой.

– Браво, мисс Бенсон. Браво. Этим утром вы таки заставили нас побегать и поволноваться. Ну а теперь… Не соблаговолите ли всё же проехать с нами?

– Ещё чего! Проваливайте откуда припёрлись!

– Увы, мисс Бенсон, ваш папа слишком обеспокоен сложившейся ситуацией. И приказал доставить вас во что бы то ни стало. Если потребуется – силой.

Выдр с внешностью добрейшего дядюшки прискорбно поморщился и вздохнул так печально, что ему позавидовал бы любой актёр большой сцены.

– Руки убрал! – рявкнула Джейн на потянувшегося взять её за локоток волка.

Не ожидавший такой громкости и ярости, громила вздрогнул и отшатнулся. Впрочем, быстро взял себя в руки и нервно покосился на шефа в ожидании распоряжений.

– Мисс Джейн. Поверьте, всё происходящее не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Но это моя работа. Ваш папа…

– К чёрту папу! Отвалите или я ему так всё распишу что уже к вечеру вы будете искать себе новую работу.

– Ну фу, мисс Джейн. Фу! – Бессовестно улыбаясь в густые усы, выдр умильно поднял брови домиком. Ни дать ни взять – дедушка, разочарованный выходкой малолетней несмышлёной внучки.

– Пожалейте старого Барни. Если бы я каждый раз боялся выполнить приказ вашего папы… я не задержался бы на этой должности столько лет. Пройдёмте.

Амбалы синхронно подхватили репортёров под руки и повлекли к выходу.

– Прошу. – Выдр лично распахнул дверку подкатившего джипа и пойманные беглецы, всячески выражая протест и неудовольствие, забрались внутрь.

Сам Барни забрался на переднее сиденье, громилы распределились по двум оставшимся машинам.

 

– Садись. – Гарольд Бенсон смерил дочь тяжёлым усталым взглядом, вздохнул и выложил перед собой на стол злополучную пуговицу-артефакт. – Что это?

– Пуговица. – Всё ещё недовольная насильственным водворением в родное поместье, Джейн сердито передёрнула плечами.

Лис вздохнул ещё раз и грустно, как-то разочарованно улыбнулся.

– Чёрт… И где я недоглядел… Где и когда мы настолько разучились доверять друг другу? – Он сложил руки перед собой и разглядывал дочь так, словно не видел её уже много-много лет. Словно то ли искал какие-то одному ему ведомые признаки не пойми чего, то ли мучительно и трудно подбирал слова, способные в должной мере выразить всю глубину его разочарования.

– Папа! – Джейн досадливо поморщилась. – Ты не понимаешь…

– Нет, это ты – ты не понимаешь! – Повышая тон, перебил Бенсон-старший. – Не понимаешь с чем играешь и куда лезешь. Даже близко не представляешь себе… как это опасно.

Джейн отвела упрямый взгляд и уставилась в краешек письменного набора из литой, старинной бронзы.

– Как это к тебе попало?

Поджав губы, Джейн молчала. Сказать всё как есть – значит стопроцентно заработать себе домашний арест на неопределённо долгий срок.

– Ты слышала, что я спросил? – Бенсон-старший плотно положил ладони на стол и подался к ней.

– Да. Нашла.

– Нашла? Вот просто так – на улице, шла… увидела пуговицу… – неприятно проницательным взглядом кольнул её отец.

– Не просто. Слушай, ну что ты от меня хочешь?

– В данный момент? Узнать откуда у тебя… это. – Не отрывая от неё пристального взгляда, Бенсон сплёл пальцы.

– Пуговица? – Джейн как могла изобразила невинный и максимально невинный вид.

Бенсон-старший поморщился и, подхватив карандаш, ткнул пуговицу в брюшко. Крохотные лапки ожили и жадно обхватили посторонний предмет – ни дать ни взять букашка, неосторожно опрокинувшаяся на спинку, цепляясь за склонившуюся над ней спасительную травинку.

Изображать невинность и далее было уже выше её актёрских талантов и Джейн виновато вздохнула.

– Итак, где ты это взяла? – ровным, подозрительно спокойным тоном напомнил свой вопрос Бенсон-старший. Стряхнув пуговицу в углубление письменного прибора, он отложил карандаш в сторону и откинулся на спинку кресла.

– Нашла. У одного психа. Она лежала на столе. Обычная такая пуговица… но в неё был воткнут какой-то проводок.

– Вот даже как… – переваривая новую информацию, Бенсон-старший покрутил большими пальцами, не прекращая разглядывать дочь. – Хорошо, допустим. Что за псих? И что ты собиралась делать со всем этим дальше?

Джейн неопределённо передёрнула плечами.

– Ты его не знаешь. И я без понятия как его сейчас найти.

– Хм. – Лис недоверчиво поджал губы, сверля дочь пристальным, цепким взглядом. – Ну, предположим. Где и когда ты с ним пересеклась?

– Неделю назад, может чуть больше.

– Где?

– В промышленной зоне на каком-то заброшенном складе.

– Подробнее.

– Он прислал набор фотографий. А потом позвонил и сказал нам, куда подъехать.

– То есть этот твой недоросль тоже в курсе?

– Ну… в общем да. – Поморщившись от проскользнувшей в голосе отца неприязни к Чарли, признала лисичка.

– Не заставляй меня вытягивать всё из тебя клещами… Что было дальше?

– Дальше – всё. Мы вошли, успели обменяться парой слов…

– И?

Стремительность и напористость допроса на глазах рушила заранее заготовленные отмазки и преуменьшения. Запаниковав, Джейн отчаянно захотела передышки, но не скажешь же «папа, дай мне день два чтобы придумать устраивающую тебя версию»? Кое-какие заготовки она придумала ранее, кое-что – пока ехали в поместье, но направление разговора пошло как назло совсем иным, непредусмотренным ею путём.

– Я жду. – Напомнил отец.

– Ну, набежали какие-то военные.

Глубоко вздохнув, Бенсон-старший прикрыл глаза и медленно выдохнул.

– Подробнее.

– Они погнались за этим типом, он убежал. Кажется. А нас… Отпустили. – Пропустив таинственную базу, пугающего соседа по камере и прочие ужасающие нюансы, сократила историю Джейн.

– Вот прямо так взяли и отпустили? – Усомнился лис.

– Ну… может не захотели связываться, узнав чью фамилию я ношу. – Едко и с вызовом ухмыльнулась лисичка.

Прозвучало довольно издевательски, учитывая сколь часто отец попрекал её этой самой фамилией, ссылаясь на неё по любому поводу.

«Дочери Бенсона не пристало», «в нашей семье принято…», «было бы странно ожидать меньшего, учитывая, чью фамилию ты носишь…»

Да, было бы странно. Всё это вообще… очень странно.

Кивнув каким-то своим мыслям, отец склонил голову на другое плечо.

– И… что ты собиралась со всем этим делать дальше?

– Не знаю. – Джейн пожала плечами. – Пока не решила.

– Ты хоть приблизительно понимаешь, с чем столкнулась?

– А ты?

– Не отвечай мне вопросом на вопрос! – Отец поморщился. – Что ещё мне нужно знать в этой истории?

«Ничего. Ровным счётом.»

Она рискнула оторвать взгляд от столешницы и поглядеть на отца.

– Поставим вопрос иначе – что ещё ты там видела?

Встретив этот цепкий, пронзительный взор, Джейн едва не потупилась вновь.

Ох уж это мерзкое, с молодых лет преследующее её чувство! Ощущение себя нашкодившим несмышлёным ребёнком.

– Ну… ещё пару странных штук. – Нехотя буркнула она.

Отец выжидательно молчал, пауза затягивалась и становилась настолько неловкой, что она не выдержала и выложила все подробности как на духу. Увлеклась так, что под конец рассказ приобрёл не сдержанно-скупые интонации, а восторженные. Рассказала про странную сверхтонкую фотокамеру, про то, что «псих» – шипм и прочие увиденные там чудеса.

Бенсон-старший яростно потёр виски кончиками пальцев и надолго замолк.

– Ну… и что ты обо всём этом думаешь? – спустя почти пару неловких минут поинтересовался он.

– Думаю, что это… – Джейн осеклась. Фраза «инопланетные технологии», так и просившаяся на язык, почему-то застряла в горле. Одно дело с едва заметной иронией выговорить подобное мысленно и совсем иное – сказать вслух, под скептическим взглядом отца, который всегда, всю жизнь в резко негативной форме комментировал любые тайны, легенды и аномалии, называл шарлатанами исследователей необычного, а таинственные явления, подтверждённые документально – считал то совпадением каких-то факторов, то чьей-то тонкой мистификацией.

Сказать ему что-то подобное – значит собственноручно поставить на себе клеймо витающей в облаках деточки, чрезмерно впечатлённой харренвудским кинематографом. И тогда уж без вариантов – прощай иллюзия, тень свободы и право голоса даже в вопросах, самым непосредственным образом касающихся её личного будущего.

– Смелее. – Подбодрил отец. – Говори то, что думаешь. Без реверансов.

– …Такие технологии невозможно создать при нашем уровне развития. – Максимально осторожно и обтекаемо сформулировала Джейн.

– И? – с поощрительными интонациями, отец посмотрел на неё, словно учитель, вытягивающий безбожно поплывшего школьника, наводящий на правильный, более-менее приемлемый ответ.

– И? – передразнила Джейн, скопировав даже выражение лица.

Фыркнув, отец сложил руки домиком и поиграл кончиками пальцев.

– Видишь ли… всё, буквально всё, что так или иначе связано с такими штуками и всей этой темой… Очень… небезопасно. – Гарольд покосился на пуговицу. – Я всегда говорил, что информация – это ключ ко всему. Но именно в этом случае – меньше знаешь – крепче спишь. И…

В совершенно несвойственной ему манере, Бенсон-старший замялся и вновь досадливо поморщился.

– И? – подбодрила Джейн с уже мягкими, почти сочувствующими нотками.

Никогда за последнее время в их с отцом беседах не было и половины той доверительной и взаимоуважительной атмосферы, как сейчас. Джейн почти растаяла от щемящей, неудержимой радости. От желания подойти, прикоснуться, присесть рядом – не через столешницу, словно один из многочисленных «холопов», а рядом – на расстоянии вытянутой руки. Присесть, с детской непосредственностью положить голову на резной подлокотник кресла и зажмуриться, напрашиваясь на поглаживание или почёсывание.

– И мне очень бы не хотелось, чтобы ты имела ко всему этому пусть даже косвенное отношение. Я хочу, чтобы ты забыла обо всём этом раз и навсегда. Бросила все эти твои копания, расследования или как вы там это называете.

«Бббамммм!» – словно стальной бронированный занавес рухнул вниз, едва не задев доверчиво сунутый в амбразуру носик.

– В идеале – съезди куда-нибудь, отдохни, месяц-другой… Развейся. – Заметив, как она изменилась в лице, заторопился отец. – Поверь, так будет лучше для всех. И я буду спокоен, зная, что с тобой всё будет в порядке.

– В порядке, значит? – Джейн откинулась на спинку посетительского кресла и упрямо вздёрнула подбородок типично Бенсоновским движением. – Вот просто так взять и сделать вид, что ничего не было. Ничего не происходит, а в тёмном чулане нет чудовища.

– Оуу, не начинай. – Отец досадливо скривился, словно у него крайне не вовремя разболелся зуб. – Я просто хочу, как лучше.

– Как лучше? Папа… блин… Ты в курсе кто это? Откуда они? Зачем здесь и чего хотят?

Бенсон-старший виновато потупился, отвёл взгляд, вновь уставился на дочь исподлобья.

– Ну? – Джейн требовательно подалась вперёд.

– По-хорошему, значит, не выйдет? – лис глубоко вздохнул.

– Не выйдет. Ни разу не выйдет! – До глубины души разочарованная столь типичным поворотом беседы, Джейн упрямо и словно бы даже с презрением, насупилась и вызывающе скрестила руки под грудью.

«Ты опять всё испортил, папа!»

Бенсон-старший откинулся в кресле, разглядывая взбешённый прищур дочери и задумчиво барабаня пальцами по столешнице.

– Хорошо. А если… если я пообещаю, что не буду вмешиваться в твои развлечения с этим… проходимцем? – скривившись так, словно только что разжевал лимон, выдавил лис.

– Папа! – лицо Джейн приобрело почти точно такое же выражение. – Чарли не проходимец. И у нас с ним ничего нет. И… Господи, да о чём мы вообще?

Бенсон-старший пару секунд разглядывал дочь, после чего вздохнул. Словно бы даже обиженно и немного разочаровано. Извлёк из лакированной шкатулки сигару, сосредоточенно обрезал кончик золотой гильотинкой и с наслаждением раскурил.

– Я уже под арестом или могу идти? – угрюмо буркнула Джейн.

– Ты многого не понимаешь. И поверь мне, это к лучшему. – Бенсон-старший выпустил в сторону струйку дыма и задумчиво посмотрел на дочь.

– Ну, так расскажи, открой мне глаза. – Нахрапистым, обвиняющим тоном предложила она. – Вдруг я ужаснусь, забьюсь к папочке под юбку и до конца дней своих не высуну оттуда носа?

Не то чтобы Джейн всерьёз надеялась взять «на слабо» самого Гарольда Бенсона, владельца многомиллионного бизнеса, но…

Обречённо вздохнув, пожилой лис зажмурился и потёр веки кончиками пальцев, словно у него разболелась голова.

– Ты что-то знаешь обо всём этом? Что? Заговор мирового правительства, нас захватили злобные пришельцы, гости из будущего или пришельцы из иного измерения? Какой-то суперзлодей вынашивает план захвата мира? Мы живём в виртуальной реальности и это всё – сон? – Джейн обвела окружающее пространство неопределённым жестом. – О, может быть – пришельцы из будущего?

Высказав всё в несколько ироничном, почти издевательском тоне, она тем не менее с напряжённым вниманием уставилась на отца.

Гарольд Бенсон не мигая смотрел на неё, явно -раздумывая.

– Окей. Заключим сделку. Я расскажу тебе что знаю, а ты – обещаешь мне в это не лезть, хорошо?

Поджав губы, Джейн вызывающе вскинула подбородок всем своим видом демонстрируя неприступность и неподкупность.

Минута напряжённо скрестившихся взглядов с предсказуемым вроде бы итогом. В подобных гляделках всегда побеждал отец, но сейчас… Показалось, или эта победа далась ему куда сложнее обычного? Словно придавленный колоссальным грузом, Бенсон-старший держался из последних сил. Это внезапно острое осознание настолько изумило и задело её, что Джейн даже стало немножечко стыдно за своё упрямство.

– Отлично. Я ухожу. – Лисичка решительно выдохнула и встала. – Прикажешь своим дуболомам отвезти нас с Чарли обратно или мне вызвать такси?

Отец скривился и раздражённо посмотрел на тлеющую сигару.

Помедлив и не дождавшись ответа, лисичка Джейн фыркнула и решительным шагом направилась к выходу.

– Сядь. – Прозвучало на удивление не в привычном приказном, нетерпящим возражений тоне. Скорее, устало и замученно, не сказать – жалко. Как поднятый флаг капитуляции над руинами некогда величественной и неприступной крепости.

Джейн по инерции прошла ещё пару шагов и замерла у резной створки, помедлила и недоверчиво обернулась.

– Давным-давно, много лет назад – когда я впервые провернул крупное дельце, ко мне пришёл гость. Серьёзный такой гость, один из тех, чьё имя знают все. – Начал отец тем самым тоном, каким в этом самом «давным-давно», бывало, рассказывал ей сказки. – Этот гость предложил мне вступить в некий клуб. И намекнул, что успехом той самой сделки я всецело обязан Клубу. А в случае отказа – ничуть не исключено, что мои компании постигнет та же участь, что так удачно выбила с поля всех моих конкурентов. Поразмыслив и взвесив все факты… я решил принять это предложение. Тем более что «клубный взнос» в сравнении с открывавшимися возможностями был просто смехотворен. Одна десятая с чистых доходов, взамен – огромнейшие ресурсы и информация, которой позавидовала бы любая разведка. Уровень осведомлённости, о которой нельзя и мечтать! Клуб невероятно, неприлично могущественен. Клуб извлекает прибыль где и когда угодно. Из победы, из проигрыша, из патовой ситуации. Практически каждый крупный проект принадлежит кому-то из Клуба. Банки, фонды, международные корпорации и синдикаты. Да что там – Клуб покупает всё. Даже правительства.

– И наше? – Джейн недоверчиво округлила глаза. – А как же выборы, демократия?

Бенсон-старший хлебнул ещё виски, скривился и вздохнул.

– Подтолкнуть толпу к правильному выбору – ничуть не сложнее, чем покупателей, выбирающих товар. Деньги решают всё. Больше денег – круче маркетинг. Красивее и ярче упаковка. Больше представительств, больше рекламы… Реклама везде – в кино, на бигбордах, в каждом журнале. Много ли шансов у тех, кто только-только появился на рынке с какой-нибудь сомнительной поделкой? Каким бы стоящим ни был товар – на стороне крупных компаний всегда преимущество. Раскрученный бренд, огромные ресурсы и капитал. Новичков в лучшем случае купят и… интегрируют. В худшем – затаскают по судам, выдавят с рынка и разорят. На службе у денег для этих целей невероятное количество всяких инстанций, надзорных комиссий и тому подобной фигни. Деньги решают всё.

– Оу, не заводи эту песню снова. – Джейн поморщилась.

Лис грустно улыбнулся:

– Ты всё ещё слишком юна и детский идеализм не выветрился. Но пройдёт несколько лет… И ты поймёшь, обязательно поймёшь, насколько я прав. А пока… я сделал всё, чтобы у тебя была возможность наслаждаться этой жизнью, без погружения в её дурнопахнущие реалии. Жить в воздушном замке, не покидать сказку, не окунаться во всю эту грязь лично. Разве я многого прошу?

– Да-да-да, эту песню я тоже уже слышала. И не раз. – Отмахнулась Джейн. – Так что этот ваш… Клуб? Заговор монополистов? Замешаны какие-то шишки из правительства?

– Не совсем. Как мне кажется, за Клубом стоит не одна конкретная личность, а что-то вроде совета или группа лиц, не всегда действующих в одном и том же направлении.

– И… за всё это время никто так и не узнал, кто всем этим заправляет? – недоверчиво переспросила Джейн.

– Некоторые члены Клуба не раз и не два пытались заводить собственные игры, пытались отслеживать связи, схемы, искать, анализировать тянуть за разные ниточки… Но все или почти все они внезапно и скоропостижно гибли. Как правило несчастный случай, чуть реже – самоубийство. В Клубе не принято выяснять куда уходят деньги. Не принято искать и отслеживать.

– Но… как же… Как же так? – Растерянно заморгав, Джейн недоверчиво тряхнула головой. – Так не бывает!

– Бывает. Для того, кто хочет просто ехать в поезде – совершенно не важно ломиться в кабину машиниста и знакомиться с ним лично. Достаточно, чтобы поезд ехал, а пассажиры не испытывали дискомфорта.

– А… все эти крутые штучки? – Джейн кивнула на пуговицу.

– Клуб распоряжается технологиями, далеко опережающими наши. Я не знаю кто их изобрёл, разработал и воплотил. Они просто есть. И мне, признаться, без разницы, инопланетяне они, пришельцы из будущего или сам дьявол лично. Я всецело доволен своим местом в этой жизни и не хочу ничего менять. И не хочу, чтобы моя дочь сунула нос туда, где его могут прищемить. Прищемить очень больно, несмотря на весь мой вес, влияние и связи. Понимаешь?

– Но… как же правительство? Антимонопольный комитет, правила рынка и…

– Я тебя прошу… – Лис поморщился и устало отмахнулся. – Все эти пиявки давно в Клубе или работают на его интересы втёмную. Иной раз мне вообще кажется, что весь этот глупый фарс придуман исключительно для осложнения жизни тех, кто не хочет в Клуб. Мир давно делится на тех, кто с ними и тех, кто на них работает. Вольно или невольно. Без вариантов.

– И тебе никогда не хотелось узнать… откуда всё берётся, кто стоит за кулисами и куда утекают ресурсы? – Сдерживая рвущееся возмущение, поинтересовалась Джейн.

– Нет. Любопытство – не то качество, которое поощряется Клубом. Мы зарабатываем деньги. Можем позволить себе всё или почти всё. На мой взгляд – это более чем достойная оплата за то, чтобы не проявлять лишнего любопытства. К тому же, даже правительство впрямую заинтересовано не придавать этой теме огласки. За подобными штуками, за любыми проявлениями чего-то, что не вписывается в наш уклад жизни, зорко следит специальное подразделение КФБ, наделённое почти безграничными полномочиями.

– Но это же… неправильно! Только представь, как изменился бы мир, попади все эти технологии в… широкое обращение.

– Полагаю да. Изменился бы. Но вряд ли в лучшую для нас сторону. Ты рискнула бы разломать везущий тебя поезд, чтобы просто посмотреть – как он там, внутри, устроен? Чтобы поделиться его устройством с каким-нибудь диким племенем, обитающем посреди пустыни?

Лисичка задумчиво промолчала.

– Всё ещё хочешь изменить мир к лучшему? Зудит и чешется? Хочешь творить добро? Займись благотворительностью. В ней ты жертвуешь сколько хочешь и когда хочешь. У тебя всегда останется выбор – пожертвовать ещё или остановиться. Только сначала – стоит немного заработать. А сделать это в Клубе – куда проще, чем пытаясь играть против сил, неизмеримо более могущественных, чем ты можешь вообразить себе даже после моего рассказа.

– Но это же… это же мировое правительство? Масонская ложа?

Бенсон-старший безразлично пожал плечами:

– Назови как хочешь, просто помни: хочешь хорошо жить – просто никогда не переходи им дорогу. Это НЕ правительство. Им плевать на всё – законы и конституции, плевать на свободу прессы и прочую чушь, существование которой придаёт этому миру иллюзию стабильности и понятности. Этот поезд не останавливается ни перед чем и никогда. Ты можешь броситься под него, остаться в сторонке или… присоединиться. Как твой отец, я предпочёл бы раз и навсегда исключить первый вариант. Забудь обо всём что узнала и услышала. Забудь и просто живи.

 

 

***

– Как вы наверняка знаете, генерал, в нашем мире действует несколько не желающих афишировать себя сил. – Плеснув себе мартини, овчар кольнул генеральский шлем хитрым многозначительным взглядом. – Это тайное противостояние длится уже не одну сотню лет. Но если раньше нам удавалось поддерживать паритет, то сейчас в силу определённых обстоятельств… ситуация изменилась.

Особист плавно качнул бокал, разгоняя напиток в подобие маленького водоворота и почти игриво уставился на Паркера поверх краешка.

Разом похолодевший бультерьер замер, боясь выдать себя неосторожным жестом и радуясь, что спасительный «аякс» всё ещё укрывает его лицо непрозрачным зеркально-чёрным забралом.

– До недавнего времени все эти силы в каком-то роде находились в шатком равновесии и нам долгое время вполне удавалось это равновесие поддерживать. – Продолжал пёс, отхлебнув из бокала и лукаво поглядывая на Паркера. – Но в последние годы… В этот суетный век техногенных революций и далеко опережающих время изобретений…

Снова этот лукавый многозначительный взгляд!

«Знает! Знает!!!» Паркер запаниковал и покосился на увлечённо уткнувшегося в свой ноутбук сенатора, перевёл взгляд на выход из комнаты и мысленно прикинул сценарии побега. Уложенный на бедре «аякса» игольчатый пистолет может прыгнуть в ладонь в мгновение ока. И улыбчивый овчар и громоздкий тигр умрут, прежде чем успеют испугаться. Но… что потом?

– Весь этот бурный прогресс, как ни странно это признать – сыграл с нами злую шутку. – Продолжал пёс. – Мы стали уязвимы. И тайные эти силы начали стремительно набирать мощь и силу.

Овчар обменялся быстрым взглядом с сенатором и вновь пригубил мартини.

– Несколько лет назад мы расслабились и прозевали тот момент, когда ещё можно было отделаться лёгким, «медикаментозным» лечением. Или, как говорят врачи – терапией. Прозевали и ту стадию, когда могла помочь небольшая хирургическая операция.

Сейчас их щупальца проросли так далеко и глубоко, что теперь их не вырезать без основательного кровопускания. Просочились везде – в средства массовой информации, телевидение, кино, бизнес, политику… Даже в армию.

Пёс вновь кольнул его лукавым взглядом, но замерший, похолодевший Паркер, хоть и до паники шокированный обрушившимися намёками, не дрогнул.

– КФБ не справляется. Мы отслеживаем всё больше и больше их проявлений, аналитики захлёбываются потоками данных. Мы без устали рубим головы этой гидры, но вместо одной павшей – вырастают две новых. И сейчас, влияние этих сил переходит все разумные границы. Мир болен. Смертельно, неизлечимо болен. В любой момент мы рискуем утратить инициативу. Точнее – похоже, мы давно уже её утратили. Сейчас, в сложившейся обстановке, открытое противостояние с этими силами способно втянуть в войну весь мир.

– Ого. – Внезапно охрипшим горлом выдохнул Паркер. – Всё так серьёзно?

– Более чем. Эта грибница-переросток уже пропитала собой всю Землю. Марионеточные правительства, стремительно наращиваемые военно-промышленные комплексы и множество других прямых и косвенных свидетельств. Кроме того… сам факт, мм… наличия таких сил – сам по себе уже бомба замедленного действия. Снаружи, с поверхности, ничего не заметно. Но, поверьте мне, мир летит в тартарары. Прямо сейчас, в эту секунду.

Паркер растерянно перевёл взгляд на сенатора и огромный тигр, впервые оторвавшись от своего компьютера, посмотрел на него и утвердительно кивнул.

Кивнул вполне дружелюбно и открыто, как равный – равному.

«Не знает? Коварный особист не успел или по каким-то своим соображениям – не стал ему рассказывать? Или и сам ни черта не знает и все эти тонкие ухмылки – просто стандартный арсенал психологического давления? Попытка изобразить больше, чем знаешь и не более того?»

– Итак… болезнь зашла слишком далеко. – Продолжал тем временем пёс. – Тысячи, миллионы подставных лиц, в той или иной мере владеющих ресурсами, играют на их стороне. И не нарушая собственных законов слишком публично и резонансно – мы ничего не можем с этим поделать.

– Кто такие – они? – Ввернул Паркер, втайне надеясь услышать развёрнутый ответ по поводу своих таинственных советников.

– Они… Те, кто обитал тут до нас. – Грант хмыкнул, на миг выключил свой профессиональный «я всё про тебя знаю!» взгляд и устало вздохнул. – Одного из них ваши ребята умыкнули с отдела ноль. Помните тот труп?

«То самое… пугающее и одновременно нелепое безволосое создание?»

Почти стёршееся воспоминание о вскрытии таинственного тела, «отжатого» Гриффитом прямо из формально курируемого Паркером подразделения вызвало неприятный холодок под лопатками.

– Это… тот самый мутант?

– Да, генерал. Именно так они и выглядят. – Подал голос сенатор. – Не слишком приятное зрелище, верно?

– Но… Вы сказали… они жили здесь… раньше? – бультерьер растерянно потянулся к чистому бокалу, но вспомнив о закрытом забрале и проблемами со светобоязнью, с досадой превратил непроизвольное движение в нервное постукивание пальцами.

– Официальная история… была слегка подкорректирована. – Овчар-особист поморщился и вздохнул, словно лично занимался этим вопросом и безмерно устал.

– Археологи, зоологи? Антропологи, наконец? – изумлённо выдохнул Паркер.

Вместо ответа, овчар скромно поковырял когтем о коготь и стыдливо отвёл взгляд в сторону:

– Как вы думаете – какой сейчас год?

– Тысяча девятьсот девяносто девятый… – Растерянно произнёс Паркер, не в силах избавиться от навязчивого ощущения, что всё это какой-то дурацкий затянувшийся розыгрыш.

– Две. Две тысячи девятьсот девяносто девятый. – Хмыкнул Грант и с интересом уставился на своё отражение в генеральском шлеме.

 

 

***

 

– …Это был мир невообразимых для нас технологий. Мир компьютеров величиной с булавочную головку. Телефонов размером с кредитку, способных при этом играть роль видеокамеры и бумажника, удостоверения личности и компьютера. Мир, который можно было пересечь из конца в конец меньше чем за два часа. Они освоили полёты в космос и на ближайшие планеты. Были в шаге от полётов к звёздам. Они почти победили болезни и отогнали смерть. Почти. – Облачившийся в странный атласный халат, Шимп устроился в кресле-качалке и не прекращая раскачиваться, наполнил их чашки полуфабрикатным кофе. – Но смерть оказалась хитрее. Что-то пошло не так… Они лишились способности заводить потомство. Естественным путём это не получалось вовсе, искусственным – вызывало проблемы, наименьшей из которых была смерть плода во чреве матери.

Зачарованный пугающей сказкой, Фрейн во все глаза таращился на рассказчика из своего продавленного, потрёпанного кресла, старательно пытаясь поверить, представить и уложить неожиданную информацию в привычные рамки мировосприятия.

– Пейте чай, профессор. Остынет. – Шимп качнулся сильнее и, воспользовавшись моментом, ногой придвинул чашку поближе к хомяку. – Подкравшуюся напасть заметили слишком поздно – отсутствие предвещающих симптомов, длительный инкубационный период… В общем, когда спохватились и нашли проблему – большая часть планеты уже заразилась. Оставшиеся – таяли на глазах. Сам возбудитель так и не обнаружили – только симптомы его проявления – полное, абсолютное отсутствие потомства. И тот факт, что передаётся «Фактор икс», как назвали это явление – посредством телесного контакта и воздушно-капельным путём. Вирус, назовём это явление так – мог находиться в телах животных и сохраняться там неограниченно долго. Но поражающий фактор – вне зависимости от способа инфицирования – затрагивал исключительно их, разумных жителей мира.

– Неужели ничего нельзя было сделать? – не притронувшись к кружке, впечатлённый развернувшейся перед ним трагедией, прошептал хомяк.

Пожав плечами, шимп макнул в кружку банановое печенье и, не прекращая раскачиваться, отправил в рот.

– Они пытались. О, лучшие умы этой цивилизации были брошены на поиски решения. Но безжалостное время брало своё – они старели. Старели все, умирали, пытались спастись от этой эпидемии в герметичных жилищах, создать посёлки «чистых». Тех, кто не подвергся этой инфекции. Увы – любые меры предосторожности рано или поздно подводили. Население Земли упало до сорока, тридцати процентов от прежней численности. В первую очередь вымерли дикари и позабытые племена, особенно сильно пострадали страны третьего мира. Закрывались производства, останавливались заводы. Жизнь стремительно теряла темп и смысл. Они умирали – медленно, мучительно, год за годом теряя всё больше и больше продержавшихся. Социальный, демографический коллапс.

Шимп ненадолго замолк, задумчиво покачиваясь в своём кресле и уставившись куда-то в потолок, словно лично припоминая события давно минувших дней.

Очнувшись, он почесал нос левой ногой и, установив опустевшую чашку на разделявший их столик, продолжил рассказ.

– Лечение от «фактора икс» в конце концов было найдено. Но стоимость этой процедуры была неподъёмно велика для девяносто девяти процентов оставшихся. Разумеется, прибегли к этому способу лишь самые богатые или власть имущие. Стремясь оградить себя от повторного заражения, они переселились с поверхности в специальные подземные убежища. Строились эти сооружения на случай ядерной войны, а потому…

– У них было ядерное оружие?! – запоздало хлебнувший из кружки, хомяк чуть не подавился от неожиданности.

– Да. Много. Достаточно, чтобы разнести всю планету и не один раз. – Шимп задумчиво пожевал губами и сонно потёр глаза. – Укрывшись в подземных убежищах – большинство из которых как раз и были построенные как укрытия на случай войны, выжившие постарались максимально сохранить за собой контроль над поверхностью. Те же, кому хватило денег на лечение, но не хватило места в подземных городах, остались доживать на поверхности, тщательно поддерживая герметичность своих убежищ. И, разумеется, по тем или иным причинам – часто её теряя. На повторное же лечение средств у большинства из них не хватало. Не способствовали тому и орды завистников, устраивавших «счастливчикам» разгерметизации вполне осознанно.

– Боже. – Представив этот озлобленный апокалиптический мир, хомяк содрогнулся.

– Потеряв две трети от прежнего населения, мир нашёл альтернативный способ решения проблемы. Исследовавший «Фактор икс» учёный, обнаружил, что вирус активируется исключительно фрагментом ДНК их собственного вида. Именно поэтому, являясь носителями вируса, неразумная фауна этого мира сохранила способность размножаться. Учёный провёл ещё серию блестящих исследований и изобрёл способ «бюджетного» решения проблемы.

Модифицировав соответствующий фрагмент ДНК, учёный обнаружил, что способен обмануть «Фактор икс» и получить жизнеспособное потомство. Более того – потомство модифицированных сохранит устойчивость к этому фактору и сможет воспроизводиться естественным путём дальше!

Шимп покосился на профессора, с округлившимися глазами внимавшему невероятному рассказу.

– Увы, меняя геном, учёный не только обманывал вирус, но и вносил существенные изменения в облик потомства. Не в силах спроектировать собственный жизнеспособный фрагмент замены, учёный взял за основу готовые паттерны, щедро представленные природой. В результате на свет появились мы.

– Мы? – непонимающе переспросил Фрейн. – Вы хотите сказать… Да нет, что за бред… Теория эволюции однозначно доказывает, что наше происхождение…

– Чушь и профанация. – Оборвал его шимп. – Неужели вы, учёный с мировым именем, всерьёз верите в этот бред? В синхронное, совершенно одинаковое развитие столь многих видов в прямоходящие мыслящие особи?

– Но… Нет… нет-нет… – Фрейн округлил глаза, зачем-то ощупал себя, осмотрел руки и с подозрением уставился на шимпа. – Вы меня разыгрываете?

– Ничуть. – Обезьян чуть насмешливо ухмыльнулся и снисходительно покосился на хомяка. – Хотите увидеть, как выглядели те, кого называли хомяками в те годы?

Шимп протянул ногу к тумбочке и подхватил с неё нечто, напоминающее пластмассовую разделочную доску.

– Прошу. – Шимп сделал над таинственным предметом пару пассов и над доской внезапно развернулась яркая, необычайно сочная и реалистичная картинка. Висящее в воздухе изображение неотступно следовало за покачивающейся вместе с шимпом доской. – Извольте.

Обезьян протянул прибор Фрейну и хомяк с изумлённым негодованием уставился на изображённое в картинке животное.

– Это… Это… – Не находя слов, растерянный и сбитый с толку профессор замер, не в силах сформулировать пережитые потрясения внятно.

– Это – хомяк. Настоящий. Так, как он выглядел примерно тысячу лет назад.

– Ты…тысячу?! – Окончательно контуженный невероятными известиями и звучащими безумными цифрами, Фрейн благоговейно положил планшетку на стол. – Но… история, биология…

– Переписаны. В картине нового мира не нашлось места тем, с кого всё это началось. И всему, что с ними связано.

Осторожно повторив «листательный» жест шимпа, хомяк сменил картинку, другую, остановился, разглядывая мышь в масштабе с двуногим своим вариантом. Перелистнул дальше.

– Да. Все виды, что только существуют в этом мире – в своё время были бесконечно далеки от того, в каком виде вы привыкли видеть их сейчас. – Подтвердил шимп.

– Нет, не может… этого просто не может быть, это какой-то бред… – бормотал профессор, яростно листая бесконечную чреду кадров, где животное-прототип изображалось в реальном масштабе с двуногими версиями.

– Но как же… как же история, официальные науки? Биология, наконец?

– Чушь и бред.

– Не понимаю… Ничего не понимаю. – Фрейн растерянно покосился на шимпа, на изображённого на картинке шимпа, почти не изменившегося относительно животного-прототипа.

– И тем не менее это так, профессор.

– И… куда же делись… все эти виды? Оригиналы?

– Исчезли. Экологические катастрофы, глобальное потепление, разрушение экосистемы и гиперинтенсивное истребление. Их убивали на пищу, убивали просто так – из неприязни, почти фобии. Многим видам психологически сложно воспринимать спокойно формы жизни, столь поразительно напоминающее их самих, но животные, полностью лишённые какого бы то ни было разума.

– Ужас… – Фрейн помотал головой, словно до сих пор не в силах поверить в прозвучавшие откровения. – Это… как дурной сон.

– Увы, профессор, увы. – Шимп грустно улыбнулся и, подхватив со стола планшетку, сделал над ней несколько пассов. – Новое поколение землян получило название – ньюты. От new terran.

Обезьян развернул изображение к хомяку и продемонстрировал нечто подобное семейному фото. Счастливый котёнок лет двенадцати и два пугающих, почти лишённых шерсти создания. С морщинистой, местами покрытой пигментными пятнами шкурой.

Фрейна передёрнуло.

– Одним из них повезло. – Продолжал тем временем шимп. – Они росли в семьях, подобно обычным детям. Другим – не очень.

Изображение счастливого семейства сменилось огромным помещением, уставленном узкими трёхярусными кроватями, стоявшими так плотно, что проходы между ними были едва ли не вдвое уже самих кроватей. Помещение битком было забито мальчишками десятков видов, примерно одного примерно возраста.

– …Другим повезло меньше. Стремясь восполнить катастрофически сократившуюся популяцию, предтечи создавали подобные инкубаторы тысячами.

Изображение сменилось снимком с высоты птичьего полёта – панорамой мрачных серых бараков, стиснутых высоким бетонным забором с мотками колючей проволоки по верхней кромке.

– Их разводили как скот. Поощряя спаривание, практически даже обязывая к нему помимо воли самок. Подросших ньютов наспех обучали каким-то простейшим работам и выбрасывали в мир, стремясь как можно быстрее заполнить образовавшиеся прорехи в рабочей силе. Вся грязная работа, тяжёлый и опасный труд ложился на их плечи. Будучи фактически «гражданами второго сорта», бесправные занимали в их умирающем мире примерно то же место, что копытные в нашем всего каких-то пару-тройку сотен лет тому назад.

Рабы.

Расходный материал.

Ожившие секс-игрушки и недорогая рабочая сила, продававшаяся оптом и в розницу, сдаваемая в аренду, выращиваемая как скот на подобных фермах.

Как заправский лектор, шимп перелистнул картинку с концлагерем-фермой и Фрейн уставился на кадры какой-то войны.

– Некоторые страны выращивали целые армии! В зареве погибающей цивилизации всё чаще вспыхивали конфликты и гибли в них теперь в основном ньюты. О, за их права боролись – многим из предтеч не нравилось сложившееся положение дел и они пытались, честно пытались изменить всё к лучшему. Добиться для ньютов права голоса и прочих подобных ценностей, но… увы – умирающей цивилизации было уже не до подобных мелочей.

Перелистнув картинку, шимп продемонстрировал профессору несколько почти обыденных кадров повседневной жизни. Если не считать наличия в них сморщенных облезлых созданий, почти начисто лишённых меха. Мрачными пугающими тенями они присутствовали везде, на каждом снимке.

– Постепенно заполняя собой все низшие должности, ньюты стремительно развивались. Теряющие позиции, предтечи были вынуждены с каждым годом впускать их в свою жизнь всё глубже и глубже. Слуги, чернорабочие, курьеры, продавцы, грузчики… Постепенно они становились управляющими, руководителями, полицейскими. Проникали в федеральные структуры – сначала в качестве секретарей, помощников и обслуживающего персонала, затем – карабкаясь всё выше и выше. Те, кому повезло появиться на свет в качестве чьих-то детей – обретали права чуть большие, становились наследниками, заводили свой бизнес. Лишённые детства, низшие классы ньютов ненавидели таких едва ли не больше, чем самих создателей.

Шимп листнул свою «презентацию» и продемонстрировал хомяку несколько кадров погромов, виселицу с парой повешенных и избивающих какую-то почти неразличимую в частоколе ног фигуру.

– Сдавая позиции на глазах тающая цивилизация всё туже и туже закручивала гайки, отчаянно держась за власть, всеми силами препятствовала неизбежному. Надёжно защищённые от «фактора икс», в силу ряда специфических особенностей своего организма, ньюты стремительно размножались. Напряжение на стыке неравенства нарастало и не прошло и ста лет с момента появления ньютов – вспыхнул бунт. О, нет – бунты вспыхивали и раньше. И предтечи подавляли их со всей беспрецедентной жестокостью. Но в этот раз… В этот раз всё было иначе. Ведь сами предтечи уже не могли воевать всерьёз. За них всё или почти всё делали ньюты. Строили, сражались, добывали ресурсы и обслуживали их в магазинах, прачечных и ремонтных мастерских. Их стало столь много… Что случившееся было по сути вопросом времени.

Шимп включил остывший чайник и вновь перелистнул картинку.

– Погромы, революции, рождение новой цивилизации. Предательства, беспрецедентная жестокость рабов, истребляющих зажравшихся господ. Те из предтеч, кто не укрылся в подземных крепостях были истреблены – вырезаны под корень. Уцелевшие – заперлись в своих бункерах, пригрозив уничтожить мир. Но было поздно – большая часть арсеналов осталась на поверхности и была разрушена или подвергнута нейтрализации, значительная часть – уничтожена теми из предтеч, кто невзирая на всё происходящее был против апокалипсиса. Тем не менее – сердце каждого бункера содержало источник энергии, дестабилизация которого могла вызывать экологическую катастрофу планетарного масштаба.

Планшет отобразил эффектный видеокадр, на котором голубая дымка планеты вспучивалась огненным волдырём ядерного взрыва.

– Попытавшись вскрыть один из таких бункеров, ньюты спровоцировали это. Последствия заставили содрогнуться весь мир. – Шимп снова перелистнул кадр, демонстрируя профессору снимок явно исторического значения – шеренга предтеч в парадных одеждах и не менее расфуфыренные ньюты. – Правительства умирающей нации и новых владельцев Земли договорились разойтись миром. Поверхность – обещала оставить бункеры в покое, жители подземного мира – никогда не выходить на поверхность и ничем не напоминать о своём присутствии.

– Морлоки… – буркнул Фрейн. – Это же…

Шимп хмыкнул и потыкал в планшет так, словно набирал что-то на невидимой клавиатуре. Повернув планшет, показал профессору портрет суриката.

– Уэллс. Герберт. – Таким рисует его нам официальная история. – А вот таким он был на самом деле.

Портрет суриката сменился изображением одного из предтеч.

– Но… – оторопевший Фрейн замер и растерянно моргнул.

– Да. И Ньютон и Аристотель, Эйнштейн… Все они были из этих. – Шимп ухмыльнулся. – В эпоху разрухи, междоусобиц и катастрофического падения уровня технологий, ньюты не придумали ничего лучше, чем заимствовать у своих создателей всё. Технологии, которые смогли воспроизвести, книги, кино и даже историю. Всё это было переписано на новый лад. Ненавистные многими, предтечи потеряли даже место в истории. Малейшие напоминания о них выброшены, навсегда вычеркнуты из официальных и неофициальных источников. Книги переписаны, фильмы – богатейшее культурное наследие переснято и откорректировано с учётом наших реалий. Эйнштейн стал енотом, Ньютон – сеттером, а Евклид – медведем. Большинство тех фильмов и книг, которые якобы написаны относительно недавно – создали предтечи. Тысячу с небольшим лет назад.

Шимп плеснул себе кофе, извлёк из тумбочки очередную пачку печенья и вновь устроился в кресле.

– За шестьсот с небольшим лет бесчинствующие на поверхности ньюты пережили мировую войну, едва не уничтожили мир, скатились в тёмные века и заново, почти сами – прошли долгий путь от изобретения паровых машин, электрических лампочек и всего того, что когда-то изобрели до нас они. Предтечи.

– Невероятно… Это… звучит как…

– Бред? – Шимп улыбнулся. – Возможно. Но бред, согласитесь – довольно убедительный. Не можете же вы не понимать, что предоставленные в вашу лабораторию технологии – разработали… ньюты?

Растерянный, расплющенный обрушившейся на него информацией, начисто дезориентированный хомяк мрачно таращился на шимпа.

– Итак… Кое-где нам незаметно помогали, кое-где мы справились сами. Официально одобренная история об этом умалчивает. Специальный отдел инквизиции, яро выпалывающий любые упоминания о предтечах и истинной истории этого мира, позаботился о том, чтобы всё стало так, как стало. За эти годы вы прошли долгий, очень долгий и сложный путь.

«Вы?»

– …пережили рабство копытных, цивилизовались, научились писать книги и снимать фильмы сами. Даже сделали несколько самостоятельных изобретений. Но беда в том, что ушедшие под землю предтечи не вымерли. Преодолев кризис, они каким-то образом сумели восстановить численность популяции, да и их технологии не стояли на месте. В то время как мы заново изобретали паровоз – они сделали это.

Шимп покачал в воздухе планшеткой с изображённым на ней портретом ньютовской версии Евклида.

– Чёрт… звучит как какой-то фантастический фильм… – хомяк упрямо потряс головой. – Этого не может быть. Просто не может!

– Может, профессор. И в глубине души вы уже во всё поверили. Просто… слишком страшно вот так просто, зараз отбросить всё то, во что верили с детства. Сложно принять мир таким, каков он есть на самом деле. Не бойтесь… это быстро пройдёт.

Шимп отхлебнул кофе и улыбнулся.

– Так вот… предтечам стало тесно в их городах, утратившие былую численность и оружие предтеч, ньюты стали менее опасны. Да и прошедшие годы не лучшим образом сказались на и без того невероятной технологической пропасти, разделившей наши народы. Сейчас ньютов всё ещё больше, но им нечего противопоставить надвигающейся угрозе. Дело в том, что в рядах подземных обитателей ширятся настроения вернуть себе поверхность… А заодно и всё прочее – как было.

Фрейн ссутулился и обхватив голову ладонями, с усилием помассировал лицо.

– Понимаю, как всё это звучит и прошу прощения за то, что вывалил всё сразу и без долгой подготовки… – Шимп отхлебнул кофе и закусил печенькой. – Но вы, профессор, признаться, тоже застали меня врасплох. Да и времени у нас почти не осталось.

– У нас? – Округлившимися глазами Фрейн вытаращился на раскачивающегося обезьяна.

 

 

***

 

– Братья и сёстры! В этот нелёгкий час для всего человечества, когда предатели и отступники, враги вида и прочая шваль трусливо забиваются поглубже в свои норы, в этот знаменательный день, «Возрождение» объявляет новую веху в нашей истории. В наши ряды вливаются всё новые и новые последователи, борцы за возрождение нашего вида. Те, кому небезразлична дальнейшая судьба нашей цивилизации. Те, кто не боится вернуть утраченное, бороться, проливать кровь за светлое будущее наших детей!

Вдохновенно блестя глазами, Ури Когг величественно восседал в кресле перед камерой пульта связи.

– В этот день мы хотим призвать – всех, кто ещё помнит величие наших предков, кто хоть раз видел прекрасный безграничный мир поверхности. Всех, кому надоели тесные норы, унизительная жизнь изгнанников в нашем собственном мире. Я обращаюсь к вам, братья и сёстры! Настало время! Время перемен, которые не остановить! Ни взбунтовавшимся животным, ни трусливым предателям человечества! Они, эти предатели – наш самый злейший враг. Они – те, кто не хочет ничего менять, кто боится перемен и сложностей. Кто боится потерять уютное кресло, власть, деньги, влияние. Все они – враг. Враг с большой буквы, враг худший, чем дикари, укравшие наш мир! Ведь они крадут его и сейчас. Крадут каждый день, каждую секунду, что вы проводите в своих катакомбах. Крадут его у вас и ваших детей, лишают вас исконного права жить на своей собственной планете! Загоняют всё глубже в ад, всё дальше от поверхности.

Очнитесь, братья! Восстаньте сёстры! Они называют нас террористами! Преступниками! Горсткой кровавых убийц! Но не за горами тот день, когда мы вернём вам утраченное, вернём целый мир! Не верьте властям, задумайтесь – кто истинный, настоящий враг! Ведь он здесь, совсем рядом! Враг, которого нужно победить. Ярмо которого нам предстоит сбросить перед тем, как вернуть себе мир. Небо, солнце и реки, моря и океаны. Вернуть то, что принадлежит нам!

Когг улыбнулся, на миг позабыв, что никто из будущих зрителей не увидит этой улыбки под респиратором и выключил запись.

Устало откинувшись в кресле, Ури запустил запись на воспроизведение и покосился на соседний голокуб, в котором отстреленные с шаттла шпионские камеры транслировали вид на него со стороны.

– Джегги, ну что там у вас? Молчат?

– Отправили нам кислородные баллоны. Сказали, Союз выслал помощь – грузовик примет нас через сорок минут.

Скривившись, Когг выключил связь.

Плохо. Очень плохо. Он до последнего надеялся, что чёртовы ботаники впустят его маленького троянского коня на борт… Это бы разом упростило всё. Чёрт, чёрт, чёрт!

«Всех, кому надоели тесные норы. Унизительная жизнь изгнанников в нашем собственном мире… Я обращаюсь к вам, братья и сёстры! Настало время!» – вещало его собственное лицо из левого голокуба.

Да. Время. Время, требующее перемен. Решительных жертв на алтарь Цели. Во имя всех, особенно тех, кто ещё не родился. Кому, в случае его провала, предстоит догнивать в перенаселённых тесных бункерах, работать за глоток свежего воздуха и прожить жизнь, видя небо и солнце разве что на картинках да в компьютерных играх.

Когг покосился на лежавший на пульте смарткард. Погладил пластиковый прямоугольник пальцами, вновь покосился на изображение шаттла. Вдали, на самом горизонте голубой дымки показалась точка. Крохотная, едва заметная точка. Медленно, мучительно медленно она ползла навстречу шаттлу, увеличивалась, росла, приближалась.

«Очнитесь, братья! Восстаньте сёстры! Они называют нас террористами! Преступниками! Горсткой кровавых убийц! Но не за горами тот день, когда мы вернём вам утраченное, вернём целый мир!» – вещала запись на левом голокубе. Когг потянулся выключить воспроизведение, но передумал и включил цикличное воспроизведение.

Точка на горизонте продолжала расти.

Завершившись, запись проповеди началась заново. И ещё и ещё и ещё раз. Как загипнотизированый, Ури Когг слушал свой голос, безумным, фанатичным взглядом разглядывая шаттл.

«Все они – враг. Враг с большой буквы, враг худший, чем дикари, укравшие наш мир! Ведь они крадут его и сейчас. Крадут каждый день, каждую секунду, что вы проводите в своих катакомбах.»

Через полчаса точка выросла до размеров орбитального тягача с пристыкованным к нему грузопассажирским модулем.

Когг вздохнул и кончиками пальцев подтянул смарткард поближе. Развернул, активировал, задумчиво покрутил адресную книгу.

– Беженцы Фриско, отойдите от левого борта, мы вскроем борт и подготовим переход.  – Прозвучало по дублирующему каналу.

– Слышим вас, Союз. – Откликнулся пилот шаттла, неуверенно покосившись на десантника.

От буксировщика отделились две крохотные фигурки в неуклюжих, громоздких скафандрах, разматывая пуповины кабелей и шлангов, медленно и плавно полетели к шаттлу, буксируя резак и гибкий гофрированный рукав гермошлюза. Упали на поверхность, примагнитились тяжёлыми ботинками, тяжело и неловко переваливаясь, зашлёпали по корпусу, выбирая место врезки. Приложив рукав к борту, космонавты изогнули поверхность сечения, щедро выдавливая в стык густую монтажную пену.

Крутящийся список контактов остановился на том, где вместо фотографии абонента весело скалилась задорная, мультяшная бомба.

Закованный в бронированную перчатку палец завис над кнопкой вызова.

«…задумайтесь – кто истинный, настоящий враг! Ведь он здесь, совсем рядом! Враг, которого нужно победить. Ярмо которого нам предстоит сбросить перед тем, как вернуть себе мир. Небо, солнце и реки, моря и океаны. Вернуть то, что принадлежит нам!»

Бронированный палец решительно упал вниз.

 

 

п.с. уфф… конец второго тома. будет маленький перерыв, продолжим где-то ближе к концу января – пока сосредоточусь на картинках и прочем контенте 😉