Краденый Мир

Обратную дорогу бельчата помалкивали – то ли притомились топать, то ли всё ещё дулись на Тимку.

Теперь, когда все риски были позади, отойдя от посёлка на безопасное расстояние, кот вновь испытывал неловкость. Не то чтобы у него было хоть малейшее сомнение в правильности идеи разжиться поношенными шмотками, не то чтобы он ощущал хоть каплю какой-нибудь вины… Но… Тягостное молчание несколько напрягало.

Но – не начинать же выяснять отношения, оправдываться? Глупо же! Ведь никаких «предъяв» братцы-белки ему не делали. Топали себе впереди, время от времени поочерёдно оглядываясь, проверяя – не отстал ли?

А ведь он даже не знает, как их зовут. «Близняшки», «белки», «эй ты!».

Вполне хватало для общения. Раньше.

Сейчас же – внезапно стало как-то неловко. Словно совсем уж наплевать на прибившуюся к их компашке малышню. Примерно так же, как бывало порой всем плевать на него самого.

Погружённый в невесёлые мысли, Тимка шлёпал позади бельчат.

Навьюченный увесистой сумкой и парой пакетов съестного, он хмуро разглядывал пушистые беличьи хвосты, синхронно покачивавшиеся из стороны в сторону и… завидовал.

Выросший на улицах, он как и любой типичный беспризорник не раз и не два вливался в разного рода сомнительные компашки. Увы, для самых мелких и тем паче новеньких, преимущества «банды» частенько сводило на нет пренебрежительное, а то и вовсе издевательское отношение «коренных».

В итоге Тимка быстро разочаровывался и пускался в самостоятельное плавание, чтобы в скором времени вновь куда-нибудь примкнуть.

Чреда лежбищ и чужих, полузабытых лиц и кличек сливалась в сплошную пёструю ленту. Щедрая на приключения кочевая жизнь не оставляла места для долгоиграющих привязанностей и лишних сантиментов, карая за эту непозволительную роскошь порой жестоко и беспощадно.

Год, почти целый год, на протяжении которого они с Финькой делили невзгоды и радости – самое яркое и одновременно самое болезненное воспоминание в его недолгой ещё жизни.

Несколько месяцев тоски и мерзейшего настроения, бессонницы и бесконечных воспоминаний о том, как вместе попрошайничали и подворовывали, как обустраивали очередное новое жилище и строили планы на будущее. Как мечтали о том, что когда-нибудь обязательно разбогатеют. Надо лишь подождать, потерпеть, не прозевать свой шанс.

Увы, «когда-нибудь» – это слишком долго. А в его случае – всё равно, что «никогда».

Ведь стоило расслабиться и перестать всерьёз опасаться размолвки, способной положить конец их маленькой банде – как жизнь в очередной раз болезненно щёлкнула по носу.

Финька пропал.

А он, Тимка, ещё много-много месяцев не находил себе места от тоски и глюков. Вздрагивал и взволнованно вскидывался, когда в толпе мелькал серебристо-чёрный мех или мерещился в полусне знакомый ехидный голос.

Ворочаясь и подолгу не в силах заснуть, он раз за разом возвращался к этому мерзкому, гнетущему чувству потери. Сотни, тысячи раз обещал он себе что больше никогда – ни за что и никогда сроду ни к кому не привяжется.

И вот поди ж ты – вновь соблазн! Искушение ощутить себя частью какой-то компании, чего-то большего чем отдельно взятый бродячий пацан.

И ладно бы только это! Маячившие перед глазами бельчата погружали его в мрачную угрюмую зависть. Зависть к тому, что у каждого из них был второй. Одинаковый, как зеркальное отражение. Понимающий с полуслова, с полувзгляда. Вообще без слов! Кто-то, кто всегда рядом. Кто-то, для кого ты такая же неотъемлемая часть себя…

Вон, даже топают в ногу – словно солдаты на плацу. И даже одёжку выбрали одинаковую – фиг различишь.

Идти оставалось ещё прилично, повисшее молчание давило всё сильнее, и Тимка решился:

– Зовут-то вас как? – грубовато поинтересовался он.

– Джейк, – отозвался левый близняшка.

– А тебя? – не дождавшись ответа от правого, покосился в его сторону кот.

– Джейк, – буркнул и правый.

– Не понял! – Тимка с подозрением уставился на двойняшек – прикалываются, что ли?

– Мы – Джейк, – обернулся левый.

– Оба? – подозрительно насупился Тимка.

Ну точно – прикалываются, черти. Кому в здравом уме придёт в голову давать одно и то же имя и без того как две капли воды похожим близняшкам?

Бельчата промолчали.

– Ээ… и как вас различать?

– А зачем тебе? – огорошил встречным вопросом правый Джейк.

– Ну… Гм… – Тимка даже не нашёлся что ответить. – Ну вот вы сами-то друг дружку как отличаете?

– А нам – зачем? – хихикнул левый, несмотря на попытки сохранить подчёркнутую мрачность и осуждающе-виноватый вид.

– Тьфу на вас, – насупился Тимка, не зная, как поддержать зашедший в тупик разговор.

Но, против его ожиданий, бельчата оттаяли – притормозили шаг, расступились, пропуская предводителя маленькой экспедиции вровень с собой. Одинаково синхронно покосили глазом.

– Хочешь фокус? – улыбнулся левый.

Бельчонок обогнал кота и брата, обернулся к ним лицом, вышагивая задом наперёд и словно чудом избегая ям и кочек.

– Валяй, – Тимка с интересом перехватил сползающую сумку, гадая каким образом близнец определяет приближение препятствий и то, насколько высоко и далеко нужно перенести ногу, чтобы не споткнуться на очередной кочке.

– Покажи несколько пальцев, – попросил бельчонок, не переставая пятиться и словно бы вовсе не замечая неровностей дороги.

Тимка выразительно приподнял занимавшие руки пакеты. Но бельчонок продолжал таращиться, и кот со вздохом остановился. Поставил пакеты в пыль, растёр затёкшие ладошки.

Передышка весьма кстати – первому предлагать посидеть на травке и отдохнуть было как-то несолидно, а переть на себе обувку и жратву – между прочим, совсем не то, что почти невесомые тючки со шмотками.

– Ну, – Тимка показал два растопыренных пальца.

Правый бельчонок, остановившийся вровень с братом, но не поворачиваясь лицом к ним, показал над плечом аналогичный жест.

– Тоже мне фокус, – фыркнул Тимка. – Ты ему моргнул там или ещё чего.

– А так? – бельчонок прошёл чуть дальше, так что теперь не мог видеть брата при всём желании. – Ещё раз!

Тимка поджал большой палец и выставил четыре оставшихся, бдительно следя, чтобы второй «фокусник» не обернулся и не подсмотрел какие-нибудь тайные знаки от братца. Но тот мгновенно угадал и новое число. И ещё раз, и ещё, практически мгновенно повторяя все жесты едва ли не раньше, чем Тимка заканчивал движение.

Повторил бельчонок и совсем сложные жесты. И даже из скрещённых и согнутых колечком пальцев – если сигнал на количество у них и был, то в отличие от цифр, подобные закорюки братья вряд ли могли заранее условиться как-то обозначать.

Но даже эти странные символы правый Джейк повторил без запинки и задержки.

И даже почти повторил выразительно отогнутый средний палец, но в последний момент смущённо фыркнул и укоризненно обернулся.

Тимка озадаченно присел на траву и тряхнул головой.

– Сдаюсь. Как вы это делаете? – кот глядел то на одного, то на другого бельчонка, но стоило ему перевести взгляд на одного из близнецов, как тот смущённо отворачивался. Зато поворачивался другой, на которого Тимка в тот момент не смотрел. И наоборот. Ни дать ни взять – как игрушка с фигурками кузнецов, закреплёнными на двух деревянных дощечках.

Сдвинешь влево – один стукнет, а другой замахнётся. Двинешь вправо – наоборот. И так до опупения.

Тимка фыркнул и опрокинувшись на травку, с наслаждением потянулся. Удовлетворённо вздохнул и с деланым безразличием уставился в небо, всем своим видом демонстрируя, что уже и позабыл обо всех явленных чудесах, да и не очень-то горел желанием узнать секрет этих фокусов.

Детишки любят владеть тайнами. Но сами же готовы растрепать их всем кому ни попадя, кто проявит лишь немного интереса и умело выразит восхищение.

Тимка и сам хорошо помнил, как наглый Финька частенько разводил его на подобных моментах, цинично заставляя выбалтывать так и распиравшие его «тайны».

И действительно – не прошло и минуты, как бельчата не выдержали. В поле зрения, заслонив густо усыпанное звёздами небо, появились две озадаченные его безразличием мордахи.

– Не догадался? – близняшки синхронно моргнули и Тимка вздрогнул от внезапно пришедшей мысли.

Вот он, тот таинственный «голос»? Ибо чем ещё, как не чтением мыслей, объяснить всё это шоу?

Но с другой стороны… зачем тогда одному надо непременно видеть, что именно он показывает? Могли бы и оба к нему спиной стоять – было бы ещё эффектнее.

Нет, по ходу «голос» – это не они. Или… они, но намеренно таким образом маскируются? Или – это у них только меж собой работает? Но тогда почему слышал и он? Бррр… Мозги сломаешь.

Тимка всё же с подозрением оглядел близняшек и «громко» подумал: «Щас вот сорву крапивы, да каааак…»

Но довольные собой, бельчата не дрогнули и даже в лице ничуть не изменились. Знай себе лыбятся от уха до уха.

Попадав по обе стороны от него, двойняшки непринуждённо пристроили головы на кошачьи рёбра.

Тимка не нашёлся как среагировать на подобную фамильярность – и замер. Мелькнула мысль, что для них – неразлучных на протяжении всей жизни – подобное поведение может и в порядке нормы, но вот для него…

Большая часть прикосновений в Тимкиной жизни сводилась к дракам, хватанию за шиворот разъярёнными прохожими и тому подобным не очень приятным явлениям.

Вчерашняя ночь в объятиях Ронки открыла для него новую веху в этой стороне жизни. Но если там и тогда он был не прочь продлить это ощущение сколь угодно долго, то сейчас испытывал скорее неловкость и скованность.

– Мы одно целое, – вдруг неожиданно серьёзно произнесли близняшки и синхронно покосились на Тимкин нос, ожидая реакции.

И от этого странного двухголосия – от абсолютной его синхронности, которой не добиться ни одному хору в мире, – по Тимкиной спине пронеслись мурашки.

– Джейк один, – произнёс левый, подняв в небо руку с выставленным в сторону пальцем.

– А тела два, – произнёс правый, повторив этот жест, но оставив на ладони уже два пальца.

– Да ну вас! – Тимка чуть не вскочил. Разыгрывают, черти! Ну как есть разыгрывают!

– Честно-честно! – снова хором заверили близняшки, уставившись в загоравшиеся на небе звёздочки.

Тимка же устал лежать с руками за головой, но опустить их в более удобное положение было некуда – не на белок же. Пришлось скрестить на груди, невольно приняв вид неприступного недоверия.

Джейк синхронно повернул голову. Головы.

Понятие личного пространства им явно было незнакомо и оба беличьих носа едва не уткнулись в Тимкин.

Ошарашенный не укладывающейся в голове концепцией, он недоверчиво и даже с подозрением уставился на улыбчивых близняшек.

В голове заметались сотни идей о том, как лично он бы «размахнулся» в использовании подобного, будь у него самого два одинаковых тела. Мысли путались и заводили в столь далёкие дали, что кружилась голова.

Это ж ведь уму непостижимо, какие возможности! Относительно честно, не рискуя попасться на мухляже, можно легко уделать всех в карты!

А казино? А напёрстки? А в драке?..

От нахлынувших комбинаций и перспектив у Тимки перехватило дыхание.

Конечно, было бы куда круче, если бы близняшки не походили друг на друга как две капли воды. Меньше подозрений. Но ТАКОЕ-то уж всё равно никому и в голову не придёт! Даже близко!

В лучшем случае подумают на некую систему тайных сигналов меж братьями. А её-то у них как раз и нет!

– Ммм… И зачем вы… то есть ты… Чёрт, такие тайны вообще не стоит никому доверять! – вконец запутавшись и сбившись с мысли, пробурчал кот.

– Ты хороший, – огорошила левая половина Джейка.

– Тебе можно, – дополнила правая половина.

– Эмм… – Тимка в очередной раз не нашёлся что ответить и мрачно уставился в небо.

«Хорошим» себя он как-то не считал. Скорее уж напротив. Подумать страшно, сколько терпил, лишившихся своих пухлых кошельков, поминали его «незлым тихим», а на деле – и злым и громким словом! Что-что, а уж определение «хороший» в отношении мелкого уличного воришки по меньшей мере странно.

Хотя, конечно, для всей этой внезапно свалившейся на его многострадальную шею ватаги – он сейчас прям весь из себя ангел-хранитель, ни дать ни взять.

Тимка грустно улыбнулся.

Неверно истолковав его молчание, белки встревожились. И над котом вновь нависли две мордахи. Ещё ближе, чем раньше. И Тимка едва не вздрогнул, на секунду испугавшись, что сейчас его придушат и закопают прямо тут, запоздало пожалев о накатившей откровенности.

Но Джейк… Джейки… бельчата глядели с обеспокоенностью. И с какой-то наивной детской доверчивостью, от которой Тимка и сам непроизвольно расплылся в ухмылке.

– Ты ведь никому не расскажешь?

Тимка тут же устыдился своих наполеоновских планов о прагматичном применении беличьих достоинств. Хотя на смену одним глупостям немедленно пришли в голову другие. Ни разу не прагматичные, но ещё более… смущающие.

По глупым мыслям он вообще был рекордсмен. Наверное.

– Не расскажу, – заверил кот. – Да и кто поверит.

Он с вновь подступившим подозрением покосился сначала на одного, затем на другого бельчонка, словно до сих пор подозревая затянувшийся розыгрыш. Словно ожидая, что те не выдержат и расхохочутся над тем как он повёлся на это бредовое откровение.

Но вопреки его подозрениям на беличьих мордахах не было и намёка на затаённое веселье. Скорее – совсем детская глупая наивность и доверчивость, при виде которой он почему-то вновь ощутил себя редкостным негодяем.

Успокоенные бельчата снова прильнули к его бокам, свернувшись в тёплые клубки и, казалось, вознамерившись заснуть прямо здесь.

– Так, всё… домой! – подскочил Тимка, окончательно выбитый из равновесия и смущённый столь бесцеремонным вторжением в личное пространство.

Сонно моргая, Джейки покорно подхватили вьюки со шмотками, и маленькая экспедиция двинулась дальше.

Благо показавшаяся в небе луна уже давала достаточно света, чтобы не спотыкаться о неровности поля.

***

Тварь клубилась в комнате, незримо касаясь светлячков, просачиваясь в хитросплетения их глупых мыслей, витая вокруг вкусных противоречий, заглядывая на пыльные полки чужой памяти.

С этими, которые остались, – всё было просто. Прикосновения к их мысленным нитям не ощущал никто. Кроме того самого, кто когда-то волей судьбы очутился в той самой камере, где некогда держали и Тварь. И невольно стал маячком и приёмником. Каким-то непонятным образом ощутил прикосновение извне, запаниковал и даже стал сопротивляться.

Его переплетения были гуще, запутанней… но в то же время в них был какой-то странный, своеобразный порядок и закономерность. Словно все узоры кто-то разделил на несколько кучек, почти никак не связанных меж собой и подключающихся к мыслительному процессу то по очереди, то на первый взгляд в совершенно хаотичном порядке.

Но при этом – никаких следов вмешательства извне не было. И это было странно. Нетипично.

У остальных – почти у всех здесь присутствующих – в полках памяти были провалы: вырванные куски, прорехи, заполненные какой-то бессвязной трухой, и местами даже явные следы грубого, неумелого вмешательства.

Это было заметно, это было очевидно.

Впрочем, большую часть этих прорех в собственных узорах светляки создали себе сами.

И в этом Тварь, пожалуй, могла бы позавидовать им всем. Этой их способности забывать, сглаживать колючки страхов, притуплять иглы боли, менять всё, что вплеталось в их сумбурные узоры так, чтобы всё плавно и неприметно вплеталось и встраивалось в их странные системы мировоззрений. Врастало, не причиняя никакого дискомфорта и раздражения… Дополняло, а не разрушало картину мира.

Собственный узор Твари сохранял всё неизменным. Как кусок янтаря, в который угодила доисторическая муха. Как музей боли и страха, мучительного давящего ужаса. Слой за слоем на этот клубок наматывалась тонкая нить, к которой намертво прилипало всё увиденное, услышанное и воспринятое любым доступным способом.

Иной раз, в очередном приступе саморазрушения, Тварь безумно тянуло выплеснуть всё это на первого попавшегося светляка. Вывернуться наизнанку, позволить чужому взгляду углубиться в её собственное плетение. И пусть светляк в ужасе шарахнется, пусть брезгливо поморщится, пусть возненавидит.

Не важно, что будет потом. Главное – что кто-то увидит. Всё как оно есть.

Зачем? На этот вопрос ответа пока не было.

Может быть – подспудное, толком не оформившееся желание изменить? Не важно что, лишь бы не так – не как сейчас?

А может быть – любопытство? Непреодолимое навязчивое любопытство и стремление подкрепить практикой теорию. Подспудное желание быть пойманным? Как в той глупой теории про маньяков и серийных убийц, обрывки мыслей о которых Тварь столь часто выхватывала из пёстрого хаоса тех, кто остался в разгромленном подземном комплексе?

Если верить этой наивной теории – каждый рано или поздно стремится быть узнанным. Предстать перед судом, насладиться ужасом и ненавистью, отвращением и неприятием окружающих?

О, в каком-то роде подобное желание подвести итог вполне понятно и объяснимо.

Получить бирочку с названием.

С диагнозом, определением.

С классификацией – кто ты и что ты есть.

Иррациональная тяга поглядеться на себя в зеркале чужого мнения.

Но… с другой стороны – позволить судить себя всяким ничтожествам – это ли не слабость?

Другое дело – если найти кого-то хоть минимально интересного. Достойного?

Может быть.

Тварь потянулась к светлячку, окружённому ореолом боли. Всегда, неотступно и непрерывно следовавшей за ним. Сросшейся, пропитавшей всё его существо, но при этом – не изменившей, не замутившей светлячковый свет. Напротив – словно бы защищающей и очищающей его от порчи, вовсю пятнающей других.

Может быть – он?

«Здравствуй», – шепнула тьма светлячку.

И тело светляка вскинулось, заозиралось вокруг, пытаясь понять, кто из присутствующих заговорил с ним. Но никто из набившихся в каморку и близко не смотрел в его сторону.

«Я схожу с ума?»

Страх. Неожиданно мощная волна застарелой паники. Столь огромной и сильной, словно копилась годами.

«Нет».

Новый прилив сумбура и круговерти мыслей, расплескавшихся, разошедшихся рябью как от брошенного в пруд камня.

И родившийся из этого мельтешения образ иконы.

Внезапно.

«Это… Ты?» – мысленно спросил светляк, невольно представляя картинку из библии, распятый силуэт и распевающих на облачках пернатых ангелов.

Тварь фыркнула бы, если бы могла испытывать веселье.

Воистину – неожиданная ассоциация. Хотя вполне объяснимая.

Проследив заметавшиеся внутри светлячка искры, клубящиеся щупальца Твари осторожно скользнули по наименее раскалённым нитям, перебирая, ощупывая образы.

В чреде привычных картинок ярким вкраплением мелькнул и вовсе странный образ – некто похожий на шимпа, но с до неузнаваемости искажёнными чертами лица. Искажёнными куда больше и заметнее, чем это обычно принято в церковной атрибутике. Уплощённое до уродливости лицо, голова с огромным, неестественно крупным лбом. Почти полностью лишённая шерсти, голова в окружении дурацкого нимба с характерным «многослойным» выражением на лице. Выражением, в котором каждый при желании мог усмотреть осуждение и строгость, грусть и страдания или любое иное из подходящих случаю и настроению смотрящего выражений.

Занятный способ манипулирования. Столь простой и очевидный… Что даже как-то внезапно стыдно. Всё равно что давить танком муравейник.

Искушение поиграть в бога было столь сильным и ярким, что на какое-то время вогнало Тварь в ступор и новый приступ самокопаний.

Воистину – «если Бога нет, то его следовало бы придумать»!

Хотя бы потому, что это избавит любого, с кем заговорит бесплотный голос от необходимости лгать или, упаси боже, говорить правду. Избавит и самих светляков от неуёмной тяги докапываться до истины и желания во что бы то ни стало отождествить бесплотный голос с конкретным телом.

Удобно. Соблазнительно. Идеально.

Но… выдавать себя за Него было как-то… неуютно.

И по сути, и по содержанию.

Да и в отношении самих светляков… как-то нечестно.

«Увы. Скорее – дьявол», – после продолжительной паузы откликнулась Тварь.

Светляк отчётливо вздрогнул. То ли не ожидал получить ответ, втайне надеясь списать почудившийся голос на глюки подсознания, то ли всерьёз поверив грустной шутке.

«Как жизнь?» – не дождавшись внятной реакции, продолжила Тварь.

«Чо?» – общение с «потусторонним», похоже, изрядно пошатнуло психику бедолаги, а манера общения инфернального голоса окончательно выбила из привычной колеи ожиданий.

В переплетении светляковых мыслей заметались панические искры, всё затянулось в тугой звенящий узел, едва не ущипнувший собственные дымящиеся нити Твари.

Забавно.

«Я говорю, «как жизнь?» – терпеливо повторил голос.

И светляк вновь забегал глазами по присутствующим. Не то в попытках определить не разыгрывает ли его кто, не то всерьёз надеясь уловить запах серы.

Тварь легко могла бы внушить ему и запах. Стоило коснуться пары струнок в плетении, как светлячок легко получил бы искомое ощущение даже невзирая на то, что физически не ощущал запахи уже долгое-долгое время.

«Сам не видишь?» – наконец нашёлся с ответом подопытный.

«Вижу».

«Тогда чо спрашиваешь?»

«Так интереснее».

Тело светляка вновь замотало головой, на этот раз оно словно пыталось вытряхнуть странный голос из ушей, да так яро, что присутствующие обернулись на шорох маски.

Светляк замер.

«Я схожу с ума?»

«…не больше, чем остальные…»

«…слышу дурацкие голоса…»

«…хочешь тишины?»

Не ответив, светляк до боли сдавил голову руками.

«Банально. Мог бы просто сказать», – констатировал бесплотный голос.

И тьма замолкла.

Реакция светляка была забавной, но до скуки предсказуемой: не прошло и пары минут, как неразговорчивый угрюмец уже и сам хотел поболтать.

И уже сам окликнул самозваного «дьявола»:

«Эй? Эй, ты тут ещё?»

Но тьма не отозвалась. Иррациональное желание общаться с низшими формами жизни – прошло. К тому же – в границы восприятия уже входила возвращавшаяся троица добытчиков.

«Эй?! Вернись!» – беззвучно надрывался светляк, рассыпая искры эмоций.

Но Тварь уже переключилась на более интересные объекты.

***

Приоткрытая дверь и царившая в землянке темнота на секунду вызвали у кота панику: а ну как все бросили их и сбежали? Или стряслось чего, пока их не было?

Придержав ближайшего Джейка за плечо, он бесшумно поставил сумки в траву и крадучись приблизился к землянке. Сердце ёкнуло и замерло… Но нет – всё в порядке. Сидят себе, клювами щёлкают… А дверь открыта! Заходи, бери что хочешь!

Не удержавшись, Тимка ворвался внутрь с диким безумным криком.

В землянке испуганно завопили и заметались, сталкиваясь и падая друг на друга.

– Идиот! Нельзя же так пугать! – набросились на него, едва осознав, что реальной угрозы нет.

– Вот я ему!

– Засранец!

Тимку уронили на пол, но бить не стали – слишком рады были возвращению.

– А чего вы с открытой дверью сидите? А если б не я вернулся, а кто посторонний? – деланно возмущался он, пытаясь выбраться из чьих-то цепких лап.

– Да кто сюда притащится в такое время? – фыркнула Вейка.

– В жизни всякое случается. А если сиживать с дверью нараспашку, то случаться будет чаще! – буркнул Тимка, с трудом принимая сидячее положение и отбрыкиваясь от по инерции вцепившихся в него рук. – Разбирайте подарочки.

– Ого! – восхитился кто-то в темноте, щупая подтаскиваемый белками улов.

– Это откуда столько? – настороженно поинтересовалась Рона.

– Так… места надо знать, – Тимка покосился на близняшек, и ухмыльнулся. Бельчата вздохнули и виновато потупились.

– Не хочу даже предполагать, что это за места… – сердито начала рысь, но на неё зашикали остальные, а потом и вовсе оттёрли в сторону.

– Дай сюда! – Тимка выдернул из-под ног Пакетика погасший фонарь. – Тут ручка есть – если покрутить, аккумулятор зарядится.

Он отстегнул крышку, откинул складную ручку и показал, что делать. Лис в маске продолжил крутить, и фонарь вскоре разгорелся вновь.

– А сейчас – жрачка! – Тимка победно вскинул руку с увесистым мешком. – Та-даааам!

– Во-первых, не жрачка, а еда… – продолжила занудствовать Рона. – А во-вторых – руки мыли?

Но оголодавшие беглецы уже не слушали – буквально в лоскуты разрывая притащенные свёртки и вгрызаясь во всё, что извлекалось и второпях ронялось на несвежий матрас.

Отложив фонарь, замотанный в маску лис неожиданно робко выхватил из сталкивающихся рук один из относительно целых мешков и утянул в свой угол.

Тимка пристроился возле Ронки и вскоре был вознаграждён сосиской. Есть уже, в принципе, не хотелось – но как тут удержаться? И Тимка откусил подношение, не утруждаясь предварительно принять его из рысьей лапы в свою.

Рона, совсем не предполагавшая устраивать столь двусмысленные сцены кормления с рук, от неожиданности едва не выпустила огрызок из пальцев.

Нахмурилась, попробовала сердито впихнуть сосиску в Тимкину ладонь, но хитрый кот заранее скрестил руки, спрятав ладони подмышками. А затем и вовсе нахально завалился на бок, попытавшись пристроить голову на Ронкином бедре. В конце концов – может же герой рассчитывать хоть на какое-нибудь поощрение?

Эх, куда там!

Подзатыльник, дополненный грубо сунутым в рот куском хлеба, быстро вернул его к реальности.

Зато Рику, не замедлившему повторить схожий манёвр в отношении кошки – повезло не в пример больше.

С улыбкой скармливая лису кусочек за кусочком, кошка попутно почёсывала его за скулой. А рыжий нахал довольно жмурился и млел, не обращая ни малейшего внимания на завистливые Тимкины взгляды.

Ну как тут не надуться?

Вздохнув, кот пристроился на свободном пятачке, кое-как вытянулся и сердито отвернулся носом к стенке.

«Подумаешь… Ну не очень-то хотелось».

Нет, ни на что этакое он и не рассчитывал толком. Заигрался на почве глуповато-дурашливого настроения и наивного ощущения, что вот это их сборище – уже почти как семья.

Но – отрезвляющий щелчок по носу и настроение враз меняется на противоположное. И всё это нелепое и наивное враз уходит, откатывается прочь, оставляя после себя обычную гнетущую пустоту.

Пугливую и настороженную, как дикая помойная ящерица.

Он попытался заснуть, не обращая внимание на чавканье и переговоры соседей, но где там!

Всем же пофиг, что некоторые тут спать пытаются! Мало того, что шуршат и чавкают, так ещё и трындят о всякой чуши, спорят, обсуждают.

А самое главное – ни грамма уважения к добытчику! Знай себе делят шмотки и на него, Тимку – чихали с высокой горки. Словно его тут и нет вовсе, словно не пытается он наконец заснуть!

Шорохи и разговоры за спиной мгновенно начали бесить.

Промучившись добрых полчаса, он уже почти было погрузился в дрёму, когда шебуршание за спиной сменило тональность – перекусив и распределив обноски, компания начала устраиваться на ночлег.

И кто-то нахально плюхнулся за спиной, прижавшись к нему горячим боком.

Моментально позабыв обиды, Тимка с надеждой вскинул голову, но вместо пятнистой рысиной мордахи за плечами обнаружился Джейк. Обе беличьи тушки непринуждённо притиснулись к нему поближе, свернувшись в тесный плотный клубок из переплетённых хвостов и конечностей.

И всё бы ничего, если бы излишне дружелюбная малышня не отрезала начисто малейший шанс на повторение вчерашних обнимашек с Ронкой!

Тимка сердито зыркнул на близнецов, на деловито устраивавшуюся в сторонке рысь и раздражённо вздохнув, отвернулся обратно.

Секунду он раздумывал над тем, чтобы демонстративно отодвинуться или отпихнуть малышню в сторону, но в последний момент не решился. Стоически вздохнув, Тимка раздражённо скрестил на груди руки и хмуро уставился в стенку.

Здесь, в тесном пространстве под толстенной трубой, подпёртый со спины белками, он ощущал себя в относительном уединении. Но заснуть под все эти мрачные мысли, шорохи и возню не получалось ещё долго.

***

Разрубленное, пожёванное колёсами поезда, тело неизвестного лежало на столе патологоанатома. Изувеченное лицо не позволяло представить себе, как несчастный выглядел при жизни, но и от того, что удавалось рассмотреть, веяло чем-то чужеродным.

Белёсая кожа с редким, местами относительно густым мехом, странные, неестественные пропорции тела. Ладонь с неприятного вида трубчатыми пальцами с некоторой натяжкой можно было бы принять за конечность шимпа, но в то же время – рука существа отличалась от ладони шимпа в той же мере, в которой сами шимпы отличались от всех прочих.

Если у обезьяньих пальцев были мощные, выделяющиеся суставы, то пальцы создания выглядели слабыми и словно бы больными. Одутловатые и округлые, с жёсткими плоскими нашлёпками в том месте, где должны были располагаться когти они вызывали какую-то странную, подспудную неприязнь.

Нижние же конечности покойника и вовсе смотрелись странно. Вместо ожидаемых обезьяньих ладоней уродливо-длинные костистые ноги заканчивались чем-то отдалённо похожим на деформированные, обросшие кожей копыта из которых торчало по огромному уродливому пальцу с целой бахромой из рудиментарных, омерзительно скрюченных пальцев поменьше.

Хвоста – даже рудиментарного – у создания тоже не было.

– Начинайте, – стараясь не морщиться, генерал застыл, заложив руки за спину и широко расставив ноги.

Кивнув, белые комбинезоны склонились над телом. Зажужжали дисковые пилы, с тошнотворным звуком вгрызаясь в плоть и кости.

Паркер не выдержал и поморщился: мерзкий звук до отвращения напомнил визг бормашины. А ещё потянуло гарью. Точнее – палёной костью: пила учёного, возившегося с головой трупа, с гнусным чавканьем провалилась в череп.

Подавив рвотный позыв, генерал не без усилия придал лицу скучающе-безразличный вид и даже демонстративно похрустел шеей.

Белохалатники же деловито суетились вокруг трупа, неуловимо напоминая каких-то доисторических падальщиков, с жадным урчанием терзающих добычу. Мимо пронесли спиленную крышку черепа, и генерал отвернулся.

– Сэр? Журналюги уже суют свой нос. Кто-то слил про… это, – подошедший солдат кивнул на раздираемое учёными тело.

– Что значит «слил»? – Паркер, рост которого был заметно ниже солдата, уставился на него снизу вверх.

– Сегодня парочка чокнутых журналюг чуть не вломилась в анатомичку с камерой на перевес. Грозились поднять шум, вывести всех на чистую воду и всё такое.

– И?

– Ну, Мейсон забрал кассету, которую те наснимали, но…

– Идиоты. Гос-с-поди, ну что за идиоты! – Паркер поморщился. – Показали бы другой труп, нормальный. А теперь эти щелкопёры вцепятся как репейник… Что за газетёнка, кстати?

– Телевизионщики. «Бричпорт Ньюз». Коротышка на подхвате и баба. Лет двадцати. Рыжая.

– Имя? – простонал генерал, кривясь как от зубной боли.

– Узнаем. Сей момент узнаем, – солдат метнулся прочь.

Паркер вздохнул и покосился на копошившихся во внутренностях трупа яйцеголовых.

Торчать тут не имело смысла. Общее представление о находке он получил, подробный доклад ляжет к нему на стол завтра… А нюхать всё это и слушать омерзительные звуки извлекаемых кишок… Брр.

Генерал поморщился и размашисто зашагал вслед за солдатом.

***

Пробуждение началось по вчерашнему сценарию – с дикого истошного вопля. Впрочем, в этот раз паника была чисто символической. Едва подскочив, все быстро вспомнили о вчерашнем и с дружным негодованием уставились на мыша.

– Мать моя женщина… – резюмировала Вейка общую мысль. – Определённо надо что-то делать с этим грёбаным будильником!

Крикливый мыш, потерянно озираясь, забился в угол и загнанно хлопал на них невидящими мутными глазами. Видать – не до конца ещё выпутался из своих кошмаров. Коротышку била крупная дрожь, пальцы сами собой сжимались и разжимались, не то выписывая какие-то странные узоры, не то пытаясь «наигрывать» непонятную мелодию на невидимом пианино.

– Бедняжка… – рысь притянула его к себе, утешительно погладила по плечу. – Ну всё, всё… это был сон, просто сон…

Сердито высвободившись, мыш попытался выскочить прочь, но был вновь перехвачен и насильно усажен на пол.

– Ну куда ты, дурачок? – легко удерживая трепыхающегося малыша, Ронка с беспокойством осмотрела его грязные бинты. Повязка на голове испачкалась и растрепалась, но заменить бинты всё равно было нечем. Разве что майки тюремные на лоскуты пустить… Теперь, когда у них есть одёжка, вроде как старые шмотки уже без надобности. Но грязные, пропитанные дождём и потом их тел, заскорузлые подсохшие тряпки в качестве бинтов вызывали определённые сомнения.

Тем временем, пленённый мыш сдался и, обмякнув в её широких ладонях, покорно принял сооружённый волчицей бутерброд.

– Мда, – поморщилась кошка. – Если каждое утро начинать с подобного, мы тут сами все шизанёмся.

На неё зашикали.

Приходя в себя, население землянки протирало глаза и помаленьку подтягивалось к устроенному в центре «столу» – обрывкам целлофанового пакета и остаткам вчерашней трапезы.

Прилипчивые близняшки жались по обе стороны Тимки, поминутно заглядывали в глаза, словно порываясь задать неловкий вопрос, но никак на это не решаясь. Поначалу подобное в какой-то мере льстило, но быстро начало раздражать – никакой возможности улучить момент и пристроиться поближе к Ронке. Не то чтобы он всерьёз на что-то рассчитывал, просто… этакое трудно объяснимое подспудное стремление поболтаться рядом. Вот как у белок.

Поболтаться и поглазеть на всё достойное внимания, пока никто не видит, куда именно он пялится. А поглазеть там на что – было. Более чем!

Сменившая тюремные майки, раздобытая вчера одежда в большинстве случаев оказалась для всех куда просторнее, чем требовалось. Но к немалой Ронкиной досаде, понравившаяся ей рубаха, на её обширном бюсте могла застегнуться разве что на выдохе. Вдох же грозил риском травмировать кого-нибудь «выстрелившей» пуговицей. Сердито вздохнув, Рона смирилась и с крайней неохотой расстегнула пару пуговиц. Получилось не то чтобы вызывающе, но всё же явно за гранью приличий, которую рысь для себя очертила.

Особенно раздражало то, что взгляды мужской части компании тотчас начали «спотыкаться» об это её невольное декольте, а обладатели этих взглядов нередко теряли нить беседы и отвечали невпопад.

Внутренне клокоча от едва сдерживаемого раздражения, Рона мрачно косилась на Вейку.

Словно назло ей, кошка мало того, что завладела куда более просторной рубахой, так ещё использовала столь ценную длину вопиюще расточительным образом!

И не подумав застёгивать пуговицы, та попросту стянула полы рубашки в большой небрежный узел. Без тени смущения оголив плоский мускулистый животик и словно напоказ выставив небольшую, но вполне округлую грудь.

И хотя эта «новая мишень» в значительной мере оттянула на себя большую часть нескромных взглядов, созерцать весь этот вульгарный разгул бесстыдства раздражало едва ли не больше, чем тесные, слишком плотно облегающие зад шорты.

Упомянутый предмет одежды, в отличие от рубахи застегнулся на ней без особых проблем. Но, мало того, что облепил рысий зад слишком тесно, сидел на нём как-то не так. В итоге Рону невыносимо тянуло поправлять и растягивать упрямую тряпку чуть не каждую минуту. Хоть вообще расстёгивай, да прежний тюремный балахон нацепляй! Тот, хоть и короткий – но зато не столь тесный!

Но больше всех в плане одежды «повезло» волчице. Тихоня и скромница, она столь сдержано и робко держалась позади всех, что на долю молчуньи досталась лишь не по сезону тёплая водолазка и мешковатые, но не шибко широкие шорты с кучей карманов. Натянув это всё, тощая нескладная волчица окончательно стала похожа на голенастого костлявого мальчишку. Впрочем, саму Диану обновка, казалось всецело устраивала. Во всяком разе ничего сверх обычной своей мрачной задумчивости та ничуть не выказывала.

Обоим лисам достались майки и шорты – обычная в их краях летняя одёжка. Многострадальному мышу выделили не по размеру просторные шорты и длинную, чуть не до колен доходившую рубаху.

Осмотрев доставшиеся шмотки, коротышка вздохнул. Рубашка на нём походила скорее на банный халат, а шорты свисали чуть ли не до лодыжек. И это при том, что при желании он явно мог натянуть их по самые подмышки. Выглядело всё это более чем уморительно, но самому объекту хихиканий всеобщее веселье радости не добавляло.

– Ну, какие планы на день? – азартно вгрызаясь в бутерброд, поинтересовался Тимка.

Ответом ему было чавканье, неразборчивое мычание и пожатия плеч.

– Планы… какие у нас могут быть планы? – с набитым ртом буркнул Рик.

– Документы нужны. А документы – это полиция. А полиция – это правительство, – нахмурилась Вейка.

– А правительство – это… – в тон ей поддакнул лис. Но чем продолжить логическую цепочку – не нашёлся и смущённо замолк.

– Документы? – Тимка презрительно скривился. – Фигня всё это. В Бричпорте полно народа, кто вполне нормально живёт без всяких там бумажек.

– Нормально – это вот как здесь, сейчас? – фыркнула Вейка, брезгливо обводя взглядом землянку.

– Ну почему… – смутился Тимка. – Есть места и получше.

– Места получше и стоят подороже, – кошка нахально отобрала у Рика остаток бутерброда, игнорируя протестующее мычание и деловито куснула. – А дефег у фас нет.

– Деньги – дело наживное, – оптимистично ухмыльнулся Тимка. – Вчера у нас и одежды-то не было!

– Кстати, об одежде… – вскинулась Рона, явно намереваясь уточнить происхождение Тимкиной добычи.

– А ещё в городе сейчас луна-парк! – поспешил тот сменить тему…

– Ага. Вот только каруселек нам щас и не хватало! – скептично хмыкнула кошка, по-хозяйски непринуждённо устраивая босые пятки у Рика на коленях.

– Ну… Луна-парк – это раз в год, – Тимка со вздохом отвёл взгляд от её стройных ножек и огляделся вокруг в поисках поддержки. Ухватил за подбородок одного из Джейков и «продемонстрировал общественности» беличью мордаху в профиль и анфас. – Смотрите, вон мелкие как обрадовались!

Джейк покорно изобразил бурный энтузиазм, покивал и фальшиво улыбнулся. Вокруг послышались смешки.

– Ага, особенно этот, – Вейка ткнула пальчиком в сторону мыша. – Вон как радуется.

Мыш, по обыкновению таращившийся в никуда, повернул голову к ним.

Понять, на кого конкретно он смотрит, было нельзя, но взгляд вышел… на удивление неприятный.

– Ишь ты… – хмыкнула Динка, разглядывая мыша с похожим выражением. Не то дразнясь, не то мусоля какую-то мрачную мысль. – Малыш-то наш суров.

– Так что? – Тимка поспешил вернуть всех к идее побродить по луна-парку. И в очередной раз покосился на Ронку: – Ты хоть раз была в луна-парке?

– Ну, была, – пожала плечами рысь. – Но сейчас мы не в том положении, чтобы заниматься этими глупостями. К тому же нас наверняка ищут.

– Чушь. Кому мы нужны? Всё сгорело! – Тимка беззаботно отмахнулся и ухватил очередной бутерброд. – Да и луна-парк – последнее место, где кому-либо в здравом уме пришло бы в голову нас искать.

– Сгорело, не сгорело, но – стоит ли это такого риска? – Рона сердито шлёпнула Рика по протянутой к очередному бутерброду лапе. – Хватит с тебя! Другим оставь!

– Да какой риск? – не сдавался Тимка. – В Бричпорте три миллиона рыл, чуть не четверть из них каждый вечер тащится в луна-парк. Кого можно найти в такой толпе?

– Его, например, – Ронка кивнула на Пакетика. – Издалека видно. И ни с кем не спутаешь.

Пластиковый пакет с прорезями для глаз виновато потупился.

– Ну… хорошо, – Тимка пожал плечами. – Этого тут оставим. Заодно и барахло постережёт.

Оставлять беднягу «дома», в то время как все пойдут веселиться, Тимке было неловко. Но что поделать – с такой маской он и впрямь привлекал бы чересчур много внимания.

А уж без маски – поди и вовсе хоть в комнату страха без грима.

Смрадный гнилостный дух, исходивший от лиса порядком попритерпелся, но с минувшей ночи вроде бы усилился.

Сердобольная Ронка уже раз пять порывалась забраться под пластиковый пакет и осмотреть рану, но безмолвный лис каждый раз мягко перехватывал и отводил её руки в сторону.

– Всё равно мы слишком заметны такой толпой! И денег у нас нет! – рассудительно произнесла волчица.

– Вчера у нас не… – начал было Тимка и осёкся, испуганно покосившись на Рону.

– Кстати, а где… – вновь спохватилась та, явно собираясь развить тему происхождения вчерашней Тимкиной добычи.

– Короче! Кто за вылазку в город? – вдруг вклинилась в диалог Вейка. – Подымите руку!

И первой последовала своему предложению.

«За» было большинство: близняшки, кошка и Рик, готовый проголосовать за любой каприз подружки. Ну и сам Тимка и, что вовсе удивительно – вечно мрачная и замкнутая волчица.

Остающийся дома Пакетик не считался. Забинтованный мыш энтузиазма тоже не демонстрировал, но и протестов особо не высказывал.

– В общем – единогласно, – резюмировала Вейка, победно глядя на нахмурившуюся рысь. Ронка сердито вскинула подбородок, но от желчных комментариев воздержалась.

– Тогда, пожалуй, собираемся. До обеда побродим в городе, а там уж и на луна-парк наскребём, – Тимка деловито вытер ладони о майку и, встретив гневный рысиный взгляд, с искренним недоумением развёл руки:

– Что?

***

– Также выставлены посты на вокзале, в порту, аэропорту, – закончил адъютант.

– Угу, – Паркер задумчиво покосился на выключенный ноутбук.

За прошедшие сутки беглецы умудрились не засветиться нигде – ни на сотню миль вдоль шоссе, ни в пригороде, ни в городе. Словно не кучка беглых беспризорников, а отряд бывалых диверсантов, обученных ускользать от облав и оцеплений. Растворились без следа.

– Фрейна ко мне, – генерал повертел в пальцах сточенный карандаш. Извлёк с пояса внушительный десантный нож и принялся затачивать.

В приоткрытую дверь робко сунулся хомячий нос.

– Сэр? – почему-то не решившись открыть дверь шире, профессор с усилием протиснул себя внутрь. Прямо-таки втёк, словно бы на миг превратившись из округлого толстячка в плоский блин.

– Садись, – генерал сосредоточенно снял стружку с карандаша, выдерживая паузу, придирчиво осмотрел плоды своих трудов.

Хомяк примостился на краешке табуретки, нервно зыркнул на игольно-острый кончик карандашного стержня и задержался взглядом на внушительном десантном ноже в ладони генерала.

– Их до сих пор не нашли, – Паркер снял ещё одну стружку и поверх острия стрельнул глазами в профессора. – Третьи сутки.

– Неудивительно. Забились куда-нибудь и боятся, – Фрейн осторожно пожал плечами. – Вылезут. Куда денутся. День-два попрячутся – и вылезут.

– А если нет? – вкрадчиво спросил Паркер, словно бы обращаясь к карандашу и начисто не замечая профессора.

– Тогда только ждать, когда восстановим блок связи со «стилхаммером», – Фрейн постарался хранить спокойный уравновешенный вид, но бегающие глазки и несколько суетливые движения безошибочно выдавали Паркеру этот типаж. Типичный трусливый лизоблюд. Впадающий в благоговейную оторопь каждый раз, как представал перед кем-то, кого считал неизмеримо выше себя. Мучительно желая угодить «власти», из штанов бы выпрыгнул от старания.

Паркер и сам когда-то – лет этак в двадцать, будучи совсем ещё зелёным капралом, попадая в высокие кабинеты – вот так же непроизвольно робел и невольно скатывался на заискивающий тон.

Сейчас он вспоминал это всё с ноткой брезгливости и некоторым презрением к себе тогдашнему.

За прошедшие годы он попривык и к просторным кабинетам, и к огромным столам под зелёным сукном. Привык к золочёным стульям затейливой резьбы и к вычурным, подчёркнуто старомодным письменным приборам.

А ещё – привык и к обитателям этих кабинетов.

Напыщенным ничтожествам, давно утратившим связь с реальностью. Попавшим сюда благодаря деньгам и связям, готовности лизнуть нужный зад обитателя более просторного кабинета и оперативно свалить вину на всех сидящих ниже.

Хитрые, изворотливые, искушённые.

Но совершенно ни на что не годные без своего статуса.

По поводу всего этого генерал испытывал более чем смешанные чувства. С одной стороны – гордился стремительной карьерой и тем, что теперь и сам в какой-то мере «кабинетная элита». С другой – презирал все эти холёные лица, дорогой маникюр, вечно теряющиеся запонки и прочие нелепые атрибуты и условности.

– А если… – Паркер потрогал карандашное остриё подушечкой пальца, – если восстановить коды не получится?

Теперь, оказавшись у самой верхушки этой пирамиды и увидев все закулисные игры с другого ракурса, он как-то незаметно для себя утратил страсть, азарт… То, что двигало молодым, с огоньком в глазах капралом. То, что заставило его когда-то влиться в эту дурацкую гонку, в борьбу за власть и влияние, деньги и положение. Радоваться каждой преодолённой ступеньке, каждому дюйму успеха.

Всё это посыпалось, пролилось на него как из рога изобилия. После пары лет подковёрных интриг, некрасивых поступков и унизительных заигрываний с обитателями кабинетов он, Рэйно Паркер, словно бы вынырнул из проруби. Вдохнул полной грудью воздух свободы… Свободы не унижаться, не заискивать. Свободы быть собой, ощущать себя фигурой. Ну – если на миг позабыть о тех, кому он этой самой карьерой обязан. О странных шепчущих голосах из выключенного компьютера.

– Тогда у нас ещё остаётся проект «Эш». Шестой номер сохранился, утром мы извлекли бак – все показатели в норме… – хомяк порыскал глазками по углам стола, не решаясь пялиться на генерала впрямую. – Бильдштейн предлагает покатать его по городу – чем чёрт не шутит, вдруг они почуют друг дружку издали?

…Теперь у него был свой кабинет. Но радости это не приносило. У него было всё – больше, чем он мог мечтать тогда, в бытность свою капралом. Ему открылись тайны и знания, за которые многие бы в этом мире продали душу.

Но с каждой ступенькой выше – всё становилось с ног на уши.

Плохие – становились хорошими, хорошие – оказывались плохими… Он долгое время жил этой игрой – игрой, призом в которой была власть. Но сейчас, с годами, неожиданно для себя самого, генерал всё чаще и чаще стал впадать в задумчивость и предаваться сомнениям.

Иллюзии длились недолго, и свобода кончилась так же внезапно, как наступила. Точнее – и не было у него никакой свободы. Были правила игры, нарушение которых каралось потерей положения, влияния и денег.

И вот сейчас в очередной раз ему предстояло поиграть в «клин клином». Рискнуть выпустить в мир ещё одно чудовище, в крохотной, призрачной надежде найти сбежавшее.

– Что ж. Под вашу ответственность, – бультерьер удостоил профессора коротким колким взглядом и многозначительной, по-акульему зубастой улыбкой.

– Конечно. Разумеется, – бормочущий толстячок с облегчением выкатился прочь – обернувшись в дверях, чуть не раскланялся от облегчения.

«Под вашу ответственность».

Если бы!

Случись что – никто не тронет этот меховой мешок трусливого подобострастия. Спросят с него, с Паркера! Да ещё так спросят…

Бультерьер вздохнул и повертел карандаш. Поднял на уровень глаз, чтобы тщательно заточенное графитовое остриё чётче обозначилось на свету.

– Генерал… – прошелестел знакомый тихий голос.

Отложив карандаш чуть дрогнувшей рукой, Паркер медленно повернулся к выключенному ноутбуку.

***

Путешествие до города заняло почти час. Стайка детишек, бредущих вдоль дороги, особого внимания не привлекала. Лишь проносившиеся редкие машины обдавали их холодным ветерком, да изредка сигналили клаксоном: осторожней, мол, на обочине.

Каждый раз как совсем рядом – буквально в паре шагов проносилось авто, внутри у Тимки всё тревожно сжималось. А вдруг рука водителя дрогнет? Вдруг под колесо подвернётся камень или корявый, насквозь проржавевший гвоздь? От мыслей о том, как в тебя врезается тонна несущегося по асфальту железа вдоль хребта бегали мурашки, а внутренности прошибал тревожный холодок. Но то, с каким упорством и трогательным беспокойством Рона пыталась оттащить его подальше от обочины стоило любого риска. И он раз за разом незаметно и плавно норовил сместиться поближе к скоростному шоссе.

Лишь приблизившись к пригородному кварталу, где прошлым днём раздобыл одёжку, Тимка прекратил дурачиться и стал поглядывать по сторонам с удвоенным вниманием. Не признал ли кто из местных краденые одёжки? Не подкрадывается ли с недобрым взглядом?

Но к немалому его облегчению никто из местных особого интереса к их компании не выказывал. Если не считать резвящихся вдоль обочин ящериц и помятых старинных колымаг, водители которых подрабатывали здесь извозом.

Но лишний раз искушать судьбу и тащиться прямиком через посёлок Тимка не стал. Тем паче небольшой крюк через порт лишь украсит их экскурсию.

Ведь порт – это, можно сказать, главная местная достопримечательность. Растянувшийся по всему берегу, рассечённый пирсами и волноломами, утыканный громадными решётчатыми кранами, он и впрямь производил впечатление. Даже на десятом, на сотом посещении.

В общей сложности, порт и давал городу основной доход и способы честного заработка на жизнь. Ну или почти честного. Весь Бричпорт – по крайней мере большая часть его жителей – в той или иной степени кормились портом. Тем, что здесь разгружалось, загружалось, сортировалось, хранилось и продавалось. Теми, кто тут работал.

Судовладельцы и их конторы, грузчики, матросы, крановщики и водилы… Персонал, обслуживающий их всех, – продавцы в пивных и пабах, парикмахеры… Прачечные, булочные, бакалейные лавки…

Вся жизнь бурлила и кипела вокруг порта, создавая здесь причудливую смесь суеты большого мегаполиса и неповторимое очарование старинного патриархального пригорода.

Огромный бричпортский причал – один из крупнейших на побережье пролива. Сюда ведь даже военные плавучие города могли приткнуться!

Одна такая стальная крепость с хищным остроносым силуэтом, покрытая лесом антенн, ощетинившаяся сотнями пушек и палубных надстроек, как раз возвышалась у самого горизонта, довлея и нависая над гражданскими судами как небоскрёб над рахитичными деревенскими избушками.

На фоне этой громады даже многотонные океанские сухогрузы и танкеры казались мелкими и какими-то словно игрушечными.

Плавучий город стоял на закрытом пирсе, укутанном в несколько слоёв стальной сеткой и колючей проволокой, под бдительным присмотром нескольких вышек охраны и нескольких зачехлённых зениток.

На территории военного сектора также имелись свои магазинчики, пабы и ночлежки. Ведь в город военных не выпускали, хотя вопреки правилам тот или иной служивый нередко и отлучался в самоволку – на поиски приключений и запрещённых на территории военной базы вещиц.

В остальном же пространстве порта медленно кочевали буксиры и неповоротливые толстенькие баржи.

Не столь величественные, как «крейсер», но зато способные вместить аж пару сотен матросов и бесчисленное количество контейнеров, содержимым которых время от времени пыталась поживиться местная голытьба.

Как правило, контейнеры эти оказывались слишком прочными или слишком охраняемыми, чтобы ценную начинку можно было спереть вот так просто. Однако порой нет-нет да и удавалось особо отчаянным и наглым слямзить себе что-нибудь ценное.

И тогда шефа портовой полиции «взбадривали», а тот, в свою очередь, отыгрывался на подчинённых. Неделю-другую в порту было относительно тихо, охранники гоняли шпану и проституток, да и вообще всех, кто хоть чем-то привлекал внимание и не походил на типичного местного трудягу.

Но проходила неделя, максимум две – и всё плавно возвращалось на круги своя.

Тимка любил порт. Здесь пахло рыбой, солярой и… свободой.

Здесь никому не было до тебя дела.

По крайней мере, если не разгуливать, отсвечивая пачкой денег.

Хочешь – броди по пирсам, уворачиваясь от грузовиков.

Хочешь – лазай по кранам.

Снимать никто не полезет, да и ловить всерьёз не станут – кому оно надо?

Помимо эстетического удовольствия забраться ввысь, на шатающуюся и скрипящую конструкцию, дрожа от пронизывающего ветра и собственного страха, была в этом развлечении и вполне практическая польза.

Ведь словарный запас крановщиков, как оказалось, куда более смачен и обширен, чем легендарный сорокаэтажный мат грузчиков. Просто с земли крановщиков обычно не слышно. Но оторвись стропа с контейнера или порвись на перегрузе «авоська» – ооо! Почерпнутые тут выражения способны вогнать в краску даже видавших виды завсегдатаев самых сомнительных питейных баров.

Словом, жила в порту масса интересного народа. И была тут, конечно и своя, трущобная жизнь. Городские же жители – те, что обитали в чистеньких, ухоженных домиках выше по склону, сюда обычно не забредали.

Во всяком случае – без охраны.

Поэтому дела истинных владельцев всего этого великолепия всё больше вели всевозможные поручители, управляющие и прочие «представители».

Даже полиция была здесь своя – портовая.

Существовала она скорее для вида, пресекая разве что совсем уж наглые поползновения и бунты профсоюзов. А вот частная охранка лютовала. Больше половины трупов, регулярно находимых в местных закоулках, без сомнения, были на их совести. Пойманные воришки, бродяга, ставший ненужным свидетелем и прочая братия исправно пополняли сводки криминальных происшествий.

Ну а до таких, как Тимка, здесь обычно никому и никогда не было дела. Обложат матом, в крайнем случае – запульнут щебёнкой, но так – не прицельно, острастки ради.

Собственно, в самом порту нарваться на приключения шансов было куда меньше, чем в кварталах, что отделяли порт от города. Где, в основном и гнездилось местное население со всеми их многочисленными отпрысками.

Тимка вёл оторопевшую компанию вдоль пирсов, с видом хозяина здешних мест показывая и рассказывая про местные красоты, повествуя об их истории с такой гордостью, словно принимал участие в возведении всего этого великолепия лично.

Огромные, высотой с дом, козловые краны. Неспешно катящие по бетонке исполинские грузовики, одно колесо которых порой бывало в четыре, а то и пять Тимкиных ростов. Облепившие очередной сухогруз докеры и куча пьяных весёлых матросов, со смехом швырнувших ему мелкую монетку.

Циклопические конструкции кранов, пёстрые нагромождения контейнеров, временных и постоянных строений, складов, мусора и механизмов вызывали у экскурсии восторженные «вау» и охи.

Впервые открыв для себя это место, он и сам не вылезал отсюда почти год. Пока не прижился на Помойке – огромном базаре, битком набитом самым причудливым и разношёрстым народцем. Законы там были куда суровей, а жизнь суетливей и порой даже опасней, но зато и в плане добычи пропитания Помойка открывала не в пример более широкие возможности.

Хотя морской романтикой там, увы, не пахло. Скорее уж – мочой и гниющим мусором.

Но всё это, включая толстый слой мусора под ногами, ничуть не смущало стадо потеющих и вечно злых горожан, готовых до инфаркта торговаться с продавцами всякой фигни за каждый цент. А уж за стыренный кошелёк – так и вовсе бить до потери пульса, ломая пальцы и отбивая внутренности.

Спасало в таких случаях исконное кошачье проворство и мальчишечья резвость. Ну и профессиональная сноровка, конечно. Выбирай жертву понеповоротливее и побезобиднее и всё будет чики-пуки. Пробегут за тобой шагов тридцать, запыхаются и смирятся с потерей.

И Тимка «работал», старательно добывая из глубоких карманов кошельки, часы, мобилки, ключи от авто и прочие полезные ископаемые.

Но порт… порт – это совсем другое. Порт – это манящий запах свободы, это наглые чайки, норовившие вырвать из рук честно купленную сосиску, это приключения и кайф от возможности полазать по заброшенным, полузатопленным судам, нашедшим последний приют у Крысиного квартала. Кстати – то ещё местечко. Трущобы внутри трущоб.

А ещё в порту у Тимки было несколько хороших знакомых «на ключевых должностях» – водитель грузовика, крановщик, сварщики и каменщик…

Порт – это жизнь. И даже привычный ко всем этим чудесам, проходя под тысячетонным балочным краном, он каждый раз и сам ощущал, как начинает сильнее биться сердце.

Добрых полчаса компания топала вдоль пирсов, а порт всё не кончался и не кончался. На них покрикивали, но и только. Грузчики, водители, матросы. Кто-то с усмешкой, кто-то с угрозой, но дальше криков, дело обычно не шло.

Не встречая особых проблем, беглецы пересекли порт и углубились в трущобы.

– Так… А теперь – башкой не вертим, по сторонам не пялимся. Делаем вид, что сто раз тут ходили и немного скучаем. Улыбон вырубить! – проинструктировал всех Тимка и подкрепил свои слова символическим подзатыльником одному из Джейков.

Нахлобучив кепку на нос, он вразвалочку двинулся вперёд. Притихшая компания, тревожно поглядывая по сторонам, потянулась следом.

В отличие от самого порта, куда забредали в основном мальчишки да мелкая шушера, здесь, на окраинах, можно было нарваться всерьёз.

В этих узких улочках, старинных домах с дворами-колодцами, причудливо натыканными там и сям «новостройками» столетней давности… Именно здесь рождалась большая часть заметок в колонке криминальной хроники.

Грабили обычно богатеньких чужаков, но порой от скуки мяли рёбра и некстати подвернувшейся голытьбе из «своих».

Ведь если нет ценных предметов или денег – то и просто поиздеваться неплохо. Не со зла, а так… от скуки – тумаков наставить. Или, напротив, отмутузить всерьёз – за попытку сопротивления.

В остальном всё как везде. Главное – не выделяться.

Не показывать и тени сомнения в своём праве находиться в этом месте здесь и сейчас. Ни капли страха или смущения, ведь на страх тут особый рефлекс. Страх – это жертва!

И они брели по улице, стараясь не ускорять шаг под взглядами немногочисленных пока ещё компаний.

Настороженно глазели по сторонам, с удивлением созерцая облупившиеся фасады, отвалившуюся лепнину и прочий упадок.

В этих старинных обшарпанных домах ютились небогатые семейства портовых трудяг. Ну а в домах поновей, построенных ещё во времена расцвета Бричпорта, – местные аборигены, занявшие чуть более высокое место на социальной лестнице.

Озлобленные на всех, частью пытающиеся жить по установленным свыше правилам, частью – стремящиеся отыграться на ком-нибудь заведомо более слабом, но в основной своей массе – относительно мирные.

А вот сынки и дочки портовых рабочих, в отличие от папаш, в немалой своей части предпочитали зарабатывать отнюдь не п?том, а незатейливым и старым как мир способом – разбоем и грабежами. В основном, конечно, по мелочи, но случалось, что и по-крупному.

Самые бойкие ходили на промысел в город, ну а местное опустившееся отребье не гнушалось гоп-стопить в своих же подворотнях.

Впрочем, утренние часы здесь – всегда самые спокойные. Так что дальше нескольких задиристых комментариев в стиле «опа-опа, ты гляди, какая попа…» и «эй, крошка, а у тебя были когда-нибудь НАСТОЯЩИЕ парни?», прозвучавшим от местных ещё жиденьких компашек, дело не зашло.

Вскинувшийся было Рик связываться с превосходящими силами не рискнул, за что заработал презрительный Вейкин взгляд.

Притихшая экспедиция петляла по кварталам, поглядывая на потрескавшиеся грязные фасады, свисающее там-сям мокрое бельё и пёстрое нагромождение всевозможного барахла. «Спальный район», как называли это место городские.

Откуда произошло это название Тимка не знал. Но подозревал, что как раз от этих, утренних часов. В верхнем городе в это время уже вовсю кипела жизнь. А здесь – в это время все ещё спали. Те, кому на работу в порт, – уходили затемно. Ну а те, кто не работал, – дрыхли до обеда, а то и до вечера, выползая на поиски приключений, денег или дозы. Порой тут не скрываясь шастали даже крысы – народец, как правило избегавший покидать гетто при свете дня, да и вообще попадаться кому-либо на глаза.

Проститутки, мелкие бандюки, разбойнички посолидней, шулеры, каталы, бухие терпилы – всё это гнездилось здесь. В портовых кварталах, в опасном соседстве от гетто. Но днём тут было относительно безопасно и даже по-своему мило.

– Долго ещё идти? – в сотый, должно быть, раз поинтересовались бельчата.

– Действительно… уже сто раз пожалела, что с вами попёрлась, – поддержала близнецов Вейка. – Знала бы, что это за тридевять земель – сидела б дома на пару с зомби.

– Да пришли, пришли уже почти, – обрадовал компанию Тимка. – На автобусе, конечно, было б быстрее. Но только на автобус у нас щас денег нет.

– Тут ещё и автобус есть? – вяло удивился Рик.

– Ну да. И такси, – Тимка даже немного обиделся за родной город. – А в центре ещё и метро есть.

– Ну охренеть. Прям… цивилизация, – издевательски фыркнула Вейка.

Тимка промолчал – отвечать на колкости и вечные нападки ему было лениво. Особенно в таком благодушном настроении, как сейчас.

Тем более что унылые серые домишки наконец расступились, открывая зрелище, не слишком уступающее величию портовых пейзажей.

Помойка.

Именно так, с большой буквы.

Базар, образованный на месте настоящей помойки, откуда, собственно и пошло это название. Бытовало мнение, что оно имело и более возвышенный смысл. В некотором роде философский – не просто помойка, а Помойка Жизни.

Место, куда город выплёвывал всех, кто не сумел прижиться на чистеньких благообразных улочках, в суетливых нервных офисах. В тесных бюджетных квартирках и шикарных пентхаусах на верхних этажах небоскрёбов. На том, что называлось «социальной лестницей».

Термин этот Тимка не раз слышал от вечно пьяных местных философов, попрошайничающих на обширных улицах Помойки.

Сам же бескрайний рынок, раскинувшись на пространстве, по габаритам немногим уступавшем порту, напоминал слоёный бисквит. По слухам, когда-то здесь был не то угольный карьер, не то циклопических размеров воронка. Словом, огромная яма, в которую поначалу со всего города свозили мусор.

В итоге от ямы не осталось и следа. Зато образовалась благодатная рыхлая «почва» со множеством пустот естественного и рукотворного происхождения.

И сколько ни копай вниз – под образующими тротуар деревянными плитами, под бетонными нашлёпками, кирпичной кладкой и прочими видами покрытий находился мусор. Здесь можно было наткнуться на всё, что когда-либо производил город. Помятые холодильники, разбитые телевизоры, шкафы, автомобили и даже фюзеляж самолёта.

Пустой, обглоданный местными «старателями», со свинченными сиденьями и приборами, с выдранными жилами проводов и кабелей, но – целый, настоящий самолёт времён второй мировой.

На Помойке жили, кормились и работали. Многочисленное население рынка год за годом, поколение за поколением вгрызалось вглубь этой массы, сооружая и обустраивая растущие вниз многоуровневые катакомбы.

Ночлежки, бары, бордели – чего только не было там, под поверхностью.

Значительная часть местных «бизнесменов» покупала, продавала и мастерила всякие штуки. Говаривали, что на Помойке можно найти всё. То есть – абсолютно всё, что только можно найти в любом другом месте страны.

А если и нет – то уж точно можно достать.

На заказ.

И не важно, у кого и как это будет украдено.

Вверх, выше пары, максимум тройки этажей здешние постройки почему-то не росли. Только вниз. На много, много этажей вниз.

Настолько глубоко, что даже во время самых отчаянных рейдов городской полиции немногие фараоны рисковали соваться в эти катакомбы. А те, что имели глупость это сделать, – частенько не возвращались вовсе.

Днём же по узким извилистым венам-дорожкам струились сонные, шаркающие ногами неисчислимые вереницы горожан и туристов. Искатели дешёвых шмоток, всякого мелкого барахла и множества таких штуковин, достать которые можно было только здесь. Горожан, прибывших из той, другой жизни. Сытой, нормальной жизни, где есть своя собственная квартира, а то и целый дом. Где есть страховки, телевизоры и все прочие прелести цивилизации, о которых обитатели Помойки знали в основном понаслышке и относились с недоверчивой иронией.

Над извилистыми торговыми рядами высились кособокие коробки, контейнеры, деревянные конструкции, ларьки и будки, вагончики и чёрт-те что ещё. Во всех них тоже что-то продавали, мастерили или брали в залог.

Для местных Помойка, как и порт для «портовых», была центром вселенной. Центром жизни, вокруг которой крутилось всё – дом, «карьера», семья.

Как и порт, Помойка жила своей собственной жизнью. Как будто отдельно от города. Словно кусочек вообще иной, далёкой-далёкой страны. Суверенной страны со своими границами и пограничниками. Со своими законами, писаными и неписаными правилами и обычаями.

Полиция – ни портовая, ни городская – сюда почти не забредала. А местная охранка, поделённая меж несколькими криминальными авторитетами, отстаивала интересы Помойки с рьяностью удельных князьков.

Всех, кто приходил сюда из города днём, вообще словно бы лишь терпели. Как некое неизбежное зло – позволяли бродить вдоль рядов, пока не опустеет кошелёк. Пока эта сложная пищеварительная система не высосет из них все зелёненькие бумажные «витамины» с портретами давно покойных президентов и не выплюнет за границы организма как ненужные уже отходы.

Компания за Тимкиной спиной восхищённо притихла, потрясённо взирая на открывшееся столпотворение и простиравшиеся до горизонта нагромождения.

Экскурсовод же хитро ухмыльнулся, вспоминая как и сам, несколько лет назад, вот так же замер, не в силах оторвать взгляд от моря колышущихся голов. Оглохнув от гомона и шарканья ног, копошения и шебуршания. От разношёрстной, сливающейся в колышущееся марево, толпы. От пронзительных выкриков торговок и зазывал, всей этой суеты и шума.

Сейчас, спустя годы, намётанный Тимкин глаз уже безошибочно вычленял в толпе «охотников» и «лошар», машинально оценивал опасности и вероятности, бдительно прыгал по лицам на знакомых и полузнакомых, примелькавшихся и явно чужих.

Тимка был местным.

И всё это кипение, затейливыми водоворотами обтекавшее ларьки и лавки, было для него своим, привычным и понятным, как морской шторм для бывалого матроса. Он знал тут каждую щёлочку, каждую лесенку и потайную нору. Знал большинство нищих, воротил и кидал, воров, торгашей и охранников. А что самое важное – большинство из них знали его, Тимку.

– Стойте здесь, никуда не уходите, – бросил он и, не обращая внимания на обеспокоенные возгласы за спиной, нырнул в толпу.

С разбегу присмотренный «лох» – толстый холёный бобёр, надвое разделённый джинсами по экватору, в сопровождении не менее упитанного отпрыска, медленно дрейфовал в толпе. Брезгливо разглядывал лотки и развалы, потел под начинающим припекать солнцем. Утирал несвежим платочком жирную шею и часто отхлёбывал из пластиковой бутылочки. Словом, самая приятная кондиция: уже не столь бдительный, сколь утомлённый. В меру расслабленный и вялый – бери голыми руками.

С беззаботным видом Тимка прогуливался в толпе, изучая краем глаза бобровое семейство. Туго врезаясь в обширное пузо, джинсы на присмотренном лохе были натянуты так, что извлечь из заднего кармана его объёмистый бумажник – нечего было и думать.

А бумажник-то тугой. Слишком тугой, чтобы оставлять его на откуп другим щипачам, которых в местной экосистеме было не меньше, чем на болоте комаров.

Словно почуяв внимание, бобёр подозрительно зыркнул на Тимку, и тот улыбнулся – как мог дружелюбнее и искренней, словно собирался поклянчить милостыню, но всё никак не решался.

Скривившись, будущий терпила оттопырил губу и презрительно отвернулся. Выждав минутку, Тимка на пару шажков сократил расстояние и подмигнул мальчишке за лотком, торговавшему какими-то рыболовными снастями.

Паренёк был знакомый. В том смысле, что тоже здесь примелькавшийся. На Помойке вообще почти все друг друга знали – если не по именам, то хотя бы в лицо. Не лично, так заочно – со слов соседей по торговле и жилью.

– Верну, – шепнул он продавцу и, прежде чем мальчишка успел запротестовать, стянул с лотка моток лески и бумажку с воткнутыми в неё крючками.

– Э… Эээ!!! – только и успел вякнуть продавец, не привыкший к такому обращению. Воровать мелочёвку с прилавков здесь было не принято. Во-первых – кому ж её продать, как не местным же? А во-вторых – риск быть пойманным и побитым – сильно перевешивал любые возможные выгоды.

Если уж и тырить – то по-крупному.

А лески и крючки – товар грошовый… Но прежде чем растерянный паренёк успел вякнуть что-нибудь ещё, Тимка уже канул обратно в толпу.

Покупатели, ковырявшиеся в товаре, оживились и с интересом уставились на продавца – побежит ли догонять? Бросит ли товар без пригляда?

Не побежал.

Чертыхаясь и костеря наглеца на все корки, горностай раздражённо уставился на придирчивого покупателя, добрых полчаса ворошившего пальцем блёсны и крючки.

– Дядя, ты брать чё-нить будешь или не? Тут не выставка, мля!

Догнав неспешно продвигавшегося в потоке бобра, Тимка двинулся на сближение, на ходу закрепляя крючок на леске.

Руками выдернуть заветный бумажник без серьёзного рывка и шухера не выйдет. А вот «рыбалка» – способ куда более безопасный. Главное, чтобы поблизости не очутился кто-то, кто уже на себе испытал этот приёмчик. Кто прям спит и видит, как поймать несчастного карманника.

Аккуратно вонзив крючок в край бобриного портмоне, Тимка слегка приотстал, стараясь, чтобы леска, соединившая его и будущую жертву не натянулась. И чтобы никакой шустрила не ломанулся на обгон, не попытался проломиться сквозь эту нить, сорвав всю операцию.

Впрочем, риск подобного был минимален – никого сильно заполошного и суетливого вокруг не наблюдалось. Напротив – толпа неспешно несла их мимо лотков, стиснув так плотно, что никто никого не обгонял и даже не пытался.

Убежать в такой толкучке нечего было и думать. Как и рвануть против течения – затопчут нафиг.

Но впереди был небольшой перекрёсточек – и водоворот пешеходов, менявших направление. Со сладким обмиранием в теле, Тимка покорно переставлял ноги, следуя течению толпы и кончиками пальцев удерживая свою жертву на постепенно удлинявшемся поводке.

Ловил на себе подозрительные взгляды, но особого внимания не привлекал – руки держал перед собой, поднятыми к подбородку. Самая надёжная поза, чтобы никто из окружающих не обеспокоился внезапно за собственный карман. И вот он – поворот. Рывок! Бумажник рыбкой летит прямо в Тимкину ладошку.

«А?! Чо…?! Держи ворааааа!»

Беспомощно барахтающегося толстяка закружило и понесло течением, как дурацкий поплавок. Возмущённые его трепыханием, не особо вникая в ситуацию, окружавшие потерпевшего горожане недолго думая насовали бедолаге в тыкву, едва не опрокинули и повлекли дальше, невзирая на всё его возмущение и негодование.

Тимка же благополучно утёк в другое «русло», для верности сделал ещё пару поворотов и, окончательно затерявшись в толпе, осторожно огляделся. Погони нигде видно не было, нездорового интереса к его скромной персоне тоже никто не проявлял. Отдышавшись, Тимка осторожно выгреб из бумажника деньги, а сам кошелёк благополучно выронил под ноги толпы.

Если владельцу повезёт – портмоне его, со всеми пластиковыми карточками, водительскими правами и прочими признаками горожанина, найдут местные побирушки. И уже на следующий день он сможет получить их прямо на дом. С курьером. За небольшое, разумеется, чисто символическое вознаграждение.

Ну а если повезёт очень – то на кошель наступит и не поленится поднять кто-то из покупателей. А если этот кто-то, вместо того, чтобы прикарманить бумажник себе, не поленится сдать его охране, то толстяк услышит своё имя по матюгальнику и получит свои бумажки обратно ещё до выхода с рынка. Подобные объявления здесь звучали не редко.

Пересчитывая в кармане купюры, Тимка довольно улыбнулся. Обычно столь жирного лоха приходится выпасать чуть не по часу, а то и больше. Ибо в первые полчаса блуждающие по рынку покупатели ещё слишком подозрительны и нервно косясь на окружающих, буквально не выпускают кошельки из рук. Но побродив часик-другой меж лотков, потолкавшись в этой толпе, неизбежно расслабляются. И вот тут уж «ущипнуть» их – плёвое дело.

Жаль только, что половину добытого придётся отдать. Тем, кто официально «владеет» местными карманами.

Ведь за попытки схалявить могут и пальцы переломать.

В лучшем случае.

Ну а надеяться, что «лох» не засланный, что сумма денег в его кармане не известна «крыше» – удел глупцов. Крыша зарабатывает достаточно, чтобы такие засланцы появлялись тут регулярно и помногу. Иначе – кто бы в здравом уме не воровал у воров?

Вот и Тимка никогда не ленился честно и порядочно отстёгивать положенную дольку Химере, одному из «представителей», державших тему «карманного бизнеса».

И тоже, в свою очередь, кому-то там отстёгивавший.

Наверное.

Конечно, можно было бы «немного ошибиться» и отдать меньше положенной половины. И искушение сделать так порой было слишком велико, но… Местные учились считать куда раньше, чем писать и читать. В «трагическую случайность» никто не поверит, да и риск того не стоит.

От добра – добра не ищут.

К тому же ребята Химеры и местные охранники уже не раз и не десять даже выручали Тимку из очень щекотливых ситуаций. Так что – хрен с ним, не жалко. Ну, почти.

Тщательно разделив добытое на две кучки, Тимка сдал положенную «долю» постовой шестёрке – тощему лишайному крысу с ирокезом на плешивой башке.

В кармане после такого «расчёта» осталось всего пяток бумажек, но зато одна из них – целая сотня!

День определённо был удачным, и Тимку так и распирало от гордости.

Закупившись в сосисочной кульком обжигающе горячих колбасок, он отправился к лотку, с которого недавно стянул крючок и леску. При виде него сердитый продавец вновь напрягся, не зная, как реагировать на повторное появление «грабителя».

Улыбаясь как можно дружелюбнее, Тимка щедро протянул ему пятёрку. На подобную сумму здесь можно было скупить половину лотка и продавец даже не сразу решился принять купюру.

Ощущая себя щедрым меценатом, Тимка отправил в рот сосиску и вальяжно проследовал к пятачку, где оставил подопечных.

По счастью, за время его отсутствия никто никуда не делся и даже никто из местных не докопался до явно пришлой компании. Приятели лишь сместились в тенёк, под навес ржавого стального короба.

Обычно там тоже стоял лоточник – пустого места на Помойке не бывает в принципе. Здесь даже на крышах кто-нибудь да сидит, а то и живёт. Но в этот раз им повезло дважды – и лоточник не явился, и место с уютным тенёчком занять ещё никто не рискнул.

– А вот и я! – триумфально вскинув пакет с сосисками, возвестил Тимка. – Та-дааам! Осторожно, горячие!

Ребята накинулись на угощение, одна только Рона укоризненно склонила голову набок и подозрительно щурясь, повела носом – словно вполне догадываясь, каким методом всё это раздобыто.

– Ну а ты чего? – Тимка насильно впихнул ей сосиску, завёрнутую в тонкий, прозрачный от жира бумажный обрывок.

Сохранять осуждающе-назидательный вид, сжимая в лапе обжигающе горячую сосиску – то ещё занятие.

Под смех компании Рона поспешно перебросила сосиску в другую ладонь. А затем ещё раз и ещё, ощущая, как глупо выглядит со стороны, но при этом непроизвольно сглатывая слюну – настолько вкусный дух распространялся от раскалённого подношения.

А тут ещё и нахальная Вейка, карикатурно пародируя её гримасы, довольно смешно изобразила всё это паническое замешательство с охами, ахами и ужимками. Компания захихикала.

Кольнув кошку сердитым взглядом, Рона в очередной раз открыла было рот, чтобы осадить вредину, но сосиска пахла слишком соблазнительно, чтобы откладывать пиршество ещё хоть на секунду. Да и хихикающая компания всё равно вряд ли оценила бы её выпады.

Сдавшись, Рона вздохнула и отправила сосиску в рот.

Всё ещё посмеиваясь над разыгравшейся пантомимой, они побрели прочь, провожаемые пристальным взглядом невзрачного помятого типа, лениво привалившегося к одному из ржавых контейнеров. Помедлив, тип отклеился от нагретой солнцем стенки и, тихо буркнув что-то в лацкан пиджака, двинулся следом.

***

Луна-парк встретил их радостным гулом – пёстрая толпа вливалась в широко распахнутые ворота, где запертый в стеклянной будке билетёр азартно продавал входные купоны. Да, за «посмотреть на карусели» здесь тоже приходилось платить. Пусть цент, но всё же.

В конце дня эти деньги потом раздавали уборщикам, набранным из местных бродяг. За ночь им предстояло выгрести немалый пласт мусора и грязи, готовя территорию к очередному нашествию галдящих и мусорящих горожан.

Не далее как в прошлом году Тимка и сам был в рядах таких уборщиков. Нет, отнюдь не затем, чтобы заработать пригоршню мелочи за ночь каторжного труда. А за возможность поглазеть на все эти карусели и качели когда вокруг нет никого, не считая других уборщиков. А под утро – ещё и на халяву покататься на каруселях, когда проснувшиеся механики раскочегарят свою кухню.

Теперь же он, как и полагается солидному посетителю, платил за вход медяк и с превосходством поглядывал на местных мальчишек, перебиравшихся через высокий решётчатый забор прямо неподалёку от будки билетёрши.

Ловить их никто не пытался и голодранцы всех мастей спокойно сновали туда-обратно целыми стайками.

Приобретя входной талон, Тимка повёл экскурсию по аллейке, покупая билеты на всё, что попадалось на их пути.

Прокатились на «подсолнухе», поглазели на «ракеты» и силомер, заглянули в комнату смеха и ухохатываясь, двинулись в комнату страха.

– В обратном порядке надо было, – утирая выступившие от хохота слёзы, прокомментировала Ронка очередной всплеск веселья по поводу «ужасного» появления косматой деревянной ведьмы. Муляж вылетел с лязгом механизма, не особо испугав даже самых маленьких пассажиров мини-поезда.

Петляя по резким поворотам в тёмном туннеле, сцепка маленьких вагончиков катилась под низким потолком. Сверху реяли полотнища тряпичной «паутины» и «зловеще» раскачивались тусклые лампы. То и дело к самым вагончикам подлетали страшноватые куклы, но раззадоренная праздничным настроением, компания лишь хихикала.

– Мда. Разочаровывает, – вынесла вердикт Вейка.

Ох, лучше бы она промолчала! Словно по заказу или в отместку за их пренебрежительный отзыв, следующий поворот комнаты страха напугал их уже по-настоящему.

Качающиеся под потолком лампы вдруг кончились, но отблесков от них хватило как раз, чтобы рассмотреть, как вагончики летят под откос, уклон становится всё круче, а привычные крашенные в чёрный цвет стены внезапно сменяет жаркий пульсирующий туннель. Влажный, сочащийся слизью, изрыгающий навстречу горячий зловонный ветер и пробирающие до дрожи гулкие, утробные звуки.

Исполинская глотка. Слишком реальная, слишком страшная…

Вокруг завизжали.

Даже ко многому привычный Тимка ощутил, как шерсть на загривке взвивается дыбом, а пальцы сами собой до боли впиваются в поручень.

Вагончики на секунду замерли на краю исполинской ямы и… обрушились вниз, в темноту чьей-то утробы. Но прежде чем он успел разлепить сведённые судорогой зубы и завопить вместе с остальными – наваждение исчезло. Протаранив стальные дверцы, маленький поезд выкатился на свежий воздух под тёплые уютные лучи закатного солнца.

Прямо к новой порции зевак, изумлённо таращившихся на их ошалелые лица.

– М-мать… Это вот щас чо такое было? – путаясь в подгибающихся ногах, кошка с трудом вывалилась из поезда и едва не рухнула, почти повиснув на руке Рика.

Рона встревоженно обернулась, разглядывая одноэтажное и относительно небольшое строение с загадочным, столь разительно отличающимся от дешёвого начала концом. Места для всего того, что они пережили с этим внезапным падением – в этой унылой коробке попросту не было. Да если бы и было – летели они секунд десять. И даже будь внутри гигантская яма – каким образом они не заметили подъёма?

Она ошарашенно переглянулась с остальными и вновь с подозрением оглянулась на дверцы, из которых выкатился «поезд».

Тимка же, несмотря на мимолётный испуг, думал сейчас лишь о том, как широкая рысиная ладонь в момент «падения» вцепилась в его руку, лежащую на поручне.

Это странное ощущение на лапе запомнилось так, словно и сейчас она всё ещё держала его ладонь в своей. За повторение подобного он с радостью бы ещё раз пережил весь этот ужас снова и снова. Хотя теперь, когда он уже знал, что заканчивается такое падение не тупиком в желудке монстра, подобные фортеля, конечно же, вряд ли бы испугали как раньше.

И всё же… было в том пугающем финале нечто странное. Слишком уж… неожиданно круто. Реалистично. Необъяснимо реалистично на фоне всех предварявших этот финальный аккорд довольно посредственных «пугалок».

Тимка подозрительно оглянулся на дверцы, из которых уже появился очередной «поезд». Но сидевшие в нём горожане не выглядели шибко напуганными. Скорее – весёлыми.

И вот это было совсем уж странно.

Если бы не пара до сих пор трясущихся детишек с мечущимися вокруг них мамашами, Тимка и вовсе решил бы, что всё это странное падение им просто померещилось.

Но впереди ждало ещё много развлечений и десятки аттракционов. Ломать голову над неразрешимыми проблемами было глупо, да и некогда. Тем более, что под вечер к парку подтягивалось всё больше и больше гуляющих и очередь к «чёртовым горкам» на глазах удлинялась.

Волчица же, как заботливая мамаша, присела на корточки перед мышем и подтирала капли крови с его носа.

Ударился о поручень?

Тимка перевёл взгляд на «чёртовы горки».

Стройные, невообразимо высокие решётчатые конструкции, неуловимо похожие на строительные леса. Стремительно летящие по горкам вагончики, визжащий в них народ… История с Ронкиной ладонью имела шансы на повтор и он оживлённо потянул компанию в нужном направлении.

– Наверное, детям подобное бы не стоило… – Диана осторожно придержала мыша и одного из Джейков. Второй близнец остановился сам.

Остальные оценивающе посмотрели на «детей».

– Это почему?! – хором возмутились бельчата. – Мы тоже хотим! И мы не дети!

Взгляды переместились на мыша, но тот хранил прежнюю безучастность. Даже несмотря на вновь показавшуюся из разбитого носа каплю крови.

И они всей толпой влились в очередь на подкативший «поезд».

Деньги утекали как сквозь пальцы.

В обычное время такой суммы Тимке хватило бы на добрых пару недель безбедного существования. Сейчас же – ком мятых купюр таял на глазах.

Но за этот праздник жизни он готов был пожертвовать и куда б?льшим, чем удачным заработком за день.

Усевшись в вагончик, они медленно покатили на самую высокую горку. Вейка тотчас вцепилась в локоть лиса, и Тимка с надеждой покосился на рысь, но к его разочарованию, Рона ничего подобного делать не собиралась.

Вздохнув, кот принял небрежно-скучающий вид, хотя взгляд нет-нет да и сползал в разрез её рубашки.

На горках он катался и ранее, даже не один десяток раз. Но всё же ощущение кратковременной невесомости на пике аттракциона, этого ускоряющегося падения в пропасть, тяжести, вжимающей в кресла и сходящей на нет при очередном падении – привыкнуть к этому до конца так и не получалось. И внутри всё замирало и обрушивалось в район пяток каждый раз, как поезд с грохотом нырял в очередной спуск.

Вокруг визжали – кто радостно, кто испуганно.

Тимка ещё раз с надеждой покосился на Ронку, но рысь и не подумала пугаться. Ничего из того, что делают обычно девчонки в подобных ситуациях. Лишь сосредоточенно держалась за поручень и лишь раз ответила ему мимолётным странным взглядом.

Одно радовало – на очередном повороте их притиснуло друг к дружке. Да куда плотней, чем Тимка мог надеяться, кайфуя от случайного соприкосновения их бёдер во время подъёма.

И в этот раз она не отодвинулась.

Намеренно?

Или просто не придала значения, не обратила внимания?

Описав финальную длинную петлю, «поезд» остановился у помоста и маленький отряд, смеясь и наперебой делясь впечатлениями, высыпал на землю.

А потом был «Велосипед», составленный из трёх титанических колёс и впрямь напоминавших велосипедные. Только вместо педалей – двухместные кабинки-качели.

Аттракцион ромашка, аттракцион с кольцами, которые требовалось набросить на разнокалиберные столбики, покупка всех местных лакомств и даже пары бутылок пива, приобретённого вопреки бурных протестов Роны.

«По-взрослому» выдув по паре банок, они кое-как уговорили пригубить и её.

И Ронка выпила.

Ещё. И ещё чуть-чуть.

А потом, несмотря на заметно хмельной взгляд, вдруг продемонстрировала класс, небрежно разнеся в тире череду мишеней из пневматического ружья.

«Чпок-чпок-чпок-чпок… чпок!» – пять пулек из барабана одна за другой, почти с автоматной скоростью, поразили уточек, рыбок и ящерок, бандита в маске и зелёного инопланетянина с бластером.

Брови владельца тира взлетели, казалось, к затылку. Пожилой барсук протёр пенсне, снова водрузил его на нос, переводя подозрительный взгляд то на мишени, то на ружьё.

– Так шо там у нас насчёт суперигры? – одарив старичка широкой хмельной ухмылкой, кошка опёрлась о стойку локтями, демонстрируя вызывающее декольте.

Выйдя из ступора, продавец сердито вручил им плюшевого динозаврика. А затем воздушный шар с гелием, ещё одного динозаврика, пластмассового пупса, клоунский парик и нос, воздушного змея и надувную ящерицу.

Раз за разом Рона без промаха выбивала движущиеся, качающиеся, плывущие мишени.

Вокруг стала собираться толпа зевак, отпускавших ехидные комментарии в адрес близящегося разорения тира и восхищённо цокавших языками.

– Стоп! – владелец аттракциона накрыл ладонью остававшиеся в баночке пульки. – Тир закрывается!

Разочарованная компания отчалила от киоска и повторно утешилась сладостями в ближайшей лавке. Не забыли отложить и для оставшегося в землянке Пакетика.

– Ну что… домой, что ли? – прикидывая, который может быть час, озвучил общую мысль Тимка.

Покидать луна-парк не хотелось, особенно теперь, когда всё вокруг тонуло в огнях, а над головой плыло бархатно-чёрное небо, усыпанное алмазами звёзд.

Ласковый ветерок зарывался в шёрстку, охлаждая разгорячённые прогулкой и выпивкой тела, лёгкие разрывались от свежего, непередаваемо вкусного ночного воздуха, а голова кружилась от избытка эмоций и ярких ощущений.

Тимка сфокусировал взгляд на топавших впереди кошке и лисе, романтично держащихся за ручки и внезапно ощутил, что и собственная его рука кого-то держит. Причём когда это случилось, он решительно не помнил.

Удивлённо, словно с некоторым недоверием, Тимка начал было поворачивать голову, но замер, боясь спугнуть мгновение. Не утерпел и всё же покосил глазом.

Рона улыбнулась. Смущённо и словно бы даже виновато.

Напрягшись, она осторожно разжала пальцы и потянула ладонь прочь. Стремясь удержать, продлить это касание, Тимка панически стиснул пальцы.

Играющая музыка, толпы праздношатающихся горожан и тёмное, уже усеянное звёздами небо.

Ему отчаянно хотелось, чтобы это всё длилось и длилось, тянулось без конца и края, ну или… хотя бы час… Но – неумолимое время приближалось к полуночи. Музыка стала стихать, из развешанных там и сям динамиков понеслись приглашения топать домой и непременно возвращаться завтра.

В потоках хлынувших к воротам посетителей с внезапной чёткостью выделился тип. Невзрачное, неприметное лицо, неброская, блёклая одёжка… Обычно по таким субчикам взгляд скользит не задерживаясь, но тут… Очень уж явно этот островок неподвижности выделился в потёкшей к воротам толпе. А вместе с ним и ещё несколько таких же типов, то и дело косившихся на их компанию как бы невзначай, украдкой.

Тимка похолодел.

Расслабившись и позабыв на время обо всех проблемах, он вконец потерял бдительность и… ловушка почти захлопнулась.

Тимка шикнул на друзей, показав глазами на приближающуюся опасность.

– Что?

– В чём дело?

– Тихо. Сейчас резко разворачиваемся и быстро-быстро валим отсюда.

– Зачем? – кошка обернулась, нахмурясь, уставилась прямо на одного из типов. И типу это внимание явно не понравилось. Склонив голову к лацкану пиджака, он что-то пробормотал себе под нос, и остальные загонщики вдруг разом пришли в движение, рванулись к ним.

– Быстро, я сказал! – Тимка грубо пихнул кошку и лиса, остальные, чуть замешкавшись, ринулись следом. Поредевшая толпа шарахалась прочь, провожала бегущих недоумёнными и испуганными взглядами.

Выигранные в тире игрушки, свёрток с едой для Пакетика – всё полетело под ноги настигавшей погоне. Бежавший первым пёс, поскользнувшись на плюшевом динозаврике, кувыркнулся и угодил под ноги коллеге. Потеряв равновесие, оба покатились в пыль, пугая не успевших расступиться прохожих и мешая другим преследователям сократить расстояние.

Но ещё добрый десяток загонщиков продолжал быстро сокращать расстояние.

К счастью, впереди подвернулась корзина с жёсткими резиновыми шариками, которыми патлатый клоун за монетку предлагал кидать в него всем желающим.

Пинком опрокинув корзинку, Тимка в прыжке перемахнул через лоток сахарной ваты, перекатился через тележку с мороженым, попутно прихватив один из рожков прямо из рук оторопелой продавщицы, лизнул и на бегу метнул его в физиономию настигавшего громилы. Не ожидавший такого коварства, пёс споткнулся, зацепил плечом лоток и потерял скорость.

Ловить кота в толпе… Ха-ха три раза!

Поднырнув под расставленные руки очередного набегавшего мужика и увернувшись от хватки доброхота-прохожего, Тимка ловко вывернулся из сграбастанной кем-то майки и, уклонившись от настигающей пятерни понёсся прочь.

Погоня захлебнулась, не преодолев оставленной им полосы препятствий.

Чего и следовало ожидать.

Запыхавшийся Тимка вырвался на относительно просторное место и завертел головой, пытаясь сориентироваться. Уводя погоню от остальных, он начисто потерял направление на ворота и выскочил в стороне от основного потока гуляющих.

Обычно подобного с ним не случалось, но сейчас – ох не вовремя он расслабился! Не вовремя!

– Попался! – торжествующе взвизгнул один из типов, подкравшийся почти вплотную. И ведь если б не этот дурацкий выкрик – мог бы и преуспеть, но…

Привычно качнувшись из стороны в сторону, Тимка изобразил, что собирается метнуться сначала влево, потом вправо и кувырком пролетел по центру расставленных в попытке упредить его манёвр ног.

Грузный громоздкий сенбернар, отчаянно изогнулся, попытался всё же успеть сграбастать его загривок, но лишь окончательно потерял равновесие и неловко шлёпнулся на асфальт далеко позади.

Ох как всё не кстати, как не вовремя-то…

Оставалось надеяться, что Ронка догадается выводить всех прочь из превратившегося в ловушку луна-парка. А выходов тут не густо. И значит, именно там они и встретятся. И хорошо, если без этих уродов…

Увернувшись от очередного набегавшего пса, он вклинился в толпу гуляк, заработал локтями, не обращая внимания на протестующие вопли и ответные тычки, пока наконец не прорвался наружу, по ту сторону ворот.

К невероятному его облегчению, остальная компания уже вырвалась из этого бутылочного горлышка. Но вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят – лишь нервно вглядывалась в пёстрые толпы, по-видимому высматривая его, Тимку.

А со стороны второго выхода, расшвыривая гуляк, неслась к ним вторая кучка преследователей.

– Уфф… ну чё встали – шевелитесь! – Тимка метеором врезался в перепуганную компанию, подталкивая всех к ближайшей машине.

Скучавший бомбила испуганно вытаращился на горохом просыпавшихся в машину пассажиров.

– Шеф, плачу втрое! Тока резче! – подбежав со стороны водителя, Тимка выдрал из кармана ворох оставшихся мелких купюр и швырнул в открытое окно.

Флегматичный сурок пожал плечами и неспешно собрав купюры, лениво потянулся к ключу зажигания.

– Живей, ну живей же! – Тимка буквально забросил в тарантас мыша, пропустил волчицу, подтолкнул рысь и утрамбовал следом обоих белок. Кошка и лис втиснулись на переднее сиденье. А вот для самого Тимки места катастрофически не оставалось – и так не факт, что удастся захлопнуть заднюю дверцу. А типы уже в считанных футах…

– Гони, до вокзала! – рявкнул Тимка, подкрепив команду ударом кулака по крыше авто.

Оторопевший сурок машинально выжал газ.

– А ты?! – крикнул кто-то из девчонок, но машина уже сорвалась с места.

Тимку и набежавших преследователей обдало клубами сизого дыма.