Краденый Мир

Эта книга вряд ли бы увидела свет, если бы не несколько лиц, оказывавших автору неоценимую поддержку на разных этапах жизни и непосредственно в работе над книгой:

 Александр Рыбашов, Дмитрий Садеев, Александр “Mr.Boggus” Пашин, Zengel, Диана Нигматова, Александр Сараев, Андрей “AndroidFox” Яковлев, Viktor Knaub, Tom, Redgerra, Дмитрий Янковский, Алексей Пехов,  Роман Арбитман и Яна Боцман. СПАСИБО! 😉

Придут Вестники числом восемь.

Закричит земля и разверзнутся врата Ада.

Вернётся Преданый Легион и судить будет.

Сорок дней и ночей продлится кровь,

пока Падшее Дитя не заплачет над пёстрым ангелом.

Монотонно несущиеся навстречу стенки туннеля. Размеренный стук колёс.

Весь день в полосочку – полоса светлая, полоса тёмная… Минуты две – на станции, минут пять – в туннеле.

Жизнь водителя метро на редкость однообразна и в основном скучна.

Если не считать самоубийц.

За те годы, что он водил поезда, чего только не случалось на линиях. Бабы, мужики, детишки…

И каждый раз, как он думал – всё, привык, уже привык… Каждый раз очередной прыгун доказывал: привыкнуть к этому нельзя.

Он всего лишь машинист, чем он заслужил такое? Все эти лица, вечной пёстрой полосой проносящиеся вдоль края перрона и преследующие его даже перед сном? Теряющиеся позади, либо на миг застывающие перед лобовым стеклом в каком-то жутком подобии стоп-кадра. Чтобы в следующую секунду огромный семидесятитонный ластик навсегда стёр чью-то неудавшуюся жизнь.

Поезд-то вычеркнет. А он?

Почему он должен вскрикивать по ночам и просыпаться в холодном поту? На каждой остановке с тревожным подозрением всматриваться в лица вдоль края платформы в тщетных попытках определить – кто же следующий?

Поначалу он всем им сочувствовал.

Потом ненавидел.

Потом ему стало безразлично.

Вот и сейчас машинист меланхолично проводил взглядом очередную подозрительную физиономию: мутный встрёпанный тип с застывшим взглядом.

Замерев в странной позе на самом краю, далеко за белой чертой безопасности, тип так и не пошевелился, пока поезд не простучал мимо и не замер у перрона.

В иное время машинист бы рванул стоп-кран сразу, едва завидев подобный оловянный взгляд. Но – десяток жалоб от пассажиров, встретившихся с передней стенкой вагона, пара не начисленных премий – всё это хорошо лечит от излишнего сочувствия.

В конце концов, если какой-нибудь псих решит подохнуть столь болезненным способом – это его решение. А он тут едет.

Работа у него такая – ехать.

И всё же, когда поезд благополучно остановился и никаких воплей с перрона не донеслось, машинист тихонько перевёл дух.

Пшикнули двери, срыгивая приехавших и сглатывая отъезжающих. Уследить в такой толпе за странным типом не удалось, сколь ни таращились собачьи глаза в установленное на краю перрона огромное зеркало. Обвислые уши пса расслабленно опустились – ещё пять минут покоя в тёмном скучном туннеле. «Тёмная полоса» по иронии судьбы для него имела совсем обратный смысл. И именно в туннелях, как правило, никогда ничего не происходило.

Толкнув рукоятку «сектора», машинист отправил поезд в жерло туннеля. Размеренно покачиваясь в своём кресле, он рассеянно поигрывал сползшей на кончики пальцев сандалией. От долгого неподвижного сидения затекли ноги и даже хвост. Мышцы требовали хоть какой-то подвижности, и нога непроизвольно подёргивалась, раскачивая обувь, повисшую на кончиках пальцев.

Поезд нёсся в темноте туннеля.

Сандаль покачивался.

Поезд нёсся.

Сандаль упал, и машинист лениво потянулся к нему ногой, раздражённо косясь на пол кабины.

В тёмных туннелях никогда ничего не происходило. Никогда за все годы его работы. Но, как гласит жизненная мудрость: всё когда-нибудь случается в первый раз.

Смачный гулкий шлепок о лобовое стекло, рефлекторно дёрнувшаяся рука на «секторе», визг тормозов и глухой дробный стук позади кресла: руки и головы пассажиров сталкивались со стенкой кабины.

«Капец премии», – мрачно вздохнул машинист, разглядывая тело, медленно сползающее вниз по лобовому стеклу. Оставив жирный чёрный мазок, труп соскользнул за пределы поля зрения – задолго до того, как поезд сумел остановиться полностью.

Проклятье! Ну какого чёрта этот урод вылез на рельсы, да ещё именно в ту секунду? Почему не отскочил в многочисленные технические ниши, почему не лёг между рельсами, наконец?

Для кого там яма сделана?!

Не заметить летящий поезд в пустом туннеле метро – это надо постараться!

С визгом и скрежетом состав, наконец, замер.

Вздохнув, водитель доложил о происшествии, одновременно ткнув кнопку автоматического оповещателя.

Отвратительно довольный голос диктора забормотал в вагонах утешительное «бла-бла-бла» для пассажиров.

«Сохраняйте спокойствие, пока водитель убедится, что трупак достаточно дохлый и врача ему уже не надо», – кривляясь и гримасничая, пробурчал пёс персональную версию сообщения.

Нащупав фонарик, он со вздохом открыл дверцу кабины. Осторожно спустился на землю. Проклятая сандалия вновь свалилась, и он, чертыхаясь, раздражённо нашаривал её босой ногой.

В туннелях было холодно.

И страшновато.

За годы работы ему ещё ни разу не приходилось выходить из кабины в тёмный туннель. И сейчас пёс поёживался и нервно оглядывался, посвечивая по сторонам фонариком. Мощный, слепящий луч выхватывал из темноты осклизлые стены, тускло-зелёные бока вагонов и толстые пыльные вены кабелей, покрытых какими-то подозрительными лохмотьями. К ярко освещённым окнам прилипли недовольные и испуганные лица пассажиров, тщетно пытающихся разглядеть из залитого светом салона то, что происходит в темноте туннеля.

Вот не было печали! Ну что за день!

На работу чуть не проспал, обувка на ладан дышит… Давно пора разориться на новую, но всё никак не выбраться на рынок. И до зарплаты целая неделя, а в карманах уже пусто… И ещё этот придурок под колёса, чтоб ему на том свете пусто было!

Заглядывая между колёсных пар, машинист поплёлся к хвосту поезда. А навстречу из туннеля уже катила тугая волна тёплого воздуха и нарастал гул идущего следом состава. Поезд замедлялся – водителю, разумеется, уже сообщили из диспетчерской, и тот сбавлял скорость задолго до приближения к остановившемуся составу.

Тело несчастного нашлось в десятке шагов позади последнего вагона.

Машинист второго поезда, молодой суетливый суслик, пружинисто спрыгнул на землю и бодро засеменил к тёмной изломанной массе на рельсах…

– Ну что?

Они почти одновременно склонились над телом, и пёс посветил фонариком.

– О боже! – отшатнулся суслик. – Что это?!

Пёс промолчал.

Нахмурив лоб, он мрачно разглядывал сбитого, пока опасливый коллега потихоньку пятился прочь.

– Похоже на шимпа. Только лысый, – пёс отвёл взгляд от странного тела и пожал плечами. – Больной, наверное.

– А здоровенный какой! – суслик торопливо вскарабкался в кабину. – Ну ты там давай заканчивай с этим мутантом, а я пока в диспетчерскую отзвонюсь.

Хмыкнув, пёс обошёл тело.

Луч фонарика выхватывал из темноты всё новые и новые шокирующие подробности. Лицо покойника от столкновения с поездом превратилось в кровавый блин, руки-ноги изломаны и вывернуты под дикими, противоестественными углами. Словом, к гадалке не ходи – видно, что доктор тут уже не нужен.

Но даже при всех немалых повреждениях – что-то в этом теле было не так. Сильно не так.

И он давно бы просто спихнул труп с рельсов, согласно инструкции – оставив эту проблему обходчикам, полиции и медикам… Да только трупак был очень уж …странным.

Словно и впрямь мутант.

Огромное, грузное тело с причудливыми, совсем нехарактерными для шимпа пропорциями. Слишком уж массивный корпус, слишком короткие руки и слишком длинные и прямые ноги.

Раскинутые руки покойника, как и у шимпов оканчивались пятью округлыми пальцами с плоскими нашлёпками «недокогтей». А вот на ногах вместо типичных для шимпов бот-перчаток – были массивные ботинки странной, нелепой формы. Словно бы сжатые, сбитые в подобие продолговатых копыт, насаженых на толстую негнущуюся подошву.

А ещё на покойнике был странный, некогда белый комбинезон со множеством карманов и потрёпанным, залитым кровью бейджиком.

Пёс склонился над телом, прищурился, подсвечивая себе фонариком попытался рассмотреть имя и фото покойного. Но разобрать удалось лишь часть, да и то – набранную самыми крупными буквами.

«Y.Seme…y»

Пёс набрался храбрости и перекатил покойника на живот. Определить породу по хвосту не удалось – хвоста у трупака попросту не было.

То есть – вообще. И даже в том месте, где ему полагалось бы быть – комбинезон был девственно чист: ни клапана, ни застёжки-хлястика.

– Что ты делаешь? – беспокойно чирикнул суслик, свесившись из кабины. – Отойди от него – вдруг заразный!

Пёс поспешно отдёрнул руку, подумал и вытер пальцы о рубашку.

День не задался.

К этой мысли он возвращался ещё не раз и не два.

Сначала – когда выслушивал профилактический разнос от начальства.

Затем – потея под взглядами двух одинаковых гэбэшников, похожих друг на дружку как близнецы-братья.

В конце этой «беседы» протокольные рожи представителей закона переглянулись и посоветовали ему немедленно забыть о происшествии. И никогда ни при каких обстоятельствах о нём не болтать. Машинист не возражал.

И даже, когда спустя полчаса после допроса в депо просочились молодая сексапильная лисичка и коротышка-бурундук с видеокамерой наперевес, пожилой машинист счёл за лучшее тихонько затеряться в толпе и предоставить общение с журналистами молодому бойкому коллеге.

***

Нового «жильца» притащили среди ночи. Где-то далеко, за толстой стальной дверью клацнул рубильник.

Противно моргающий свет залил бетонный коридор.

«Лампы дневного света». И кто только придумал это название? Никакой он не дневной! А этакое мерзкое синюшно-трупное свечение, под стать этим обшарпанным бетонным стенам и мрачным сырым коридорам.

В зарешёченных камерах зашуршало и заворочалось – соседи слева и справа приподымались на лежанках, просовывали любопытные носы сквозь прутья, сонно моргали на свет.

Визит охраны в такое время – явление нетипичное. А всё необычное, ломающее ледяную корку апатии, безнадёги и унылого отупения – всё это на краткий миг возвращало ту, прежнюю жизнь. Любопытство, надежды, мечты.

Недавно появившиеся обитатели подземелий какое-то время ещё хранили их, эти отголоски былой нормальной жизни, но потом всё равно «гасли». Меркли, превращаясь в такие же безмолвные тени, как и все здесь присутствующие сколь-нибудь значительный срок.

Кто-то держался с неделю, кто-то месяц. Но «гасли» все.

Когда день не отличить от ночи, когда теряешь счёт времени и единственное доступное развлечение – это сон… Мир и впрямь меняется. Из него уходят краски, запахи, надежды. Даже ползающие по лицу мухи не вызывают уже желания согнать их.

И оттого подчас не сразу отличишь живых от мёртвых, уже окоченевших, невидящим взглядом уставившихся в потолок.

Не хочется лишний раз двигаться, реагировать на окружающий мир. Не хочется ничего, лишь бы все оставили в покое. Лишь бы поскорей погас свет, и можно было хоть ненадолго забыться сном.

В котором, быть может, вновь приснится та, прежняя жизнь. С красками, эмоциями и всем тем, что осталось по ту сторону каменного лабиринта.

Не думать, не думать о том, что скоро всё закончится, и ты вновь проснёшься в сырой холодной камере. Не думать о том, что в один прекрасный день опустеет и она.

Как пустели камеры слева, справа и напротив. Как случалось это уже не раз, не два и не десять.

Как будет происходить ещё много-много сотен тысяч раз.

Исход всегда один.

Точнее, два: либо «не вернулся», либо окочурился во сне. В этом случае во время очередного обхода охрана извлечёт обмякшее безвольное тело из камеры и небрежно, как мешок с мусором, протащит за ногу через весь коридор.

Старожилы устало отвернутся, а новенькие, округлив глаза, вытаращатся на покойника.

Она поёжилась и едва слышно вздохнула. Укрылась тонкой простынкой и постаралась не обращать внимание на гулкий топот охранника. Вперемешку с шагами звучал и какой-то странный шорох, словно вошедший уже волочил за собой труп.

Вот только – почему сюда? Обычно покойников таскали из камер, а не заталкивали обратно.

Но шаги и странный шорох приближались.

И вот это уже было необычно. Даже почти интересно. Хотя… всё ещё не повод обернуться. Даже для того, чтобы выяснить, какой из охранников сегодня дежурит. Ведь копыта здесь были только у одного – здоровенного кабана, на необъятных плечах которого трещала форма.

Однако… зачем ему тащить труп в камеру?

Где-то в пыльных, покрытых паутиной закоулках закопошилось любопытство. Вялое и сонное, но всё же заставляющее недовольно покоситься в сторону шагов.

Нет, кабан тащил не труп.

Небрежно ухватив за шиворот просторной майки, охранник тащил кота. Совсем мелкого – на вид лет тринадцати.

Сердито скрестив руки на груди, новенький, казалось, всецело смирился со своей участью. Лишь вертел головой, с детским любопытством глазея по сторонам.

Ни дать ни взять – турист, осматривающий очередную достопримечательность на экскурсии.

И вот это было странно. Очень странно. Придавало происходящему какой-то нелепый, сюрреалистический оттенок.

Обернувшись в очередной раз, кошак встретился взглядом с одной из обитательниц камер, бодро утёр разбитый нос окровавленной ладошкой и …расплылся в широкой улыбке. На разбитой, перепачканной кровью морде улыбка эта смотрелась абсурдно и дико. Словно вырезанная из иной реальности и шутки ради наклеенная на грязную помятую мордаху.

Мысли сбились в кашу и потеряли связность.

Она сердито отвернулась, решительно выдохнула и перевернулась на другой бок. Сон был испорчен. Сейчас этот новенький начнёт «общаться», и затянется это по меньшей мере до утра.

Ох, как же не вовремя!

И, по закону подлости, как назло – точно напротив её камеры!

«Шмяк-бряк» – пленника швырнули «в номер».

– Эй, свинина! Осторожней с товаром! – вякнул кошак и воинственно шмыгнул носом.

Рысь непроизвольно сжалась – сейчас хряк «откалибрует» мелкому борзометр, после чего тот будет охать и стонать весь остаток ночи, жалуясь на жизнь и потирая отшибленные места. А потом всё равно начнёт приставать к соседям с нелепыми, уже сто раз слышанными ими вопросами.

Но мелкому повезло: вразумлять дерзкого пленника охранник поленился.

Лязгнул замок, и кабаньи копыта затопали прочь.

Новичок, впрочем, не успокоился. Повиснув на прутьях, кошак яростно потряс решётку:

– Эй! Ну-ка вернись! Я с тобой ещё не закончил!

Фраза добавила абсурдности происходящему: кот был раз в десять легче кабана, а макушкой едва ли достал бы тому до пупа, даже если бы привстал на цыпочки.

Словом, «наезд» выглядел настолько нелепым и смешным, что она едва не фыркнула в голос.

И вновь затаила дыхание, когда кабан вдруг остановился. Испуганно перевела взгляд на неугомонного новичка, а затем обратно – на тень охранника, макушка которой как раз ещё покачивалась на полу перед её камерой.

Кабан покосился назад. К счастью для кота – то ли бугай и впрямь торопился, то ли попросту поленился возвращаться обратно… Презрительно хмыкнув, здоровяк двинулся дальше. Лишь громыхнул по пути пудовым кулачищем о решётку одной из дверей: знайте, мол, кто в доме хозяин…

Содержимое камеры испуганно шарахнулось прочь, а она вновь перевела обеспокоенный взгляд на шебутного котёнка.

В мыслях царил сумбур и раздрай. С одной стороны – секунду назад сама была бы совсем не прочь, чтобы новенького утихомирили парой тумаков. С другой – это неожиданно и необъяснимо возникшее опасение за целостность его дурной головы.

А ведь ещё минуту назад на всё и вся было совершенно плевать – лишь бы оставили в покое и не мешали спать.

Кошак же вновь «включил» свою нелепую и совершенно неуместную в подобных обстоятельствах улыбку.

Приняв картинно-непринуждённую позу, он небрежно прислонился плечом о решётку и переключил внимание на неё:

– Эээ… Привет?

Выглядело это как какой-то условный рефлекс. Как «ваааа!!!» со стороны малолетних оболтусов, подглядывающих в девчачью раздевалку.

Столь быстрый переход от воинственных воплей к неуклюжим заигрываниям лишь добавил происходящему идиотизма.

Бред! Абсурд и нелепость!

Всё настолько дико, неуместно и… странно, что она совершенно терялась и не знала, как реагировать.

От происходящего к горлу подступал непроизвольный истеричный смех. Такой же глупый и нелепый, как беспокойный сосед напротив.

– Классная маечка!

Она сердито села и раздражённо зыркнула на доставучего соседа. Словно в насмешку над здравым смыслом, майка новичка доставала тому почти до колен, в то время как её собственной – едва хватало прикрыть верхнюю часть бёдер и зад.

И ладно бы только это!

Непокорный рысий хвост от каждого всплеска раздражения непроизвольно норовил сердито и вызывающе встопорщиться, предательски задрав эту майку выше всяких приличий!

И чем отчаянней она пыталась сдерживать нарастающее раздражение от этого дурацкого поединка с майкой, тем труднее удавалось сдерживать этот наглый неуклюжий обрубок!

Беспокойный сосед хихикнул, с вызывающей бесцеремонностью разглядывая её мучения сквозь прутья клетки.

– Эй? Чо молчишь?

Рысь стоически вздохнула и, ухватив балахон за нижний край, раздражённо натянула его как можно ниже.

«Чо»!

Поддерживать угрюмый вид стало немного проще. Мелкий нахал – лет на пять помладше, можно сказать, ребёнок ещё, а туда же… Мачо недоношенный!

– Эй! Тя как зовут? – не отставал сосед, продолжая бесстыдно ощупывать взглядом все её выпуклости и округлости, проступившие под натянутым балахоном.

Собрав остатки терпения, она сердито села и, укрывшись простынёй, демонстративно плюхнулась на деревянный лежак. Головой в противоположную от него сторону. Словно всем своим видом демонстрируя предельно явное нежелание вступать в какие бы то ни было дискуссии.

Улеглась и тут же пожалела об этом: развернуться к мелкому нахалу задом было явно плохой идеей.

– Вау! Кааакой вид! – кошак одобрительно гыгыкнул. И рысь чуть ли не физически ощутила, куда сейчас направлен его взгляд. И как тонка простыня, очерчивающая, казалось, каждый дюйм её тела.

Лежать так стало тотчас дико неуютно. Но и повернуться головой обратно – было всё равно что признать себя полной дурой.

Рысь нахмурилась, скрестив руки и стиснув кулаки. Чёрт с ним, нашла о чём думать! Да пусть глазеет, последняя радость маленькому идиоту.

Но губы сами собой шевельнулись. Словно бы не сразу вспомнив, что это за штука такая – улыбка.

Чёрт побери – вокруг сыро, холодно и темно, она сидит за решёткой в окружении кучи уродов, калек и психов. В карцере, где чуть не каждый день вытаскивают трупы околевших за ночь. Напротив неё – напрочь отмороженный псих, а её «пробивает на ха-ха».

Истерика?

Усилием воли рысь превратила улыбку в ухмылку. И на всякий случай нахмурилась.

– Эй, ты глухая? Или немая? – липучий сосед был явно настроен на долгое общение.

В соседней камере нахально фыркнули.

– Если скажу, как меня зовут, ты заткнёшься? – рысь чуть повернула голову, но всё же не удостоила соседа даже косым взглядом.

– Обещаю! – непонятно чему обрадовался придурочный.

– Рона.

Господи, как непривычно звучит её имя! И голос. Она не говорила уже много недель. И теперь этот голос – хриплый, каркающий… бррр…

– А меня Тимка, – жизнерадостно поведал сосед, задорно шмыгнув разбитым носом. И, мгновенно позабыв об обещании заткнуться, как ни в чём не бывало продолжил:

– А чё вы тут делаете?

В соседней камере фыркнули снова.

Рона поморщилась.

Пожалуй, не стоило давать болтуну и слова для зацепки. Стало только хуже. И затыкаться он явно не собирался.

– Чо это за место? На приёмник не похоже, на тюрьму… Вроде ж сначала судить должны? Эй?

Судя по звукам, кошак энергично обследовал свою камеру.

Хотя обследовать там было особо нечего: деревянная скамья да две простыни. Одна свёрнутая на манер подушки, другая – укрыться. Хотя перед этим её ещё предстояло просушить собственным телом.

Влажность в этом подземелье была такая, что стоило тряпке поваляться пару дней без прогрева, как от неё начинало тянуть прелью.

– Ну, чё молчишь-то? – звуки не прекращались. Кот возился и возился, и это копошение раздражало её всё сильнее и сильнее.

– А кормёжка тут когда?

– Утром, – фыркнули из камеры слева.

– Заткнись уже, спать мешаешь, – добавили из другой.

– Да ладно, успеете ещё выспаться! Вы ваще сюда как попали? – кошак потерял интерес к простыням и деловито гремел дверным замком.

– Так же, как и ты, – через паузу отозвался кто-то ещё.

– То есть вас просто схватили на улице? – кошак деловито запустил коготь в замочную скважину и, смешно высунув язык от усердия, пытался там что-то поддеть и повернуть.

Рона осторожно сменила позу, краем глаза наблюдая за его ужимками.

– Меня – да! – отозвался тот же голос из дальней камеры.

– Аналогично, – нехотя буркнули из камеры поближе.

– И давно вы тут? – кот сломал коготь, раздражённо втянул воздух, но попыток своих не прекратил.

– Тебе-то чё? Спать ложись, харэ шуметь! – вклинился в диалог недовольный девчачий голос. – Задрали уже!

– Да лаадно! Ффф… – кот сломал второй коготь, зашипел и засунул палец в рот.

Сдавшись, он обессиленно стёк на пол, прислонившись щекой к решётке. Оценивающе поглядел на расстояние меж прутьями, вскинулся.

И минут десять, сопя и кряхтя от усилий, пытался протиснуть себя наружу.

На секунду она даже поверила, что ещё миг – и новенький вывалится сквозь прутья в коридор.

Но нет – мелкий вертлявый кошак лишь извивался и сопел. Пока вдруг не затих.

Смирился и с этой неудачей?

Рона с любопытством скосила взгляд на соседа. Но рассмотреть, что происходит в соседней камере, не повернувшись полностью, было нельзя. А столь явно демонстрировать свой интерес к новенькому… Много чести!

На некоторое время в тюрьме вновь воцарилась тишина, но стоило ей начать погружаться в сон, как темноту вновь вспорол бойкий, как ни в чём не бывало бодрый голос соседа:

– Ронка, спишь? Эй?

Рысь закатила глаза. Шебутной сосед умудрялся бесить и… В то же время она не могла подобрать название этой эмоции. Глупый, нахальный, болтливый… Фамильярно сокративший её имя, словно знакомы уже не первый год.

Она старательно согнала с лица улыбку и даже чуть прикусила кончик языка, чтобы не фыркнуть. Сохранять хмурый вид стоило немалых усилий.

– Ээээй! Я ж вижу, что притворяешься! Низя так быстро заснуть!

В камере слева снова гнусно хихикнули, и Рона демонстративно перевернулась на другой бок, постаравшись попутно незаметно придержать короткую майку.

Проклятье, ну что стоило владельцам этих клеток сделать шмотьё чуть длиннее? Или хотя бы с прорезью под хвосты?

– Кстати, а сёдня у нас пятница, да? – кот забрался на лежак и вроде бы чуть успокоился.

– Пятница, пятница. Спи, наконец! – гаркнули издали.

– Вот же гадство. Луна-парк через неделю сваливает. Две недели собирался сходить, да всё откладывал. А тут такая фигня…

Рона хрюкнула в свёрнутую простынь, заменившую ей подушку. И откуда только берутся такие придурки? Думать о карусельках в подобной ситуации!

Бреееед.

Кот повозился, устраиваясь на своей скамье поудобнее.

– Проклятье… Не могли хоть матрас постелить?! – он негодующе постучал по массивной деревяшке босой пяткой.

– Может, тебе ещё джакузи в номер? – мрачно пошутил кто-то из дальней камеры.

– Да уж не помешало бы, – не смутился новенький. – Галимый сервис.

Минут пять прошло в молчании.

Но стоило ей вновь смежить веки, как неугомонный «свежак» вновь подал голос.

– Рон, а чо это за шарашка-то? На тюрягу вроде не похоже, на санаторий тоже…

– Крематорий, мля, – ехидно хихикнул давешний девчачий голос.

– Чо – в натуре? – повёлся новенький.

– Нет, блин – в теории! Спи уже, наконец!

И обитатели подземелья, как сговорившись, дружно замолкли.

Ведь вся эта бесполезная суета ничегошеньки не меняет.

А завтра… завтра будет ещё один тяжёлый день.

И новенький получит ответы на все свои вопросы из первых, так сказать, рук.

Рона поёрзала щекой на жёсткой «подушке», сморгнула наметившуюся слезу и провалилась в вязкое мутное беспамятство.

Громыхнула дверь, и вдоль коридора вновь стали загораться лампы.

Тимка потянулся и зевнул, не сразу вспомнив, где находится. Ночь в прохладной сырой камере, да на жёстком лежаке… Все мышцы ломило и тянуло, суставы скрипели и не гнулись – словно за эту ночь он разом постарел лет на пятьсот.

Тем не менее, просыпаться не хотелось: простыня за ночь просохла и сейчас давала хоть какое-то подобие укрытия от царившей в этих подземельях стылой прохлады.

Да ещё засохшая кровь и местами прилипшая к шерсти майка вызывали не самые приятные ощущения при любом неосторожном движении.

Но замок его камеры неумолимо лязгнул, и откатившаяся в сторону решётка вполне однозначно дала понять – вставать всё равно придётся. Тимка скривился и разлепил глаз, ожидая узреть вчерашнего хряка, но вместо кабана явился другой охранник. Габаритами, впрочем, ничуть не меньшими.

– Пошевеливайся, – буркнул пёс, скользнув по нему скучающим взглядом.

– Чо, на завтрак? – оживился Тимка.

– На ужин, мля… – громила ухмыльнулся и отвесил пленнику затрещину. – Топай и не умничай.

Кот покорно поплёлся вперёд, ёжась и всей спиной ощущая нависающую тушу надзирателя, в любой момент готового ухватить его за шкирку своей огромной лапищей.

В городских закоулках он сбежал бы от этого здоровячка за нефиг делать, но здесь, в этих узких и длинных коридорах – увы, вряд ли.

Даже если предположить, что оторваться от тяжёлого и явно не слишком манёвренного пса ему бы и удалось – совсем не факт, что погоня не оборвалась бы у первой же наглухо закрытой двери или в лапах другого не менее крупногабаритного охранника с жёсткой резиновой дубинкой.

Словом, попытки побегать по этим лабиринтам рано или поздно наверняка бы закончились поимкой и основательной взбучкой.

И вчерашняя его опрометчивая попытка – тому наглядный пример.

– Налево, – скомандовал охранник, пропуская его за стальную дверь.

Тимка с надеждой оглянулся. У многих решёток уже стояли молчаливые здешние обитатели. Но решётка напротив его камеры – пустовала.

То ли Рона не проснулась, то ли не сочла нужным «проводить соседа» даже взглядом.

Кошак вздохнул.

Крепкая фигуристая рысь ему явно «запала». Хоть и была заметно постарше. Можно даже сказать, «старая». Ну, для его возраста.

– Шевелись! – тычок промеж лопаток буквально вышвырнул его за порог. Широкий Т-образный коридор уходил вдаль чуть не на полста шагов. Дверей здесь почти не было, если не считать одной – рядом с оконцем караулки в паре шагов от тамбура.

За мутноватым куском пластика виднелась откормленная морда второго охранника – тоже пса, и тоже изрядных габаритов.

Тимка покосился на сопровождающего его вертухая и, поймав ответный хмурый взгляд, поёжился и непроизвольно ускорил шаг.

– Стоять! Влево! Шевелись! Стоять! – конвоир притормаживал у каждой двери, возясь с кодовыми замками и не забывая заслонять своей тушей набираемый шифр. Там и сям по углам стали попадаться камеры наблюдения, зловеще подмигивавшие рубиновыми глазками из тёмных потолочных углов.

Наконец бесконечный коридор закончился тамбуром с ещё одним охранником, глазевшим в несколько мониторов, и дверью с непрозрачным белым стеклом. За дверью открылся огромный зал с ещё более высоким потолком.

Чем-то всё это обширное пространство неуловимо напоминало городской вокзал.

Не то изобилием народа и деталей, в которых тонул взгляд… Не то едва различимым гулом голосов и странными звуками, издаваемыми невидимыми отсюда механизмами.

А вокруг деловито сновали и суетились какие-то чижики в белых халатах.

Виднелись в толпе и местные невольники.

Определить их было проще простого – по неказистым майкам-балахонам. Без карманов и застёжек – просто безразмерные тряпичные мешки с прорезями под шею и руки.

Но вдоволь поглазеть на происходящее ему не дали – очередной тычок втолкнул Тимку в ближайшую раздвижную дверь.

– Ааа… Вот и наш новенький, – заулыбался навстречу обитатель кабинета.

Длинное узкое тело и короткие лапки придавали «доктору» несколько забавный вид, напоминавший сосиску с приделанными к ней короткими ручками и ножками.

А вот взгляд хорька изрядно портил впечатление.

Неприятный такой взгляд, цепкий, когтистый.

Шурша белоснежным халатом, «доктор» деловито пересёк кабинет и, мелко семеня, описал вокруг вошедших замкнутую петлю. Скептично покосился на Тимкину майку, грязную и залитую засохшей кровью.

– Буйный? – поинтересовался он у конвоира.

– Да вроде не. Но если чё – зовите, – верзила лениво зевнул и для профилактики поднёс к кошачьему носу пудовый кулачище. Размером кулак был с Тимкину голову, и тот поспешно заверил, что не буйный ни разу.

Ронки поблизости не предвиделось, других девчонок тоже и особо блюсти «достоинство» здесь и сейчас было ни к чему. А здоровье-то – ещё пригодится.

– Ну вот и ладненько. Вот и замечательно, – «доктор» оживлённо потёр узкие костистые ладошки. – Тогда, дорогой мой, извольте на обследование.

И он повёл Тимку в другую дверь кабинета, где их поджидали ещё два белых халата.

Охранник за ними не последовал.

В кабинете пахло больницей, громоздились хромированные полки, склянки, стекляшки, валялись на столе всякоразные медицинские причиндалы, назначение которых Тимка не слишком хорошо представлял.

Впрочем, ничего особо угрожающего и зловеще смотревшегося – типа шприцов и скальпелей – на видном месте вроде бы не было. И на том спасибо.

– Пожалте-с, – хорёк деликатно подтолкнул его к стулу и скользнул за стол. – Итак… Чем-нибудь болеем? Голова, живот?

– Да нет… Ничем вроде.

– Замечательно. Великолепно. Извольте градусник, – «доктор» сунул коту термометр и черкнул что-то в небольшой, криво склеенной книжице. – Переломы, сотрясения были?

– Н-нет… – Тимка покосился на причудливые весы в дальнем углу, на шушукавшихся поодаль двух коллег «доктора». И, наконец, решился поинтересоваться: – А кормить у вас тут будут?

– Конечно! Обязательно будут! Но чуть позже, – «доктор» вновь окинул его неприятным оценивающим взглядом поверх очков. И добавил в свою книжицу пару каракулей. – Наркотиками не злоупотребляем? Курим?

– Не. Не курим. И не это… Не потребляем, – Тимка поёрзал на жёстком неудобном стуле, испытывая изрядную неловкость за свой встрёпанный окровавленный вид.

Здесь, в кабинете с белыми стенами и стерильной обстановкой его вид был настолько же нелеп и странен, как у кучи навоза на отлично сервированном столе.

За ночь кровь превратилась в корку, и местами шерсть на груди слиплась в болезненно стянувшие кожу колтуны. От пробуждения и похода по коридору майка местами оторвалась от меха, и грудь теперь горела, как от ожога. Тимка едва сдерживался чтобы яростно не почесаться, но из опасений намусорить в этих чистых помещениях и заработать затрещину – воздерживался.

Меж тем, в дополнение ко всем его невзгодам, проснувшийся желудок, почти на сутки лишённый какой-либо пищи, принялся напоминать о себе всё настойчивей и настойчивей.

– Замечательно, великолепненько! – хорёк натянул ему на руку какую-то странную манжету и принялся терзать пятернёй резиновую грушу, соединённую с ней толстой гибкой трубочкой.

Манжета вспухла, туго обхватив бицепс.

Тимка напрягся и обеспокоено покосился на всё это действо, но боли не было и он слегка успокоился.

Хорёк же, поглядывая на часы, зачем-то подключённые к сооружению на кошачьей лапе, стремительно заполнял лежащие перед ним бумажки неразборчивыми завитушками.

Следующие полчаса Тимку обмеряли, заставляли подышать под холодной «слушалкой», снова совали термометр подмышку и в рот. Взвешивали, заставляли покружиться по комнате и пройти по ровной линии, коснуться носа кончиком пальца с закрытыми глазами и требовали вытворять ещё массу бессмысленных, но вполне безобидных трюков.

К процессу присоединилась пара белых халатов: пожилая бобриха и куница неопределённого возраста. Покорно поднимая руки, задирая колено и балансируя на одной ноге, Тимка терпеливо сносил все причуды белых халатов, никак не решаясь задать давно мучивший его вопрос. Не то чтобы опасался лишних зуботычин, скорее – просто боялся услышать ответ.

Заведение это вообще было чем-то странным и не похожим ни на одно из тех многочисленных приютов, приёмников и распределителей из которых ему когда-либо доводилось сбегать. А все эти двери, тюремные камеры и странные доктора изрядно пугали.

Поначалу, когда его сцапал невзрачный снулый тип, Тимка решил было, что максимум, куда попадёт – в одно из вышеупомянутых заведений. Подобные казусы с ним уже случались и кот относился к ним философски. Отъевшись и передохнув на казённых харчах, он без особых проблем сбегал обратно, на волю. Поэтому-то, когда подкравшийся тип цепко сгрёб его за шиворот, Тимка толком и не сопротивлялся.

Тем обиднее было обнаружить, что характерного вида невзрачный субчик отвёл его совсем не в одно из безобидных вышеупомянутых заведений, а вот в эту вот подозрительную шарашку со всеми её подземельями, пугающе прочными дверями и понатыканными там-сям видеокамерами.

На первый взгляд это странное место больше всего походило на обыкновенную тюрягу и лишь суетящиеся вокруг него белые халаты слегка не вписывались в эту картину. Да и сажать его вроде бы было не за что. Ну, во всяком случае, ничего этакого в тот день он вроде бы не делал. А все прошлые грешки – полагалось бы для начала доказать. Не могут же в самой прогрессивной и демократичной стране мира вот этак запросто схватить и бросить в застенки без суда и следствия?

Словом – всё это попахивало, да какой там! – прям-таки смердело чем-то очень-очень нехорошим.

И в голову снова полезли жутковатые страшилки, которыми пугали друг дружку детдомовские.

Из разряда тех, где мозги богатеньких пересаживали «в новое тело», либо просто разбирали на органы.

Про мозги, конечно, враки, а вот на органы…

Тимка мгновенно пожалел, что не наплёл «доктору» про все хронические болезни, симптомы которых только мог припомнить. Глядишь – выкинули бы обратно.

Тем временем мучения с бессмысленными задачами закончились, и его вытолкнули в другой кабинет. Толстая бобриха грубо сдёрнула с него майку, не обратив ни малейшего внимания ни на протестующее «ойк!», ни на болезненное шипение: как оказалось, кровяная короста не полностью ещё оторвалась от шерсти и рывок стягиваемой одёжки причинил ему весьма неприятные ощущения.

Судорожно прикрывшись ладошкой, Тимка заработал ехидный смешок от второй «подручной», всё это время созерцавшей экзекуцию со скрещёнными на груди руками.

– Топай сюда, – скомандовала куница, приоткрыв малоприметную дверцу в углу.

Тимка поспешно шмыгнул в предложенное помещение и обнаружил там душевую кабинку, а также стопку относительно чистых маек.

– Сам справишься, или помочь? – снова фыркнула куница, без тени смущения рассматривая тощий кошачий зад.

– Сам, сам! – Тимка торопливо скользнул за пластиковую занавеску и покрутил краны. С потолка после затяжной паузы хлынула относительно тёплая вода со странным химическим привкусом. Вкупе с грязноватым полом, немытыми не первый год окнами, за которыми, кажись, виднелась глухая бетонная стена… всё это наводило на мысли о каком-то не слишком правительственном, или как минимум не слишком официальном заведении.

Торопливо смыв коросту, кошак ополоснулся, наслаждаясь бьющими сверху струями и попутно рискнув набрать в рот пару глотков.

Душ – нормальный обычный душ – в его жизни был роскошью. И он как мог растягивал это удовольствие.

– Живей-живей! Не в сауне! – поторопила куница, поглядывавшая в комнатушку.

Тимка покорно выбрался из кабинки и попытался натянуть чистую майку с помощью одной руки. Второй в это время бдительно прикрывая достоинство от нескромных взглядов нахальной девицы.

Медсестричка фыркнула на его ужимки и демонстративно отвернулась. С облегчением освободив и вторую руку, кот поспешно натянул майку. А едва выпростав голову – обнаружил, что «отвернувшаяся» стервоза вполне неплохо видит его чуть ли не в полный рост – в зеркале, подвешенном на двери.

Видит и этак ехидно ухмыляется.

Отражение мотнуло головой – пошли, мол.

Донельзя смущённый и раздосадованный, Тимка униженно выкатился из комнатушки и предстал перед глазами очередного «доктора».

– Нну-с… – второй белый халат, как близнец похожий на прежнего, жестом пригласил его на какое-то сооружение, напоминавшее резиновый матрас, зачем-то брошенный прямо на пол. У «изголовья» матраса торчал странный П-образный поручень, доходивший Тимке до плеч.

– Стоя, – нахмурился «доктор», когда тот вознамерился было улечься.

Подопытный покорно замер на сооружении в положении «стоя», с любопытством глазея по сторонам.

В противоположном углу два белых халата суетились вокруг другого узника – ослика довольно крепкого сложения. «Копыто», как и большинство местных пленников, был вроде бы вполне молодых лет и косился на Тимку таким же испуганным взглядом.

Вообще странно. Все попавшиеся ему на глаза узники выглядели ребятишками куда моложе того возраста, когда есть серьёзный риск загреметь в тюрьму.

Ну, если не считать Ронки, пожалуй.

Может, всё-таки детприёмник? Или какая-нибудь спецколония, о которых периодически заикаются холёные морды из телевизора?

Тем временем на него вновь налепили какие-то фиговины, плотно присосавшиеся к шкуре, невзирая на довольно густой мех. От фиговин к коробке на соседнем стеллаже тянулись тонкие провода. «Доктор» щёлкнул каким-то тумблером, и Тимка едва не кувыркнулся вперёд: резиновая поверхность под ногами внезапно ожила и пришла в движение, заставляя его всё быстрее и быстрее перебирать лапами.

Непроизвольно ухватившись за «изголовье», оказавшееся чем-то вроде поручня, Тимка испуганно зашагал по движущемуся полу, ощущая себя куклой на ниточках – очень уж нелепо смотрелись на нём все эти проводки и трубочки.

«Доктор» поощрительно кивнул, таращась больше в свой попискивающий ящик, чем на «пациента». Куница же с ехидным смешком щёлкнула тумблером, и поверхность под ногами Тимки пошла быстрее.

Теперь, чтобы не свалиться с сооружения и не оборвать провода, тянувшиеся от присосок к ящику, Тимке приходилось уже бежать.

Хорёк искоса глянул на него, но ящик, к которому тянулись провода, интересовал его явно больше. Через пару минут Тимка запыхался, и над ним смилостивились – после очередного щелчка бегущая дорожка остановилась, и он вновь чуть не кувыркнулся, неловко навалившись на поручень, за который держался.

– Нну-с… – неопределённо протянул «доктор». – Подходит.

– Что подходит? – рискнул, наконец, задать вопрос Тимка, запыхавшийся от невольной пробежки.

– ОрганизЬм ваш подходит, – охотно пояснил «доктор» и хихикнул. – Послужите, так сказать, на благо прогресса.

– А… А деньги за это платят?

– Деньги здесь не платят. Здесь у нас… Как бы вам сказать… Добровольно-принудительно. Мда-с, – усевшись за стол и задумчиво листая бумажки, поведал «доктор». – Нету, понимаете ли, у страны денег на таких вот… С одной стороны, вас, конечно, в совсем другое заведение надо. Но там ведь тоже не резиново… Да и у нас квота не выбрана. Так что, дорогой мой, поучаствуете вы на благо науки на паре процедурок… Ну а если всё получится – отправим мы вас в какое-нибудь жутко секретное ведомство.

– Ааа… а если не получится? – насторожился Тимка.

– А если не получится, то деньги вам и не понадобятся. Но вы не расстраивайтесь, всякое бывает. Зато какую пользу науке и стране принесёте! Вы же хотите принести пользу, м? – «доктор» иронично окинул замявшегося мальчишку колким взглядом поверх очков.

Тимка не хотел.

Категорически.

На страну, науку и лично доктора ему было класть с высокой башни, но вслух он этого озвучить, конечно же, не рискнул.

«Больничка» окончательно разонравилась, и даже за халявную кормёжку задерживаться тут дольше минимально необходимого он решительно не собирался. Тимка вновь закрутил головой, прикидывая, не рвануть ли отсюда наобум, прям сейчас – авось чего и выгорит?

– Вот не советую, – словно прочтя его мысли, прищурился «доктор». – Выход отсюда только один, двери все под присмотром. Только охрану разозлите. А охрана у нас – ух…

Тимка припомнил размеры собачьего кулака, вздохнул и хмуро уставился в пол. Бежать, исходя из уже виденного, и впрямь пока некуда.

Пока что.

Если и бежать, то уж точно не с шумом. А значит – терпеть, терпеть и ждать момента. А ещё запоздало пришла мысль, что рысь из камеры напротив… Может быть – ну вдруг? – тоже не прочь сбежать?

– Вот и правильно, вот и молодец, – одобрительно залопотал «доктор» себе под нос. – Сейчас паёк покушаем, и до конца дня свободен. А завтра – приступим-с.

К чему именно они приступят завтра, Тимка уточнять не решился.

А вот обещанный паёк притихший было желудок воспринял с нескрываемым энтузиазмом.

Наспех умяв рыбную котлету с каким-то неопределённым месивом в качестве гарнира, кот с трудом удержался, чтобы не вылизать пластиковую посудину прямо языком. Белый халат тем временем куда-то выскользнул, остальные присутствующие про Тимку, казалось, забыли.

– Эээ… Мэм, – решился напомнить он о себе нахальной кунице. – А добавку тут дают?

Та оторвалась от возни с бумажками и ехидно ухмыльнулась.

– Дают. Только не всем. Попадёшь в физцентр – там сколько угодно. А к мозгокрутам – строго по норме.

– Эээ… Мозгокрутам? – Тимка окончательно занервничал.

– Ага, – не стала конкретизировать помощница «доктора».

– А куда лучше попасть? – решился на повторный вопрос Тимка.

– Куда пошлют, туда и попадёшь, – грубовато отрезала бобриха.

Куница же хихикнула и снизошла для более подробных, но оттого ничуть не более понятных пояснений:

– Обычно к мозглякам всяких задохликов и мелюзгу скидывают. Ну а ты у нас парень хоть куда. Значит – пойдёшь к физикам.

– Эээ… К физикам? – кот по-прежнему ни черта не понимал, но зато заприметил на столе скрепку. А скрепка – это такой ценный предмет…

Вот только лежит сей предмет явно в поле зрения толстухи.

И стащить это сокровище, не привлекая внимания и не поднимая лишнего шухера, увы, не выйдет. Разве что…

– К физкультурникам, – «пояснила» тем временем куница, окончательно запутав Тимку.

Физики, физкультурники… что за бред?

Скрипнула дверь, и в комнату вкатился здешний «доктор» в компании с каким-то новым белохалатником.

Парочка смотрелась комично, как классический дуэт клоунов – тощий и толстый. Тощим был продолговатый подвижный хорёк, ну а толстым – коротышка-хомяк, рост которого был не особо выше Тимкиного, а вот ширина превосходила раза этак в два.

– Ну-с, милейший, – хихикнул хорёк. – Будете у нас двигать прогресс в физиологичке. Знакомьтесь – профессор…

– Без имён! – неодобрительно покосился на коллегу хомяк. Попытки выглядеть внушительно и насуплено с его круглой толстощёкой физиономией удавались из рук вон плохо. И Тимка отчасти даже обрадовался, что «достался» этому безобидному на вид толстячку, а не кому-то типа хорька. Доктор с его слащаво-хищной манерой речи вызывал у него какой-то необъяснимый подспудный страх. Подобные противные типы частенько оказываются в кино маньяками и злодеями, обожающими злобно потирать ладошки и мерзко хихикать после очередной проделки.

Хомяк же, напротив, выглядел как классический профессор какой-нибудь геометрии или математики.

Или физики.

Впрочем, это было бы уж слишком хорошо.

Увлёкшись изучением «профессора», Тимка чуть не забыл про присмотренную на краю стола скрепку.

Хотя от этого падение вышло лишь натуральнее: подскочив со стула, когда хомяк мотнул головой на дверь – «пошли, мол», Тимка очень натурально зацепился за угол стола, запутался в собственных ногах и ещё более натурально шмякнулся на пол. Упавшая по мановению хвоста скрепка благополучно скрылась под его ладошкой.

– Осторожней, болван! – прикрикнула бобриха, испуганно вцепившаяся в свои бумажки, разложенные по столу.

Тимка рассыпался в неразборчивых извинениях, молясь, чтобы никто не заметил пропажи. К моменту, когда он поднялся, скрепка уже заняла надёжное место меж его средним пальцем и мизинцем.

Отсюда её можно было незаметно уронить на пол, ежели вдруг кто-либо из присутствующих проявит беспокойство и заметит пропажу. Но никто ничего не обнаружил. Лишь только хорёк нервно зыркнул глазами по окрестностям вокруг Тимки, словно бы что-то заподозрив, и проводил его долгим взглядом.

Кошак поспешно выкатился в коридор вслед за толстым профессором и украдкой перевёл дух. Через пару шагов скрепка перекочевала за щёку, и настроение его поднялось ещё на пару пунктов.

Скрепка – это много. Если, конечно, уметь пользоваться.

И Тимка бодренько шагал за профессором, не забывая поглядывать по сторонам любопытными глазами.

– Кормили? – без долгих предисловий отрывисто поинтересовался хомяк.

– Угу, – Тимка хотел было добавить, что не прочь бы ещё «покормиться», но прежде чем успел он это высказать, хомяк продолжил «общение» в своей странной отрывистой манере:

– Одёжка – новая?

– Угу, – Тимка хотел было набраться наглости и попросить хотя бы трусы – разгуливать в одной майке было, мягко говоря, не очень комфортно, да и на ум лезли какие-то совсем уж глупые ассоциации с женской юбкой.

Но прежде чем он сформулировал свою просьбу, хомяк вновь в присущей ему отрывистой манере обронил новый вопрос:

– Боишься?

Тимка стушевался. Пребывание в этом странном месте было не слишком приятным. И, пожалуй, да – он боялся.

Впрочем, какой же пацан вслух признает свои страхи?

Но если ляпнуть «нет», учитывая лежавшую во рту скрепку… Решив не искушать судьбу, Тимка загнал скрепку поглубже под язык и выдавил «боюсь».

– Понимаю, – хомяк, видимо, истолковал заминку с ответом по-своему, – Но, в принципе, шансы у тебя неплохие.

– Шансы?

– Шансы, шансы. У нас каждый десятый получается, а у мозгляков пока что ни один нормальным не вышел, – хомяк хихикнул и покосился на кота через плечо:

– Будем из тебя супермена делать.

– Эээ… – Тимка окончательно запутался, но не забывал украдкой изучать окрестности. В коридоре, по которому они шли, то и дело пробегали другие белые халаты, сновавшие из дверцы в дверцу, за которыми порой можно было рассмотреть нагромождение каких-то не внушающих доверия приборов.

– Я занимаюсь несколькими перспективными проектами, – поведал хомяк. – И на животных всё прошло нормально. Относительно. Но, сам понимаешь, ящерицы и птички-рыбки – это одно, а… В общем – теперь самое время проверить на ком-то… Эээ…

Хомяк затруднился с подбором определения для пленника и неопределённо повертел пальцами в воздухе. Неожиданно свернув к одной из дверей, хомяк чиркнул ключ-картой по замочной щели и пропустил «пациента» вперёд.

В комнате царил беспорядок, сопоставимый с пестротой базара.

Нагромождение приборов, мензурок, колбочек, каких-то странного вида и непонятного назначения прибамбасов, вперемежку с грязной посудой и чашками с налётом окаменевшего кофе. Во всё это органично вплетались клетки с ящерицами, аквариум, пустые и полные бутылки спиртного и множество прочих вещей, мягко говоря, нетипичных для лабораторий. Хотя – откуда ему знать, как выглядят настоящие лаборатории?

Хомяк тем временем защёлкнул дверь, и Тимка отметил, что изнутри замок весьма удачно открывается просто кнопкой, не требуя уже магнитной карты профессора.

– Садись, – хомяк вытащил из-под стола неказистый обшарпанный стул. Второго в комнате не было, но профессора это не смутило.

– Итак, думаю, для простоты имеет смысл объяснить тебе, куда ты попал и чем нам тут предстоит заняться.

Он опёрся локтем о стол и принялся рассматривать кота с этаким придирчивым выражением, как покупатель, выбирающий наименее несвежий арбуз из груды несвежих арбузов.

Перебивать его Тимка не решился, и хомяк продолжил:

– Так вот, попал ты, любезный, в такое место, где из таких, как ты, делают что-нибудь полезное. Если повезёт, то это – путёвка в жизнь. Будешь востребован, обеспечен и почти свободен, – хомяк лукаво скривился. – Тех, кто «получился», у нас очень ценят.

– Получился? – переспросил Тимка.

Хомяк извлёк из кармана очки и сосредоточился на протирании их полой халата. Пауза затягивалась, и когда Тимка решил было, что ответа не дождётся, профессор вздохнул.

– Видишь ли… Здесь мы пытаемся восстановить некоторые… Технологии. Мы знаем, что это работает. Мы знаем, КАК это работает. Примерно. Но увы, не всегда можем получить нужный эффект на… Ну, в общем, получается – не получается… когда как.

– И… Что бывает с теми, кто «не получился»?

Хомяк решительно натянул очки, отчего окончательно стал похож на классического профессора.

– Думаю, тебе лучше не знать. К тому же мы уже практически исправили все ошибки, и сейчас вероятность того, что что-то пойдёт не так, меньше, чем когда-либо раньше.

Прозвучавшее не слишком обнадёживало, и Тимка в очередной раз прикинул не попробовать ли сбежать прямо сейчас. И, как знать, может быть и попробовал бы… но образ фигуристой соседки в камере напротив был слишком притягателен и заманчив, чтобы бросить всё вот так. Тем более сейчас, когда у него есть скрепка.

Хотя, достаточно ли будет этой тонкой проволочки для того, чтобы открыть довольно массивный замок его камеры?

Архаичный амбарный «крендель» на решётке его каземата, после всех этих электрических, кодовых, магнитных и всякоразнопрочих замков, выглядел довольно странно. Впрочем, может быть, у тюремщиков были на то свои причины?

Как бы там ни было – тем лучше для него. Уж с обычным-то, механическим замком справится и ребёнок.

Хомяк же тем временем закончил изучение прилагавшихся к Тимке бумажек и задумчиво пожевал губами.

– Ну что… Начнём, пожалуй? – полувопросительно-полуутвердительно буркнул он.

Тимка начинать не хотел, но кто же его спрашивает? Позовут охранку, намнут рёбра… Закончится всё равно так, как они хотят. А вот если какое-то время вести себя тихо и безропотно… То, чего доброго все решат, что пленник окончательно смирился со своей участью. И вот тогда шансы сбежать будут хоть капельку выше.

Покорно заглотив несколько выданных таблеток, Тимка запил их водой из мятого пластикового стакана, позволил профессору оттянуть ему веко и зачем-то посветить в глаза маленьким, похожим на карандаш фонариком.

Поначалу хомяк действовал нерешительно, словно всерьёз опасаясь в любой момент получить по носу. Но, убедившись, что подопытный не проявляет агрессии, быстро успокоился.

Движения его приобрели деловитую суету и сноровку. Из стола появились небольшой пузырёк, резиновый жгут и шприц.

Вообще-то Тимка до ужаса боялся уколов. И от одной мысли, как стальная полая игла дырявит вену, во рту у него появлялся мерзкий железный привкус и начинало поташнивать.

А бурная фантазия, словно в издёвку, так и норовила подсунуть ощущения, какие могла бы вызывать эта самая игла, упрись она в кость. И даже слегка углубившись в верхний слой, царапнув и слегка погнувшись от усилия… Бррр…

Тимка похолодел и отчаянно зажмурился, стараясь не дёрнуть рукой навстречу шприцу.

На место укола смотреть было тоже боязно, словно от этого зрелища могли улетучиться последние остатки самообладания.

Но, на его счастье, хомяк действовал аккуратно, и боли почти не было. Влив жертве пару кубиков какой-то прозрачной жидкости, профессор ловко приложил к месту укола ватку, аккуратно извлёк иглу и ослабил жгут.

Тимка покорно перехватил ватный ком пальцем и вновь с любопытством завертел головой по сторонам.

Старательно избегая встречаться с ним взглядом, профессор черкнул что-то в бумажках, зачем-то поглядел на висевший на стене календарь и затем на часы. Почесал за ухом кончиком авторучки и в своей обычной отрывистой манере буркнул:

– На сегодня всё. Сейчас за тобой зайдут, и – до завтра свободен.

***

«Свободен». Ага, в пределах камеры.

Впрочем, иронию Тимка придержал – всё равно ведь ничего не изменит.

Молча дождавшись охранника – ещё одного здоровенного пса, – он покорно поплёлся впереди, пытаясь запоминать дорогу в этих безликих мрачных коридорах.

Профессор поглядел вслед, но вновь поспешно отвёл глаза, стоило Тимке обернуться.

Это было странно, но сейчас все кошачьи мысли занимал лишь побег и то и дело всплывавший перед внутренним взором округлый рысий зад.

Пропетляв по коридору в обратную сторону, они вернулись в тюремный блок.

Большинство камер уже пустовало – их обитателей, видимо, тоже увели на какие-то «процедуры». Неразговорчивой соседки из камеры напротив тоже не было. Зато совсем рядом с его камерой, упёршись лбом в прутья решётки, сидел лис, с любопытством проводивший соседа долгим взглядом.

В камере рядом с Ронкиной тоже кто-то валялся. По уши завернувшись в одеяло, неизвестный едва слышно постанывал. Уходя, охранник заехал дубинкой по решётке, и стонавший ненадолго притих.

Выждав, пока охранник удалится, Тимка деловито извлёк изо рта скрепку. Обтёр слюну, разогнул пару сгибов и с энтузиазмом занялся замком. Увы, несмотря на кажущуюся простоту, запор не поддавался. То ли пружина была слишком тугой, то ли конструкция не столь уж проста, как поначалу казалось… Скрепка гнулась, но сдвинуть запирающий штифт у него никак не выходило.

Тимка попробовал помочь делу когтем, но уцелевшие когти были слишком тонки, а на ногах – слишком коротки, да и дотянуться до замка ногой…

После доброго получаса безуспешных акробатических упражнений кот со вздохом плюхнулся на пол, глубоко вздохнул и устало привалился спиной к решётке. На глаза наворачивались слёзы – каждый раз, когда казалось, вот-вот, ещё чуток, и замок щёлкнет – проклятая скрепка гнулась.

Разозлившись, Тимка едва не швырнул драгоценную проволочку прочь.

– Скрути в косичку, – внезапно подал голос рыжий.

А ведь мысль!

Тимка оживился и занялся скрепкой.

– Тебя как зовут-то? – в перерывах меж сосредоточенным сопением поинтересовался кот у дельного соседа.

– Рик.

– Тимка.

– Слышал.

Сосед явно был поразговорчивей Роны, но фразы звучали так, словно он сомневался, стоит ли вообще общаться. А может – просто не знал, о чём?

Самому Тимке здешняя молчаливая апатичность изрядно давила на нервы. Не то чтобы он сам был чрезмерно болтлив, но… Оказавшись в чужом месте, да ещё в толпе незнакомцев, – вроде бы вполне логично со всеми перезнакомиться. Как минимум – чтобы представлять, от кого что ожидать. В случае чего.

Но сосед, хоть и отвечал время от времени, сам отнюдь не горел желанием поддерживать разговор далее.

Пришлось взять инициативу на себя.

– Давно тут?

– Давно.

– А другие?

– Тоже.

– А кто-нить сбегал?

– При мне – нет, – сосед вздохнул. – Один пытался. Чуть не убили.

– И что, больше и не пытались? – Тимка оценивающе оглядел полученную конструкцию и для верности попробовал на зуб.

Вышло вроде и впрямь попрочнее.

– Почему… бывало… Но тут особо-то не побегаешь: замки снаружи посерьёзней.

– Это да, – согласился Тимка. – Пароли подсмотреть придётся.

– Не советую, – Рик отошёл от решётки. – По носу надают, а пароли всё равно меняют раз в день.

Тимка сосредоточился на замке. Молчание затягивалось. Сосед же, судя по звукам, улёгся на лежак.

В камере напротив застонали громче.

Таинственный некто, с головой закутавшись в простыни, не то бредил, не то мучился жуткой болью. Или и то и другое сразу. Похожая на мумию, жутковатая фигура раскачивалась и поёрзывала на лежанке, словно у него дико болел зуб.

– Эй, – Тимка покосился на страдальца. – Что с тобой?

– Это Пакетик. Он вообще не говорит, – после паузы пояснил Рик.

– Пакетик? – Тимка слышал много разных кличек, но эта была, пожалуй, одна из самых странных. – Почему Пакетик?

– Сам потом увидишь, – Рик не то хмыкнул, не то фыркнул.

– А ты сюда как угодил? – Тимка сосредоточенно возился с «отмычкой», но не собирался позволить собеседнику свернуть болтовню.

Сплетённая вдвое, скрепка уже не гнулась так легко, как при первых попытках, но подцепить и сдвинуть ей что-либо внутри замочной скважины по-прежнему не выходило.

– Так же, как и все, по ходу, – после паузы отозвался Рик. – Шёл по улице, никого не трогал. Думал, полицаи. Проверят и отпустят. А они – вон чего…

– А куда шёл, откуда? – Тимка уже не особо-то вдумывался в направление беседы, болтал не то по инерции, не то от страха вновь оказаться в тишине.

– Да чёрт его знает. Не помню уже, – попрохладнел Рик.

– Ммм… Ну а по жизни ты – кто?

– Никто.

– Эээ…

– Всё, отвали, утомил.

– Прости, я что-то не то спросил? – Тимка совсем не хотел злить соседа, и столь резкое охлаждение было для него до крайности странным. Ведь и правда не сказал ничего такого. Обычный вопрос. Так, для поддержания беседы.

– Эй? Ну не молчи, чо случилось-то?

– Просто отвали.

– Да чо я такого сказал-то? – кошак сердито дёрнул отмычку и нечаянно выпустил едва торчавший наружу кончик. Проволока спружинила, провалилась внутрь замка и намертво расклинилась в замочной скважине.

«Упс».

Кажется, у охраны будут проблемы.

Снаружи-то и не видно особо, а вот ключ теперь, поди, не просунуть…

Чёрт. Вот же гадство!

Тимка озадаченно почесал в затылке и испуганно огляделся – не видел ли кто?

Ничего подходящего для извлечения пружинки в пределах досягаемости не было, а вытащить скрепку когтем нечего было и думать – слишком глубоко.

– Эээ… Ни у кого случайно нет ничего типа шила? Ммм? – машинально спросил он в пространство.

– Ха. Ха, – отозвался девчачий голос из дальней камеры. – Щас поищу, только из джакузи вылезу.

– Не смешно, – Тимка в отчаянии стукнулся лбом о прутья.

Лис за стенкой фыркнул.

– Я в сортир хочу, – Тимка и впрямь вдруг очень-очень захотел. Интересно, а в сортир-то тут выводят?

Хотя если даже и выводят, то наличие в замке постороннего предмета явно не поспособствует отправлению физиологических надобностей.

– Эй! – Тимка потряс решётку и заорал на весь коридор. – До ветру сводите! Ээээээй!

Спустя минуту, когда он уже было отчаялся дождаться реакции, стальная дверь в конце коридора лязгнула, и к решётке неспешно подошёл давешний конвоир.

– Кто орал? – вопросил пёс, поигрывая дубинкой.

Соседи молчали. Да и Тимку огрести резиновым прутом отнюдь не тянуло. Но в туалет хотелось уже нестерпимо, и он всё же рискнул подать голос:

– Я ору. Ссать охота. Ща обделаюсь, начальник!

В соседней камере снова фыркнули. Тимкины потуги «закосить под бывалого» улыбнули и вертухая.

Пёс смерил пленника долгим скептическим взглядом.

Выразительно переминаясь с ноги на ногу Тимка жалко улыбнулся.

В туалет хотелось так невыносимо, что он едва сдерживался, чтобы не зажать промеж ног ладони.

Вообще-то выглядеть слабым и жалким Тимка не переносил. На улице такие живут либо недолго, либо плохо. И всё равно недолго. Но… иногда как раз «давануть на жалость» – лучший выход из ситуации.

Тем более сейчас, когда с замком у конвоира явно возникнут проблемы. И дай бог, чтобы он не понял истинную причину того, почему замок внезапно перестал работать. Ну и в-третьих – Тимкиных ужимок и пританцовываний никто из соседей видеть всё равно не мог.

Пёс помедлил, словно забавляясь кошачьей пантомимой, цыкнул зубом, но всё же потянулся к ключам.

Как и следовало ожидать, ключ не подошёл ни с первой, ни со второй попытки.

Чертыхнувшись, здоровяк всё же умудрился вбить ключ в замок и даже чуток повернул. Но на том дело и завязло: довернуть ключ на полный оборот уже не выходило. Разве что погнуть.

Выругавшись, охранник с подозрением поднял взгляд на пленника.

Тимка поспешно изобразил неуверенно-виноватую улыбку.

– Чё лыбишься, урррод, – насупился пёс. – Вот щас уйду нахрен, и пусть с тобой другая смена возится. И хоть обоссысь тут.

Тимка робко уселся на краешек лежанки, опасаясь неосторожным словом разозлить охранника ещё больше. Чего доброго, и впрямь ведь уйдёт.

– Ладно… – пёс поднёс ко рту рацию и буркнул в неё что-то неразборчивое. Через минуту к нему присоединился второй, а затем и третий охранник, похожие друг на дружку как близнецы. Клонируют их тут, что ли?

По очереди повертев и подёргав ключ, вертухаи разразились руганью. По счастью, не в адрес Тимки. К великому его облегчению, никто из них и близко не заподозрил истинной причины поломки, решив, что чёртова железка просто окончательно проржавела в здешней сырости.

– Понаставят рухляди, а нам тут мучайся… – бурча под нос всякие нелестные отзывы о начальстве, матери начальства, ближайших родственниках и их причудливых сексуальных связях, один из надсмотрщиков, сходил за циркулярной пилой и принялся срезать замок. Причём явно стараясь, чтобы фонтан искр накрыл обитателя камеры.

Изобразив испуг, Тимка шарахнулся в дальний угол. То, что искры такого рода не обожгут и даже шёрстку не подпалят, – он, конечно же, знал. Но – почему бы не сделать охранникам приятное? Авось по извлечении пленника не отходят дубинками почём зря… Или потерпят хотя бы до посещения им сортира.

Извлекали страдальца минут десять. Да ещё вместе с дужкой замка чуть не спилили и ушко, в которое этот замок продевался.

– Пшёл! – буркнул оставшийся конвоир, задав Тимке направление увесистой затрещиной.

Сортир, к счастью, оказался недалеко: почти сразу за дверью, из которой появлялись охранники. Состояние сортира было под стать общей обстановке – стильный такой «вокзальный толчок». Где убирают раз в год по случаю.

Тимка понимал, что вряд ли в подобном месте можно рассчитывать на очко «класса люкс», да и похуже видать доводилось. Но – все свидания с подобными историческими местами происходили преимущественно в обуви.

Сейчас же… Он грустно посмотрел на свои босые лапы и вздохнул, напрасно пытаясь приметить наименее грязные участки пола.

Снайперскими талантами посетители сего места явно не блистали и вокруг «трона» был такой слой грязи, что хоть грядки вскапывай. Довершала натюрморт половая тряпка у порога – того сорта, когда не вдруг поймёшь, что грязнее: пол или сама тряпка. Амбре же стояло такой забористости, что хоть покойников оживляй. Вместо нашатыря.

– Ну резче, резче! – потеряв терпение, охранник поторопил замешкавшегося котёнка пинком тяжёлого ботинка.

Тимка влетел в сортир, поскользнулся, замахал руками на манер ветряной мельницы, в несколько акробатических па чудом удержал равновесие и негодующе оглянулся. Охранник подпёр дверь плечом и отворачиваться явно не планировал. Словно и впрямь опасаясь, что пленник может просочиться, например, сквозь вентиляционную решётку под самым потолком, утопиться в рукомойнике или в буквальном смысле смыться в туалете.

Вздохнув, Тимка приподнял передний край майки. От царившего в комнатушке духана слезились глаза и жгло нос.

А от мысли о том, что он стоит босиком на ЭТОМ всём, на этих… годовых отложениях чёрт-те чего… неудержимо накатывали рвотные позывы. Как мог, он постарался отрешиться от обстановки, с облегчением переводя дух по мере снижения давления в мочевом пузыре.

Закончив свои дела, Тимка покосился на охранника – погонит, нет?

Здоровенный овчар лениво отклеился от косяка и посторонился, но особенно занятым и спешащим вроде бы не выглядел.

Набравшись смелости, Тимка приник по пути к сомнительной чистоты крану. Похлебал, стараясь управиться как можно быстрее – и в то же время не соприкоснуться губами с окончанием железной трубки.

Охранник терпеливо ждал, а Тимка лакал, лакал и никак не мог остановиться.

И было ему и противно от окружающей грязи, и «благодарно» за терпение охранника, и мерзковато на душе от этой униженной благодарности. Словно и впрямь неоценимое одолжение ему сделали: позволили воды похлебать из «фонтанчика»…

Не рискуя испытывать терпение пса далее, Тимка всё же оторвался от раковины сам. Поспешно поёрзал лапами по тряпке у порога и опасливо шмыгнул в коридор мимо молча посторонившегося надзирателя.

За время их отсутствия вертухаи уже подыскали ему новый замок, а в камеру напротив вернули Ронку. По обыкновению не удостоив соседа взглядом, рысь на его приветствие среагировала фирменным вздохом: «Господи, да когда же он отвянет?!». И демонстративно повернулась к коту спиной.

Впрочем, Тимка с детской непосредственностью благополучно простил её неприветливость и ничуть не обиделся.

За тот вечер он успел разговорить практически всех обитателей камер. Было их здесь не столь уж много, как казалось ранее – почти половина камер оказалась пустующими.

Справа от Тимкиной маялся бездельем рыжий лис Рик. То вполне приветливый и разговорчивый, то вдруг на ровном месте впадающий в желчь и угрюмость. Слева – располагалась ехидная и не сдержанная на язык девчонка со странным именем Вейка. Как выяснилось позже – тоже кошка.

«Пакетик» из соседней с Ронкой камеры прекратил стонать и затих, но ни на какие слова по-прежнему не реагировал. Хотя один раз поднялся и подошёл к решётке. Уставился на беспокойного соседа тёмной дыркой – складки простыни начисто скрывали его лицо, словно какой-то глубокий, непроницаемый капюшон. И от этого незримого взгляда из тёмной дырки, от гнетущего молчания у Тимки сама собой вздыбилась шерсть на загривке и вдоль спины забегали мурашки.

С противоположной стороны от жутковатого соседа размещалась угрюмая волчица – Динка. А где-то за пределами видимости были ещё какие-то малолетки. Судя по голосам – вообще детишки, даже младше самого Тимки.

Ну и, конечно же, Рона.

Тимка никак не мог прекратить пялиться на неё, какой бы частью тела рысь ни повернулась. Не то чтобы он специально хотел позлить соседку, просто кроме неё смотреть тут вокруг было не на что – бетонные стены, стальные решётки, деревянный лежак и простыня. И её сиськи.

Ну а на что ещё смотреть в камере, как не на соседей? Тем более если у них такие выпуклости! Тем более что когда Ронка дулась и злилась её рыжевато-бежевая мордаха с огромными неестественно зелёными глазищами становилась втройне милей, а наивно натянутая пониже майка лишь интереснее подчёркивала все приятные глазу изгибы.

– Ты просто не представляешь, как мне хочется сейчас заехать в твои наглые гляделки, – проникновенно прошипела рысь, злобно уставившись на него сквозь прутья разделявших их решёток.

– О, если бы ты знала, о чём сейчас думаю я… тебе хотелось бы этого на порядок больше! – в тон ей брякнул Тимка.

На самом деле ни о чём таком он не думал, просто где-то ранее уже слышал подобную фразу в схожей ситуации. И брякнул почти машинально, просто чтобы хоть чем-то ответить.

Впрочем, судя по сердитому Ронкиному бурчанию и хохоту окружающих, фраза вполне подошла и к этой ситуации.

– Знала бы она, о чём Я думаю… – хохотнул Рик.

– И о чём же ты там таком думаешь, маленький извращенец? – подала голос Вейка.

– Не при дамах, – хохот Рика перешёл в сдавленное истеричное хрюканье.

Вейка фыркнула тоже, а Ронка, нахохлившись на своём лежаке в позе лотоса, демонстративно обернулась к коридору спиной.

Вероятно, считала, что именно так выглядит наиболее целомудренно и лучше всего скрывает от надоедливого соседа все свои прелести.

– У меня идея! – Тимка решил на всякий случай сменить щекотливую тему, поскольку в подобных разговорах опыта не имел и слабо представлял, как поддержать болтовню дальше.

– О, надеюсь, это не заразно… – сострила кошка.

– Ничуть. Как насчёт того, чтобы каждый рассказал о себе… ну… поподробнее? – Тимка разлёгся на лежанке и развесил уши.

– Вот с себя и начни, – хихикнула Вейка.

– Эммм… – вообще-то его мало что могло загнать в тупик, и за словом в карман Тимка обычно не лазил. Но… Рассказывать о себе – не переносил категорически. Ни дознавателям, ни друзьям. Или тем, кого считал друзьями. Ну хорошо, не друзьями… Так, приятелями.

В дружбу Тимка уже давно не верил – чай, не маленький.

Да и рассказывать, в общем-то, решительно нечего. Жил как придётся, не думая о завтрашнем дне, не цепляясь за день прошедший, и по большому счёту, как и полагается нормальному уличному босяку, «не был, не состоял, не привлекался».

Хотя в последнем он слегка кривил душой.

Спасибо странным местным законам, что ещё пару лет как минимум за мелкие и не очень мелкие проступки уголовка ему не грозит. Максимум – детраспределитель. А вот затем жизнь станет сложнее: лет с пятнадцати могут и в колонию для малолеток упечь, а с шестнадцати – так и вовсе без сомнения упекут. Рано или поздно.

Ну а что поделать?

Таким, как он, иначе попросту нельзя. Не в грузчики же идти?

Чтобы без продыху с утра до ночи гробить здоровье за унизительные гроши, а через несколько лет оказаться выкинутым по состоянию этого самого здоровья, как те опустившиеся типы, что побираются у кабаков?

Или, может, «бизнес» открыть?

Так ведь на это ещё стартовый капитал наворовать надо!

Ну и что сказать? А главное – как?

Как спрессовать всё то, что можно о себе поведать в какой-нибудь краткий и внятный рассказ?

Одно дело – поверхностный трёп с теми, кто хотя бы по одну сторону жизни. И совсем другое – те, выходцы из «параллельного мира».

Мира, в котором есть нормальный дом, нормальная семья и уверенность в завтрашнем дне. Пусть даже и иллюзорная.

Тимка поморщился. Раздумывать на подобные глубокие темы он не любил. Головы не хватит, да и сколь ни думай, всё равно ведь ничегошеньки не изменится, так? Просто… Какие-то вещи лучше держать при себе – меньше хлопот будет.

– Чё примолк? – поторопила Вейка.

– Да так… Задумался, – кот шмыгнул носом. – В общем, про меня неинтересно.

– Ну вот и про нас неинтересно, – подытожил Рик. – Спать ложись. Чем дольше спишь, тем быстрее время летит.

– А… зачем, чтоб оно быстрее летело? – Тимка поёрзал на простынях, устраиваясь поудобнее.

– Зачем-зачем… – вновь встряла Вейка. – Быстрей отмучаешься, вот зачем.

Словно в подтверждение её слов снова застонал Пакетик. А у самого Тимки не то от мыслей о сложностях жизни, не то от вколотых лекарств вдруг возникло какое-то очень странное, пугающе странное ощущение: словно кто-то водит пёрышком прямо по извилинам. Ощущение было не то чтоб сильно неприятным, но… внезапно пугающим.

И странное это пёрышко двоилось, троилось, множилось… Едва ощутимые касания становились всё навязчивее и настойчивее. Настолько, что Тимка даже почесал макушку, но особого эффекта это не дало.

Он насупился и уселся.

От перемены позы неприятный зуд на мгновение стих, но вскоре возобновился вновь.

Тимка потряс головой, ощупал затылок и лоб – не налипло ли чего? – не муравьи ли или ещё какая гадость?

Но нет, с головой вроде всё как обычно, а вот чесалось чем дальше, тем сильнее. Причём, словно бы… изнутри.

Он постарался подавить панику и сохранить спокойствие. Заорать на весь этот концлагерь? «Помогите, мозгам щекотно?»

Немыслимо!

Тимка никогда не звал на помощь.

Закон улиц таков, что чем меньше кому-то обязан, тем спокойней жить. А уж добровольно орать «помогите!»…

Нет уж!

Тем более что пугающее ощущение вроде прекращало набирать обороты. Да и боли не причиняло. Скорее щекотку. Неприятную, пугающую, но вполне терпимую.

Тимка вытянулся на жёстком лежаке и уставился в потолок. В голову лезла всякая чушь, в основном какие-то давным-давно забытые эпизоды из его короткой ещё, но довольно насыщенной жизни. И драки до содранной шкуры, и первые глупые привязанности. Первые обманы и разочарования, радости, горести, печали… Словно кто-то нарезал сотни кадров из киноплёнки и один за другим совал их ему под нос. Показывал, а затем прислушивался, приглядывался, следил.

Тьфу, чёрт… Второй день в каталажке, а уже мозги в кашу…

Может быть – это следствие вколотого профессором «лекарства»?

Тимка решительно перевернулся на бок, носом к стенке, и попытался заснуть вопреки навязчивому зуду и странной свистопляске в мыслях.

«Раз – здоровенный уродливый кабан прыгнул через забор… Два – здоровенный уродливый кабан прыгнул через забор… Три…»

Мысли, вопреки его воле продолжали вытряхивать давно, казалось бы, позабытое. И главное – без малейших на то причин!

И вот это уже пугало всерьёз. Пугало до противной мелкой дрожи и испарины на лбу.

«Пятьдесят два – здоровенный уродливый…»

Тимка старательно обрывал взбунтовавшиеся воспоминания, сосредоточившись на образе здешнего бугая-охранника, зачем-то тупо прыгавшего через покосившийся дощатый заборчик у заброшенного дома. Дома, где пару лет он с Финькой… Тьфу!

«Пятьдесят три – здоровенный уродливый кабан…»

…Пока дом этот не заняла банда Супчика. Супчик – полуволк- полупёс, получивший забавную кличку за…

«Пятьдесят четыре – здоровенный уродливый кабаааан…»

Тимка столь старательно отгонял непрошеные воспоминания, что те словно сдались и наконец-то оставили его в покое. И зуд под черепом вдруг пропал. Настолько резко и сразу, – словно сработал какой-то рубильник. На действие лекарств, вколотых ему профессором, подобное уже ну никак не тянуло. Обычно ведь всякая химия действует вполне плавно, будь то обезболивающее или травка, спиртное пойло или шприц «черняшки». А тут бац – и нету. Аж тишина в ушах.

Звенит. И ни шороха, ни скрипа.

А вдруг этот странный зуд был у всех? И куда сильнее, чем у него? А вдруг – все от него померли? Вдруг это какой-нибудь зловещий способ всех их быстро «зачистить»? И выжил только он один?

Тимка с трудом подавил желание кого-нибудь позвать. На весь коридор, лишь бы кто откликнулся. И пусть обругают, обзовут последними словами, только бы прорвать эту ватную тишину, только бы убедиться что не остался один в этом большом и тёмном помещении.

Увы, это было бы слишком глупо.

А Тимка не любил выглядеть глупо и орать не решился.

Хотя гнетущая тишина и полная темнота пугали его сейчас больше, чем когда-либо ранее. А вдруг и впрямь никто не отзовётся?

Захотелось, как в детстве, скрыться под одеялом, отгородиться им от всех ночных страхов и мерещившихся во тьме пугающих образов.

Увы – здесь и одеяла-то нет. А тонкая влажная простыня не даёт даже иллюзии защиты.

Поворочавшись, он кое-как всё же сумел забыться тяжёлым утренним сном.