Краденый Мир

Тёплые щекотные струи покалывали уставшее изнурённое тело. Зарывались в шерсть, стучали по кафельному «полу».

Душевая кабина.

Старинный пожелтевший кафель, квадратный поддон с пугающей воронкой водостока. Обычно подобные места всегда прикрывали сеточкой, пластиковой накладкой или ещё чем-нибудь подобным, но здесь и сейчас это было просто дырой в пугающую темноту и неизвестность.

Небольшой водоворот вокруг отверстия приплясывал и хлюпал, то накрывая его собой, то вновь расступаясь. И среди этих звуков ему отчётливо слышались бульки и хлюпы, которые могло издавать нечто, затаившееся там, в переплетении водосточных труб, под толщей кафеля. Нечто, потревоженное льющейся водой и сейчас медленно, но неотвратимо приближающееся к нему.

Нелепо, конечно думать, что будь у отверстия пластиковая решётка – она гарантированно остановила бы кого-то, способного пробираться по трубам… Но без подобной штуки было совсем страшно. Настолько, что босые мышиные лапки опасливо отступили от пугающего отверстия.

Заставив себя оторвать взгляд от водяной воронки, он огляделся.

Тусклая металлическая «лейка» в потолке. Рядом – такой же тусклый желтоватый плафон, после взгляда на который все окружающее стало казаться ещё более тёмным и пугающе мрачным. Стена с вентилями, пластмассовая мыльница на присосках. Стена слева, стена справа… Он порывисто обернулся назад и вздрогнул – позади тоже была стена. Не перегородка или дверца, не заслонка или занавеска…  самая настоящая стена, покрытая кафелем!

Он в панике зашарил ладонями по холодным скользким плиткам своей ловушки. Пятно, оставшееся после взгляда на потолочный плафон навязчиво плавало в самом центре поля зрения, мешая разглядеть подробности. И он отчаянно моргал, пытаясь рассматривать окружающее краем глаза, но всё равно невольно фокусируя взгляд, от чего навязчивое пятно упорно вползало в самую середину поля зрения, мешая разобрать детали.

На лице возникло какое-то странное, ни на что не похожее ощущение: словно что-то бывшее там незаметно и неощутимо, вдруг скользнуло вниз, проехалось по губам, стукнулось о живот и с едва различимым звуком плюхнулось куда-то под ноги, оставив там, откуда начало своё путешествие странный, пугающий холодок.

Он испуганно уставился вниз, пытаясь разглядеть сквозь надоедливое пятно причудливый, ни на что не похожий ошмёток.

Какая-то странная, дурацкая пуговица с двумя дырками? Но откуда в душевой пуговицы? Может быть – мыло?

Световое пятно внезапно сдалось и позволило увидеть таинственный предмет во всех ужасающих подробностях. Меж его босых ступней лежал… нос.

Самый обыкновенный мышиный нос – розовый бугорок и немного покрытой мехом плоти вокруг него.

Мучительно сглотнув, он рефлекторно потянулся туда, где предположительно должен был бы быть его собственный нос, но коснуться страшной раны не решился – не то боясь ощутить всю непоправимость утраты, не то опасаясь сбросить тем самым спасительный шок и пережить боль во всей её пугающей силе и неотвратимости.

Судя по размерам потерянного куска – из оставшейся на его месте раны должно было хлестать как из брандспойта.

Поскуливая от страха и паники, он присел, запрокинул голову кверху, словно всерьёз надеясь остановить кровь этим наивным жестом, судорожно зашарил вслепую под ногами.

Паника и страх, ужас и подкатившая к горлу истерия…

Не опуская головы, он нащупал розовый ошмёток, попытался поднять двумя пальцами, но ощутив его в полной мере – мясистый и податливый, словно бы даже живой – испуганно и брезгливо выронил обратно.

Испугавшись, что ценный предмет – часть его тела! – снесёт и смоет в жадную пасть водостока, он, позабыв о необходимости запрокидывать голову, уставился вниз, уже не думая о страшной ране. Сгрёб ускользающий кусок плоти, неловко покрутил и, подвывая, попробовал приладить на прежнее место. На мгновение почему-то показалось что этот трюк способен вернуть все как было, исправить его потерю, словно отвалившийся нос в состоянии прирасти обратно – надо лишь немного потерпеть и подержать…

Подвывая от страха, он осторожно убрал руки и нос вновь заскользил вниз, отклеился от положенного места, ударился о подставленную ладонь и бултыхнулся в бурлящие струи где-то внизу. Упал, закружился в потоках воды, как живой уворачиваясь от попыток поймать его уже обоими руками.

Позабыв обо всем, он попробовал грубо сгрести непокорную часть тела обоими ладонями, но…  следом за носом отвалился палец. Указательный палец левой руки. А затем и большой палец на правой.

Тихонько воя от накатившей паники, он как пьяный жонглёр подхватывал куски собственной плоти, отчаянно прикладывал их туда, где они должны были быть, но стоило хоть на миг разжать пальцы, как то одно, то другое тотчас же плюхалось обратно под ноги.

Нет, боли и крови не было и в помине – был лишь странный холодок и словно бы онемение.

Но сама суть, абсурдность и кошмарность происходящего вызывали у него дикий, непередаваемый ужас.

Вслед за уже отделившимся последовала ещё пара пальцев, целая кисть руки с тремя оставшимися пальцами и влажный лоскуток уха.

Он попробовал сгрести осыпавшиеся части свободной рукой, но словно только и дожидаясь этого момента, та отвалилась по самый локоть.

 

Истошный пугающий вопль раскатился вокруг, заставив вздрогнуть и сжаться всех присутствующих.

– Ну… хоть что-то остаётся неизменным. – Хмыкнул Рик и покрепче прижал к себе кошку. Зарывшись носом в его футболку, Вейка вздрагивала и беззвучно всхлипывала.

Оторопело уставившись вслед сбежавшему Тимке, Рона скользнула по кошке неприветливым взглядом, ободряюще улыбнулась испуганным бельчатам и как в прострации обернулась к проснувшемуся мышу. Вытаращив глаза тот безумным взглядом уставился в потолок и задыхался так, словно только что пробежал марафон.

– Пойдём отсюда… – Рик непринуждённо соскользнул ладонью на кошкин зад и подтолкнул её в коридор.

– Рик… я… – Она попробовала высвободиться, но от шквала эмоций, бессилия что-либо объяснить и поправить, от осознания как все разом усложнилось… тело наполнилось лишь безвольной вялостью и неприятным, сосущим ощущением где-то под сердцем.

Она вроде бы и сопротивлялась, вроде бы рвалась догнать бедного глупенького котёнка и объясниться… Но все это было как-то вяло и неубедительно, неуверенно и слабо. Настолько, что Рик этого её состояния не заметил, а может быть не захотел заметить, сосредоточенный лишь на том, чтобы поскорей уединиться.

Заторможено перебирая ногами она краем уха слушала его, но смысл и содержание слов почему-то не понимала. Покорно шла в нужном направлении, каждый шаг, каждую секунду давая себе обещания, что вот сейчас, прямо сию секунду… Ну хорошо – через пару шагов, но точно, уже железно! – вырвется, решительно и зло отпихнёт рыжего и кинется разыскивать Тимку.

Вот сейчас.

Ну хорошо – через шаг…

Нет, когда поравняемся вот с тем дверным проёмом.

Или с лестницей… или нет… ещё шаг и вот точно-преточно!…

Но чем дольше тянулось время, тем сильней и горче накатывало осознание того, что она вряд ли решится на этот тяжкий разговор именно сейчас, когда уже и так слишком поздно.

И с каждым мгновением, с каждой секундой становится все позднее и сложнее.

Как скоро настанет тот миг, после которого станет уже совсем-совсем, окончательно поздно? Через минуту? Две? Десять? Может быть – через полчаса?

А может быть этот самый миг уже давно позади? И все её попытки поговорить закончатся лишь потоком обидных слов, а то и оплеухой?

Нет, вряд ли она сможет сейчас выговорить всё то, о чём стоило сказать раньше. Намного, намного раньше – как минимум, когда кот огорошил её известием, что он не последний из компании, оставшийся на свободе, что «все» просто сменили логово и перебрались сюда, в этот старый позаброшенный особняк.

А ещё лучше – утром, тогда, когда он чуть не в припрыжку носился вокруг неё. Когда глупо хихикая, вышагивал рядом, жадно и словно бы с недоверием стискивая её ладонь, до боли переплетая пальцы и заглядывая в глаза тем самым характерным безумным взором, в котором читалось… так много всего, чего она никак не стоила и не заслуживала. Чего-то, что она раз и навсегда оставила далеко в прошлом.

Поздно. Слишком поздно и слишком страшно. И вот она по давно заведённому правилу – тупо сбегает. Трусливо и жалко прячет голову в песок, как глупый страус.

Прячется, не в силах заставить себя перешагнуть ту незримую черту, за которой потребуется подойти и объясниться, глядя в глаза.

И ладно бы просто получить по морде, выслушать кучу обидных слов и со вздохом оставить всё в прошлом. Точно так, как делала она уже не раз, не два и не десять. Проблема в том… что почему-то именно сейчас, именно здесь… Именно его ей терять не хотелось.

Не хотелось, чтобы он просто канул в прошлое, чтобы со временем стёрлись и поблекли воспоминания о его голосе, запахе… вкусе по-детски неловких, неуклюжих ещё поцелуев.

Нет, никаких романтических бредней и далеко идущих планов. Никакого намёка на то, чтобы забыть некогда данную себе клятву ради какого-то беспризорника… Чертовски милого… Но совершенно бесперспективного.

Она позволила Рику увлечь себя в одну из комнат, рассеяно скользнула взглядом по изображавшему ширму куску фанеры, грязному матрасу и прочим местным «прелестям». Недоуменно вскинула взгляд на лиса.

– Ну вот, видишь какие удобства? – Рик с гордостью повёл носом из стороны в сторону, зацепился нетерпеливым взглядом за ширинку её шортиков и словно бы нехотя встретился взглядом.

– Вижу. – Кошка вздохнула, с досадой утёрла слезы и хмуро уставилась на него.

От осознания, что вся боль и злость, безысходность и всепоглощающее чувство вины… весь этот накал её душевных страданий –всё это лишь никому не нужное и не важное приложение к аппетитной заднице и сиськам – по щекам вновь потекли слезы – сначала едва заметно, затем всё сильней и сильней.

– Ну чего ты, чего? – Рик приблизился, обнял, зашептал на ухо какую-то очередную успокоительную чушь… прошёлся ладонями вдоль её спинки, облапил шортики, подтянул к себе потеснее.

Остановившимся взглядом Вейка смотрела куда-то в угол. Внутри воцарилась гнетущая пустота и бесконечная как океан грусть. Пожалуй, даже куда более сильная, чем в ту ночь, когда она внезапно и больно повзрослела.

Сердито шмыгнув носом, кошка зло сощурилась, ощущая как его ладони небрежно и деловито расстёгивают застёжку над хвостом, перебираются к животу и жадно, нетерпеливо нашаривают пуговицу над ширинкой.

Вложив в толчок всю злость и разочарование, на которые была способна, она  упёрлась в лиса обоими ладонями и изо всех сил отпихнула его прочь. Отшатнувшийся Рик неловко врезался в стенку, а она – потеряв равновесие, рухнула на тот самый матрас.

– Да чего ты? Ну не хочешь – сказала бы, чё толкаться? – Лис испуганно и недоуменно вытаращился на неё.

Вместо ответа, Вейка сжалась в комок, обхватила подтянутые к подбородку коленки обоими руками и разревелась с новой силой.

Стоически вздохнув, Рик приблизился и присел напротив.

– Ну что случилось? Что опять не так? – Он осторожно дотронулся до её коленки.

Кошка судорожно всхлипнула, но попытки высвободиться не сделала.

Накатил лёгкий стыд – в конце концов, откуда ему всё это знать… для неё за последние дни словно жизнь пролетела, а для него… скорее всего это было просто ещё несколько дней. Не слишком хороших, учитывая окружающую обстановку, но вряд ли наполненных такими же острыми переживаниями, как те, что выпали ей.

И вдобавок вынужденное воздержание в её отсутствие. Предположить, что рыжий успешно подобьёт клинья к кому-то типа рыси или волчицы – по меньшей мере смешно. Мрачная задавака и много о себе возомнившая кошка-переросток слишком чопорны и недалёки, чтобы просто расслабиться и получить от этой жизни хоть какое-то удовольствие. Неудивительно, что бедолага готов из штанов выпрыгнуть, настолько не терпится… А тут она со своими заморочками.

– Ну? Что с тобой? – Рик осторожно сдвинул её отрастающую чёлку, осмелел и усевшись рядом, осторожно потянул к себе.

Вейка напряглась, но не усмотрев в этом жесте никаких признаков домогательств, позволила себя обнять поудобней. Уткнувшись носом в его майку, затихла, переводя дыхание и стараясь не хлюпать размокшим носом.

 

– Опять сон? – Рона уселась возле мыша, участливо взяла худенькую костлявую лапку. Безумный невидящий взгляд скользнул словно бы сквозь неё, на секунду кольнув неприятным болезненным холодком. – Вот. Выпей.

Она подсунула ему набранную в бутылочную крышку воду. Адаптированная даже под неуклюжие пальцы копытных, крышка в её широких ладонях походила на рюмку, но в мышиных – больше напоминала стакан.

Обхватив ёмкость обоими ладошками, мыш судорожно припал к живительной влаге. Дождавшись, когда тот напьётся, Рона осторожно уложила его обратно, обтёрла испарину и заботливо укрыв курткой охранника и пристроила на его разгорячённый лоб прохладный компресс из обрывка майки.

Вернулись бельчата.

Скучающие близняшки успели выскользнуть вслед ушедшей парочке прежде чем она их окликнула и наверняка мешали их уединению, пока не были изгнаны обратно.

– Ну что там? – Сурово насупившись, поинтересовалась Рона.

– Плачет. – Бельчата синхронно уселись неподалёку и уставились на неё в четыре глаза.

– Тим?

– Нет, тётя Вейка.

– Тим на чердаке. – Дополнил скупую информацию второй близняшка. – Я постучал, он не открывает.

Один из бельчат грустно пошарил в одной из брошенных сумок и извлёк контейнер с салатом.

Второй деловито отыскал в остатках вчерашнего пиршества относительно чистую пластиковую ложку и прежде чем она сообразила напомнить о необходимости помыть её, запустил ложку в салат.

Не глядя друг на друга, бельчата принялись уплетать лакомство. При этом левый держал контейнер, а правый – деловито орудовал ложкой, поочерёдно отправляя её то в собственный рот, то в рот брата. Да настолько безошибочно и ловко, что безукоризненность и слаженность этого трюка походила на какой-то странный, тщательно отрепетированный фокус.

Рона удивлённо вскинула бровь, но выяснять подноготную этого трюка не стала. Сейчас её куда больше беспокоил кот.

Если вернулся, значит – уже не злится? Но если убежал вновь… значит – все же злится. Но несмотря на это – всё же вернулся. И теперь у неё есть хотя бы шанс поговорить и разложить все по полочкам. И для него… И для себя. Ну а кошка… О её приключениях можно послушать и за ужином.

Рысь задумчиво осмотрела притащенные Тимкой сумки, поморщилась, наступив на больную ногу и принялась разбирать сваленную в кучу снедь, параллельно пытаясь вспомнить заготовленную за ночь речь.

Поначалу она хотела рассказать, как весь вечер и всю ночь не находила себе места. Как поначалу старалась не подавать вида и хранить каменную непроницаемость и невозмутимость, но стоило на улице стемнеть – не выдержала и начала бегать от окна к окну по поводу и без. Вздрагивать и с надеждой прислушиваться – не донесётся ли с улицы звук его шагов?

Как прихрамывая на больную ногу, бродила в пустых коридорах, осторожно замирая у края окон и тщательно следя за тем, чтобы не попасть в льющийся сквозь них свет. Подолгу вглядывалась в окрестности, возвращалась… Вслушивалась в дыхание спящих мальчишек, меняла мышу компресс и вновь брела в коридор.

Замирала, наивно и глупо – как в детстве – изо всех сил жмурясь и в красках представляя, как он идёт по тропинке своей нарочито расхлябанной походкой, поглубже засунув кулаки в карманы шорт. Как небрежно протискивается сквозь решётку. Раздвинув кусты, легко взбегает на второй этаж и чуть запыхавшийся и смущённый, виновато понурясь, замирает под её строгим взглядом.

Идиотизм, конечно.

Если бы «сила мысли» могла изменить хоть что-нибудь в этом мире… Наверное тогда бы всё в нем было бы совсем-совсем иначе.

Открыв глаза она обречённо вздыхала: никаких «материализаций» в комнате, разумеется, не происходило. И Рона, злясь на себя за все эти тревоги и глупые переживания, на безмятежно сопящего Рика, на постанывающего в полубреду мыша… то бродила по коридору, то пыталась уснуть, прикорнув на жёсткой деревяшке заменявшей ей постель.

Пострадавшая конечность побаливала все сильнее: ранка от выдернутого гвоздя воспалилась и припухла. С другой стороны – она уже почти свыклась с этой досадной, раздражающей болью. Настолько, что могла ходить почти нормально и при этом не морщиться.

Но всё же пешая прогулка до их старого логова – в текущем её состоянии, пожалуй слишком. Не то чтобы она опасалась не дойти… скорее – того, что может и не суметь убежать, случись по дороге какая неприятность. Или, того хуже – облава.

Ведь в случае, если Диана что-то знала и её странные прощальные напутствия были не пустым сотрясением воздуха… В Тимкиной старой землянке вполне могла поджидать засада.

И если он решит вернуться… Сколько мальчишка его возраста продержится на допросе с пристрастием? Минуту? Пять? Десять? Она слишком хорошо знала, как всё это происходит, чтобы питать какие-либо иллюзии.

Самым правильным и тактически верным решением было бы просто взять и увести всех. Куда-нибудь ещё, в любое другое место, как можно дальше отсюда.

Ведь каждая минута здесь – потенциальный риск.

Риск что вот-вот через забор бесшумно посыплется спецназ и они вновь окажутся там, откуда сбежали.

Но уйти – во-первых некуда. А во вторых – как? Куда податься с её раненой ногой и нетранспортабельным мышем?

Но самое страшное – вместе с риском быть пойманными она обрежет ещё и шанс на возвращение Тима. Что если никакой засады нет, что если он вообще не ходил в свою землянку? Что если перебесится и вернётся, а их уже и след простыл?

Она с готовностью бы рискнула собственной жизнью, но вправе ли она рисковать судьбой остальных? Всех тех, кто доверился ей, кто сейчас беззаботно посапывал в облюбованной комнате и вряд ли думал о чем-нибудь этаком…

От душераздираюших противоречий нещадно болела голова и ныло сердце.

Хотелось вскочить и бежать. Хотелось забить на все, улечься, попытаться заснуть и не думать о сотнях и тысячах проблем, которые кроме неё, похоже, никто не видел и не осознавал. Хотелось отвлечься от ноющей раны. Хотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь сильнее, умнее и решительнее её. Кто-то, кто бы точно и безошибочно знал, что делать и как быть.

Яростно вцепившись в собственный едва отросший чуб, Рона до боли сжала кулак. Борясь со сном, она просидела у окна до рассвета, размеренно покачиваясь и вздрагивая от каждой тени и шороха. И лишь под утро забылась коротким тревожным сном.

Очнулась она едва ли не в тот же час – как только выспавшиеся бельчата затеяли возню с окрестным мусором, а проснувшийся Рик обложил их матом.

Запустив в лиса сандалетой, Рона нехотя села и попробовала разлепить свинцовые веки. Организм требовал сна, а треволнения и переживания гнули спину и заставляли сутулиться как столетнюю старуху.

Больше всего на свете ей хотелось завалиться обратно на жёсткую деревяшку и заснуть снова… Но нельзя, нельзя!

Накормив проснувшихся ребят остатками вчерашней трапезы и отложив немного на вечер, она уединилась в одной из комнат и осмотрела рану. Вокруг оставленной гвоздём дырки плоть болезненно опухла и натянулась. Наступать было неприятно даже на пятку – каждое движение пульсирующей резью прокатывалось вдоль сухожилий и отдавалось в кончиках пальцев болезненными уколами.

Кое-как оторвав крышку от вскрытой жестянки, она сложила её пополам, простукала найденным кирпичом, отмыла и прокалила спичкой. Морщась от боли, Рона ковырнула рану получившимся лезвием и хмуро глядя как тёмную нездоровую кровь разбавляют густые прожилки гноя.

Позволив ране очиститься, она через силу сжала и разжала пальцы, пошевелила стопой и плеснула на кровоточащий разрез остатками воды. Перетянув рану обрывком майки, затянула повязку на крохотный, едва держащийся узелок и вздохнула.

Предстоял долгий мучительный день. Странный, тоскливый, переполненный отчаянием и безысходностью. Мучительными, болезненными решениями, тщетными надеждами и осознанием того, сколь малы их шансы выжить. Уцелеть, ускользнуть, не дать себя обнаружить и поймать вновь. Спрятаться, скрыться в рядах тех, кто живёт вокруг, не зная, не подозревая даже ни о каких подпольных лабораториях, ни о странных типах в штатском. Не догадываясь что мир на самом деле жёстче и страшнее, чем кажется… И далеко не ко всем поворачивается своей лучшей стороной.

Она почти дозрела уже покинуть только-только обретённое жилище, но всё откладывала и оттягивала объявить об этом решении остальным.

Сначала – под предлогом ожидания того, как они вернутся с запасом воды. Потом, решив дать им нормально перекусить… А затем – раздумывая над тем, как им тащить мыша. Будь у неё здоровы обе ноги – она легко бы унесла его сама. А так… Как бы самой не потребовалась помощь.

Рик, конечно же сможет… Но вряд ли будет этому рад. И вряд ли будет обращаться с больным с подобающей осторожностью. Да и как тот перенесёт путешествие? Не станет ли ему хуже, не привлечёт ли их маленькая экспедиция чьё-либо внимание?

Внезапное возвращение Тимки и Вейки застало её врасплох. Ждала-ждала всю ночь и всё утро, немножечко отвлеклась и вот поди ж ты – прозевала!

Оторвавшись от мрачных раздумий, Рона изумлённо скользнула взглядом по повисшей на лисе кошки и с замиранием сердца уставилась на застывшего в дверях Тимку.

Но прежде, чем рысь решилась что-то сказать, прежде чем успела хотя бы встать – кот развернулся и бросился прочь. На мгновение у неё даже возникло дежавю.

Дёрнувшись следом, Рона неосторожно наступила на больную ногу, поморщилась и замерла, обводя комнату растерянным непонимающим взглядом.

Злится. Всё ещё злится. Но – по крайней мере вернулся. И, судя по тому, что не показался снаружи дома – остался…

А значит… Значит у неё есть наконец шанс спокойно поговорить и во всём разобраться.

Надо лишь собраться с силами, причесать скачущие вразнобой мысли, вспомнить мелькавшие ночью обрывки заготовленного монолога… И решиться озвучить их вслух.

 

Ярость. Мучительная тошнотворная обида и едкая бессильная злость. На себя. На неё. На всех!

Море, целый океан непонимания.

Почему? За что?

Почему вот так – внезапно и беспощадно, как удар под дых, которого не ждёшь? После которого весь мир на долгие, кажущиеся вечностью минуты сужается в точку, фокусируясь лишь на попытке вдохнуть, втянуть в себя ещё хоть каплю воздуха и жить дальше.

Задыхаясь от слёз, Тимка взлетел по чердачной лестнице, ободрав локоть и хвост, ужом протиснулся под тяжёлым люком и шатаясь от распиравшей, сводившей с ума злости, опрокинул на него комод. Упираясь и едва не падая, придвинул тяжеленный сундук.

Накатившее помутнение на миг отогнало отчаяние и безысходность, подарило простую и понятную, вполне достижимую цель. И он с мрачным удовлетворением принялся набрасывать поверх люка всё, что только удавалось сдвинуть или принести. Словно закапывал могилу, содержимое которой в любой миг грозило вырваться на поверхность.

«Сука! Подлая тупая сука!»

Задыхаясь от негодования и жалости к себе, он отшатнулся от баррикады, покачнулся на подгибающихся ногах и рухнул в собранный у слухового окна стожок прошлогодних листьев.

Зарылся, улёгся на живот, пытаясь сдержать накатывающие рыдания и восстановить дыхание.

Снизу стучались и скреблись, что-то спрашивали и предлагали. Одни голоса сменялись другими, мягкие интонации внезапно переходили в требовательные. В заблокированную крышку то отчаянно колотили, то вновь переходили к слащаво-сюсюкающим уговорам.

Не реагируя ни на что, он лежал, безучастно уставившись в краешек видневшегося в окне неба и злорадно перебирая мрачные желчные мысли.

Ишь как забегали! Никак всерьёз обеспокоились. Ну ещё бы – потерять такой удобный источник жратвы и денег! Ведь если он уйдёт… Придётся им самим поднапрячься и научиться добывать себе пропитание.

Ха! Поглядел бы он на рыжего… На то как тот наберётся храбрости стырить чей-нибудь кошель! И как спасётся от разъярённой толпы, если ограбление обнаружат!

Ну а кошка… она-то, конечно, не пропадёт. В случае чего подработает и древнейшим способом. Не привыкать, наверное.

Да всем им «не привыкать»!

Немного устыдившись появившихся перед носом картин, он с удивлением обнаружил, что попытки штурма прекратились и в убежище повисла ватная гнетущая тишина.

Что и требовалось доказать.

Поскреблись для очистки совести, да и забили.

Он мрачно перекатился на спину – лежать неподвижно становилось всё труднее и невыносимее.

Почему? Ну почему? Ну чем он хуже рыжего?

Ростом не вышел? Но ведь с годами вырастет. Пусть не так, как лис, но всё же!

Может, она тоже сочла его слишком маленьким? А Рик, типа, взрослый? Или всё проще – у него длиннее «там» и это, только это для неё решающий фактор?

Или, быть может, он сам того не понимая и не ведая – умудрился где-то накосячить? Сказал или сделал что-то не то, что-то неправильное? Может обидел её чем? Но чем и когда?

А может…. Может быть ей нравится нахальство и бесцеремонность? Может, она как раз и хотела, чтобы с ней обходились грубо и властно, как с вещью? А он, Тимка, в её глазах размазня и хлюпик?

Нет, ничего подобного он в своём исполнении тупо не представлял… Просто не мог. Во всяком случае – раньше.

А вот сейчас… Сейчас, пожалуй – вполне. Уж слишком бурлила внутри злость, слишком мутила сознание тупая, приглушающая звуки окружающего мира ненависть.

Сорвать майку, швырнуть её перед собой… Жалкую, беспомощную… испуганную.

От возникшей перед глазами картинки, подкреплённой всё ещё отчётливыми и более чем реальными утренними впечатлениями накатила удушливая обжигающая жалость. К себе, к ней… К тому, что всё пошло как-то не так, не правильно, невозможно, невыносимо…

От этой ядрёной смеси желания и ненависти, обиды и злости, от воспоминаний о всех тех пронзительных, звенящих от избытка эмоций мгновениях… Где-то внутри тонко и болезненно «динькнуло». Словно порвалась какая-то тонкая, почти незаметная струнка. Порвалась, хлестнув по чему-то нежному и мягкому, оставив после себя мучительно медленно затухающую боль.

Ну почему? Почему нельзя было просто сказать? Поговорить, объяснить, научить, показать как надо?… Если что-то не так и он облажался… Почему не помочь стать таким, как она хотела?

Может быть он ничерта ещё не понимает и не умеет, но он бы старался! В лепёшку б разбился, лишь бы угодить ЕЙ!

Лежать неподвижно стало окончательно невыносимо и он корчился, извивался в лиственном стожке как червяк на раскалённой гаражной крыше. Перекатывался с боку на бок, изнывая от бессилия что-то изменить и гложущих изнутри эмоций. Злился, что никак не получается найти то положение, в котором не станет тотчас неудобно и не потянет перевернуться. Бесился от непрерывно льющих из глаз слёз, собственного унижения и бессилия вытряхнуть из головы все эти мучительные мысли.

До боли стиснув кулаки, он с хриплым свистом втянул воздух ртом – забитый соплями нос лишь усугублял страдания.

Он отчаянно пытался прогнать, вышвырнуть и развеять навязчивый образ, но тот, словно в издёвку рисовался перед глазами лишь со все большей чёткостью и бесстыдством.

Её небольшие острые грудки, подтянутый животик со сводящей с ума ложбинкой… Упругая крепкая попка, туго обтянутая тесными узкими шортами. Этот её невинный, бесконечно притягательный взгляд, движения глаз, изящные тонкие пальчики, чуть широковатый рот с чувственными, дразнящими губами и миниатюрные подвижные ушки с притаившимся промеж них куцым смешным чубчиком.

Образ, сводивший его с ума недосягаемостью и обидой за все обманутые надежды и настроенные на годы вперёд планы. Образ невинный и желанный настолько, что в голове не укладывалось, как это божественное создание, ангел во плоти, могла поступить с ним настолько жестоко!

Застонав, он вновь сгрёб листья в трясущихся от усилий ладонях.

Слёзы наконец кончились, но легче не стало.

Внутри словно засела жгучая раскалённая заноза. Она колола и жгла, свербела и разъедала, не давая ни лежать, ни сидеть.

Не думать! Не думать о ней! Много чести! Да ну её. Ну их всех! К дьяволу… Он отчаянно шмыгнул носом и превозмогая нестерпимое желание зажмуриться, посмотрел прямо на садившееся солнце.

Уйти… уйти куда-нибудь. Вернуться в «Рулетку» или найти логово получше. Не такое большое и не на виду у всех. Найти что-нибудь этакое, где можно пережить зиму, какую-нибудь тесную неприметную норку по типу покинутой ими теплушки. Забиться туда и попробовать раз и навсегда смириться с мыслью, что никому в этом мире не нужен. И никогда нужен не будешь. А значит – и тебе не должен быть нужен никто. Никто и никогда. Потому что это правильно. Потому что только так можно жить без мучительной, тянущей боли. Без всех этих унизительных разочарований, без глупых привязанностей и жалких надежд.

Переболеть, перетерпеть это выбешивающее состояние тошнотворной беспомощности. Мучительное, жгучее осознание того, что всем от тебя нужно только одно – халявная жрачка. Или твоя уютная норка.

Что угодно, только не ты сам.

Раскатал губу!

Маленький наивный придурок, возомнивший, что может стать чем-то большим, чем просто источником жрачки!

Ничтожество. Ноль.

Просто уличный голодранец, такой же чуждый всей этой компании, как и для любого другого в этом городе. Во всем этом мире.

Бормоча под нос «отрезвляющие истины», он бродил по чердаку и вполголоса выкрикивал ругательства прямо в возникавшие в мыслях лица. Поначалу тотчас становилось стыдно, потом с новым укусом бушующей внутри боли стыд испарялся и всё повторялось по кругу.

Нога болезненно ударилась о какой-то жёсткий угловатый предмет.

Аккумулятор.

Для рации.

Который он купил по пути сюда этим утром. И который, по-видимому выпал из кармана шорт ещё когда он взбирался на чердак, протискиваясь под тяжёлым люком.

Подняв увесистый кирпичик, Тимка шмыгнул носом и хмуро покосился на баррикаду поверх люка. В нагромождении мелочёвки и старинного барахла отчётливо выделялся сундук с сокровищами.

Помедлив, он откинул скрипучую крышку и нашарил тяжёлый металлический корпус. Трубка приятно холодила подушечки пальцев и вспотевшую от усилий ладонь.

Плюхнувшись обратно на кучу листьев, он вздохнул и задумчиво повертел находку в ладонях, надеясь хоть как-то отвлечься от тяжких мыслей.

Скругления, ребристые поверхности и излишне причудливый дизайн придавали рации старинный, наверное ещё довоенный вид.

Может быть, если найти правильного барыгу – набросят десятку-две за древность?

Он машинально покрутил массивные ребристые колёсики и пощёлкал крупными металлическими переключателями, разглядывая длинную суставчатую антенну, неуловимо напоминавшую не то тропическое растение, не то ус какого-то гигантского насекомого.

С определённой долей фантазии небольшой пульт управления, прятавшийся под верхним динамиком можно было принять за стилизованное изображение злобного идола. Два тонких рифлёных колёсика вместо глаз, колёсико-«нос» с треугольничком указателя и тонкий ребристый диск, самым краешком торчащий чуть ниже подобно узкому, злобному рту.

Всё это находилось в небольшом углублении, которое некогда прикрывалось давно утраченным щитком или дверцей.

Тимка повертел «сокровище», сковырнул когтем крышку аккумуляторного отсека и осторожно извлёк прямоугольник, похожий на две слипшиеся цилиндрические батарейки, покрытые не то пластиком, не то застывшей резиной. Воткнув на освободившееся место замену, он тщательно защёлкнул крышечку, шумно втянул сопли и с надеждой уставился на индикаторы.

Но рация была мертва.

Тимка потряс трубку, покрутил колёсики настроек, но устройство и не подумало оживать.

Проклятье, кругом непруха, словно весь мир ополчился на него в этот день!

Поморщившись, он вяло отшвырнул безжизненную трубку прочь и вздохнул.

Либо купленный аккумулятор разряжен, как и старый, либо ему подсунули заведомо неисправный.

И попробуй теперь вернись, покачай права!

Продавец тупо «не вспомнит» вчерашнего покупателя, а то и вовсе погонит взашей, сочтя себя «оскорблённым» необоснованными претензиями.

И кто виноват? Надо было ещё у прилавка всё ощупать и обнюхать, сто раз подумать и примерить и лишь потом уже купить. А не таращиться на Вейкину задницу и мечтать о том, как вытянутся физиономии у компании, когда он ворвётся к ним, держась с ней за руки, а то и непринуждённо обнимая за талию и неприкрыто демонстрируя всем свою «собственность».

С новой силой накатила обида, запредельное жгучее унижение и недоумение. Причём последнее было, пожалуй, стократ более невыносимей, чем все остальные эмоции.

«Почему? Почему, почему, почему?!»

Перестав сдерживаться он разрыдался в полный голос, уже не заботясь услышат его внизу или нет.

Валявшаяся неподалёку рация тем временем ожила: затеплился и зловеще подмигнул зелёный индикатор, едва слышно «откашлялся» динамик.

Ничего этого Тимка не видел. Сосредоточенный на своих страданиях, он самозабвенно рыдал, зарывшись носом в иссохшие листья, до боли в пальцах царапая когтями деревянные доски и стараясь не думать, не допускать в череп связных мыслей.

Получалось не очень.

Настолько, что сквозь плач он не сразу осознал, что его окликает чей-то голос.

– Эй? Эээй?

Спохватившись, кот затих, решив было, что кто-то из обитателей нижнего этажа вновь притащился к чердачному люку со своими дурацкими расспросами или увещеваниями.

Но оклик не повторился.

Тимка совсем уж было решил, что послышавшийся голос ему померещился, как вдруг вспомнил о валявшейся на полу трубке.

Подозрительно прищурился и крадучись, не то с опаской, не то с недоверием двинулся к ней на четвереньках. Помедлив, нерешительно протянул ладонь и…

– Эй, ты живой там? – звонким девчачьим голосом поинтересовалась рация.

Испуганно взвившись, Тимка молниеносно отпрыгнул назад и в сторону. Настороженно замер, нервно поводя ушами и подозрительно оглядываясь по сторонам.

Происходившее походило на розыгрыш.

Какой-то бредовый, подозрительный розыгрыш.

Или бред.

Может быть он и впрямь тихо и незаметно сошёл с ума? Ведь сам же видел, что рация не заработала!

А теперь этот странный голос…

Какой-то слишком чистый, слишком переливчатый, слишком… приятный. Почти такой же приятный, как у Вейки… В тот самый вечер, когда…

– Эй? Я же слышу, как ты дышишь!

Тимка панически затаил дыхание, но измученный долгим плачем, организм отчаянно требовал воздуха. Сдавшись, он жадно вдохнул. Огляделся ещё раз и нерешительно потянулся к трубке, словно боялся, что та может кинуться навстречу, как ядовитая змея.

– Ты кто?

Собственный голос прозвучал неожиданно хрипло – не то от испуга и растерянности, не то от долгих рыданий.

– Я… девочка. – Собеседница хихикнула. – Почему ты плакал?

– И ничего я не плакал. – Тимка прикрыл нижний «динамик» ладошкой и оглушительно шмыгнул носом. – Ты откуда? И где взяла такую рацию?

– Я… – Она запнулась ещё раз. – Не могу сказать. Все очень… сложно.

– Почему?

– Это тоже сложно. Я вообще не должна с тобой разговаривать. Где ты взял коммуникатор?

– Рацию? Нашёл.

– Нашёл? – Девочка растерянно замолкла.

– Да, в заброшенном доме. В старом сундуке. Она была ничейная, а теперь моя. Я её… отремонтировал!

– Отре… Отремонтировал коммуникатор? – в голосе собеседницы послышалось неприкрытое недоверие и что-то похожее на лёгкое удивление. – Сам?

– Ну да. – Тимка поудобнее улёгся на листья и довольно потянулся, позабыв на время о всех своих страданиях и мучениях.

Необычность ситуации, приятный, немного странный голос, таинственные многозначительные оговорки… Всё это будоражило и дразнило, манило предчувствием какой-то тайны.

Настоящего, всамделишного Приключения.

Да-да – именно так, с большой буквы!

 

***

 

Родное гетто встретило его привычным смрадом и нагромождениями мусора, которым могла бы позавидовать любая уважающая себя городская помойка. Узкие улочки меж приземистых кособоких домишек, тонули в «полипах» причудливых шатких надстроек.

Некоторые из них непосвящённый мог бы принять за самопальные балконы и лоджии, но на самом деле это были «квартиры» целиком. Тесные, продуваемые со всех сторон, подчас разваливающиеся от любого неосторожного движения, эти похожие на строительные леса постройки служили пристанищем одиночкам и целым семьям, соединяясь меж собой то навесными мостками, то проходящими прямо внутри комнат кривыми скрипучими лестницами.

На площадке у руин недавно рухнувшего дома носилась шумная визгливая детвора, до хрипоты и кровопускания делившая пойманную ящерицу.

Мальчишки и девчонки грязно ругались, размахивали короткими детскими ножиками и грозили друг дружке вмешательством уличных банд, к которым принадлежали или якобы принадлежали их дяди, тети, мамы и папы.

Остававшиеся в стороне от драки с хмурыми лицами клянчили у прохожих «за проход». Молодых и крепких беспокоить не рисковали, боялись нарваться на взбучку, а вот на скромных и тихих набрасывались всей стаей, кружили, теребили и дёргали, пока жертва либо не откупалась какой-нибудь безделушкой, либо не убегала прочь, улучив момент и рискуя получить не одну болезненную царапину.

Одноглазый неспешно хромал по тесным переулочкам, настороженно поглядывая по сторонам и вверх, где над головой на проброшенных через улицу верёвках сушилось грязное, затасканное бельё.

Его длинный голый хвост волочился по грязи и лужам, но крыс не обращал на это ни малейшего внимания. Когда вся жизнь – одна непрерывная попытка выжить, протянуть ещё немного, когда есть десятки и сотни куда более важных, насущных проблем– на такие мелочи, как грязь просто перестаёшь обращать внимание.

Тем более, сейчас, когда возвращаешься из очередной удачной вылазки и твои карманы, перевязи, подвесные мешочки и даже рюкзак – доверху забиты кучами полезных и нужных вещиц.

Одноглазый осторожно запустил руку в огромный карман плаща и с трепетным предвкушением погладил добычу костистыми пальцами.

Дверной звонок, облезлая душевая лейка и закопчённый дверной глазок с небольшой, почти незаметной трещинкой. Половинка допотопного морского бинокля, почти полная колода игральных карт и прочие подобные сокровища.

Последняя вылазка на городскую свалку была особенно удачной. Настолько, что главное теперь без приключений добраться до скупки и обменять все находки на менее интересные, но в сто раз более компактные деньги. Что, учитывая нюансы райончика – задачка не из плёвых.

Простая беспечная прогулка по гетто была куда опаснее любых ночных и даже дневных вылазок далеко за его пределы. В любую секунду здесь можно было нарваться на кого-то более сильного или более быстрого, схлопотать шальную пулю или словить под ребро «перо» обознавшегося мстителя. Здесь на тебя в любой момент могли выбросить что-нибудь тяжёлое, опробовать какое-нибудь самопальное оружие или даже яд. Здесь в любой момент могла вспыхнуть короткая яростная резня – клан на клан, каста на касту, а то и просто дом против дома. Причиной при этом могло быть любое, даже самое мелкое и незначительное событие, случившееся не в то время не в том месте.

Зазеваешься, расслабишься – и любой день может стать последним.

Да что там «может» – всенепременно станет!

Из ближайшего переулка внезапно выбежал крупный жилистый крыс с безумным взглядом. Бегун с сожалением покосился в сторону одноглазого, притормозил, словно прикидывая свои шансы на предмет «поживиться», но быстро раздумал, подгоняемый вылетившим из переулка камнем. Врезавшись беглецу промеж лопаток, булыжник заставил его вновь перейти на бег, а в следующую секунду из-за угла уже показалась погоня – десяток разъярённых преследователей, размахивавших всевозможными средствами быстрого и беспощадного членовредительства, выкрикивая неразборчивые ругательства промчались за удирающей жертвой.

Прижавшись к хлипкой, разваливающейся стенке из деревяшек, фанерок и проржавевшей до дыр жести, Одноглазый переждал погоню и непроизвольно заглянул внутрь чужого жилища.

Сидевший внутри грязный блохастый малыш поднял нос и сделав страшное лицо, выразительно провёл у горла огромным кухонным тесаком. Зрелище было скорее комичным, но задерживаться и рисковать незапланированным знакомством с некстати вернувшимися родителями он не стал.

Стараясь не привлекать излишнего внимания, Одноглазый ссутулился и устало побрёл через перекрёсток. Точнее, через то, что некогда было перекрёстком, а сейчас превратилось в базар и вход в катакомбы. Гостеприимно распахнутый люк украшала кроваво-алая эмблема Шрамов – плачущий кровью глаз, перечёркнутый ритуальной меткой. Сидевший на краю колодца малолетка вызывающе таращился на прохожих и пыжился от осознания собственной важности. В руке пацан сжимал потёртый, видавший виды револьвер. Оружие наверняка пережило не одного своего владельца, но мальчишку это явно не смущало.

Не давая повода к конфликту, Одноглазый почтительно потупился и отвернулся, высматривая маршрут к интересующему его дворику.

Но только он собрался продолжить путь, как откуда-то сверху, едва не раскроив ему череп, рухнул небольшой, но вполне тяжёлый холодильник.

Потеряв от удара дверцу, несчастный бытовой прибор с оглушительным грохотом сплющился и развалился, заставив его испуганно отпрыгнуть подальше от центра.

Где-то наверху обидно заржали, пацан из Шрамов радостно улыбнулся и пару раз выпалил в направлении веселившихся. Покупатели шарахнулись прочь, пронзительно заголосили торговки. Нимало не смущаясь наличия у шалопая оружия, они замахали мокрыми тряпками и буквально вбили мальчишку в спасительную канализацию.

Не став искушать судьбу, Одноглазый машинально подхватил какую-то деталь и рванул прочь.

– Эй! Ккого х`ра! Это м`й хлодльник! – завопили откуда-то сверху.

Пригнувшись, Одноглазый припустил вдоль улочки, а вслед ему понеслась неразборчивая брань и обещания запомнить, поймать и выдрать несколько ценных органов, причём половину из них продать, а половину – скормить ему же.

Отбежав пару «кварталов», крыс убедился, что погони не последовало и перешёл на шаг. Бдительно озираясь и придерживая набитые карманы, он сунулся было в переулок, но вовремя заприметив увлечённых картами громил, счёл за лучшее обойти скучающую компанию окольными путями.

Пробираясь узкими тесными двориками, наступил на чей-то земляной замок, с грохотом опрокинул ржавое ведро, завяз в развешанном в тупике белье и был нещадно бит палкой какой-то разъярённой мегеры.

Чертыхаясь и шипя сквозь редкие зубы, крыс обогнул очередную бушующую на улице драку и с облегчением свернул в нужный проулок. Опасливо покосившись на подвешенную меж двумя зданиями лачугу, прошмыгнул под этой своеобразной аркой. Ловко увернувшись от явно прицельно выплеснутых в него помоев, он пересёк улицу и с облегчённым вздохом пристроился в хвост толпы, тянувшейся в подвал скупки.

Обычно понятие «очередь» в пределах гетто было очень абстрактным и ближе всех к прилавкам оказывался либо самый сильный, либо член какого-нибудь клана или банды. Всё просто и логично – чем больше за тобой «ножей» – тем короче для тебя «очередь».

Но в районах скупочных клан Костегрызов предпочитал поддерживать свои строгие правила, нарушение которых каралось со всей показной жестокостью и неотвратимостью. В сотне шагов от скупочных – запрещались любые грабежи, тёрки, выяснения отношений и любая иная деятельность, кроме чинного стояния в очереди.

Одноглазый ещё раз огляделся и немного расслабился.

Большинство из присутствующих с завистью поглядывали на его вместительный плащ, рюкзак и туго набитые карманы. Основная часть сборщиков не могла похвастаться вместительной одёжкой и им приходилось довольствовать тем, что удавалось унести в руках и на себе. Как правило такие нищеброды охотились за предметами типа автомобильных покрышек, всевозможной одёжки, проводов и всего прочего, что могло быть намотано или надето.

Одноглазый в этом плане представлял собой настоящую «элиту» низшей касты и уже довольно давно всерьёз подумывал купить себе право стать ремонтником или обслугой. Но для вожделенного скачка из грязи в «средний класс» требовалось сделать что-нибудь этакое… Выдающееся. Что было бы замечено и оценено кем-то из местных заправил или членами авторитетной банды.

И сегодня у него было кое-что… что вполне могло бы заинтересовать сильных мира сего. Настолько, что крыс даже замечтался, как займёт достойное его место, став правой рукой какой-нибудь правой руки какого-нибудь босса.

Увлечённый грандиозными планами, он и не заметил, как подошла его очередь.

Лавка перекупщика представляла из себя тесное, запредельно душное полуподвальное помещение.

Отведённый посетителям пятачок с трёх сторон огораживала мощная стальная решётка, в одной из стенок которой было прорезано причудливое окошко. Крохотная решётчатая дверца располагалась внутри дверцы покрупнее, предусмотренной на тот случай, если первая окажется слишком мала, чтобы пропихнуть что-нибудь покрупнее обычной мелочёвки.

– Нт, эт не чесн! Двадцт центв за целй фнарик? Грабж!  – обиженный добытчик повис на прутьях и попытался яростно встряхнуть их.

Но где там! Решётки скупочных были едва ли не самым прочным сооружением во всём гетто.

– Он ж на Пмойке за бкс… влт удёт! – бушевал недовольный посетитель.

Утративший к нему интерес, скупщик меланхолично увеличил громкость маленького, портативного телевизора.

– Сктна! Крвсос! Чтб ты от зпора здх! – не унимался обманутый визитёр, всё ещё не теряя надежды отстоять справедливость и получить-таки доплату.

Одноглазый поморщился. Он не раз был свидетелем подобных сценок и слишком хорошо знал, чем всё закончится.

Лавки скупки принадлежали Костегрызам, были так сказать «семейной монополией». Кто контролировал лавки – тот контролировал всё гетто. А контролируя всё – глупо церемониться с ничтожествами, которым всё равно некуда деться.

Покосившись на упорного посетителя, скупщик со вздохом извлёк из-под прилавка баллончик со средством от насекомых и непринуждённо прыснул в лицо скандалиста.

– АаааААаа! – мгновенно позабыв обо всём, недовольный «клиент», шарахнулся прочь, царапая лицо грязными заскорузлыми пальцами, но не выпустив из ладоней полученных монет.

Выждав, когда едкий запах чуть развеется, Одноглазый осторожно спустился к оградке и безмолвно замер у прилавка, натянув на лицо почтительно-заискивающее выражение.

Скупщик оторвался от телевизора и молча смерил его неприветливым взглядом.

Продолжая подобострастно улыбаться, Одноглазый принялся выгружать добычу из своих многочисленных карманов.

Погнутый нож, моток не до конца израсходованной изоленты, резиновая насадка на велосипедный руль, красивые баночки из-под лекарств, старый школьный пенал с одиноким изгрызенным карандашом… Извлекаемые сокровища стремительно заполняли прилавок и взгляд скупщика на глазах теплел.

– Че Циклоп, удачный рейд, а?

Рукастый скупщик деловито сгрёб подношения и сделал вид, что ведёт какие-то сложные подсчёты и вычисления.

Одноглазый терпеливо дождался окончания ритуала, молча сгрёб три замызганных доллара и поплёлся на улицу. В принципе, притащенная им добыча стоила, конечно же больше. И на той же Помойке всё это можно было бы загнать куда дороже. Вот только сунься он туда в обход Костегрызов – и всё. Хана.

Хорошо если живым оставят. А то ведь, чего доброго и придушат где в подворотне, в назидание всем излишне предприимчивым. Монополия есть монополия!

А три доллара – как ни крути, это всё же три доллара.

Вполне терпимая награда за короткую, непродолжительную вылазку.

Тем более что сейчас у него был ещё один товар. Куда более ценный, чем добытое на свалке барахлишко. Товар того редкого вида, что можно продать сколько угодно раз. И всё равно останется. Товар с весомым и очень солидным названием – «ин-фор-ма-ция».

Товар, за который нередко можно выручить куда больше, чем за всё добытое за день барахло.

Аккуратно упрятав истёртые купюры в потайной карман, крыс из подвальчика, украдкой осмотрелся и поглубже натянув капюшон, побрёл в сторону центра.

 

– Пштите! Я п длу! – Закутанный в грязные лохмотья, одноглазый крыс суетливо переступил с ноги на ногу, «по шпионски» огляделся и вновь поскрёбся в мощную деревянную дверь.

В открывшемся окошечке на высоте пары его ростов показалась мрачная ряха охранника. Осмотревшись подобным же образом, толстый крыс лениво и словно бы нехотя скосил взгляд на заискивающе улыбнувшегося визитёра и задумчиво почесал щёку.

– Опять ты? Првалвай, швль!

– Мне нжен Лысй! Эт вжно! – Одноглазый заискивающе улыбнулся.

– Я щз вду и тбе кпец! – Брызжа слюной и грозно шевеля бровями, посулил охранник и оглушительно хлопнул окошком-дверцей.

Одноглазый предусмотрительно отступил и поёжился. Но то ли охранник изначально не собирался выполнять своей угрозы, то ли позабыл о ней прежде, чем вспомнил как открыть замок.

Помедлив, одноглазый осторожно поскрёбся вновь.

За дверью что-то рухнуло, донёсся звон разбитой бутылки и сдавленные ругательства.

Испуганно озираясь, одноглазый на всякий случай отступил ещё на пару шажков и принял жалкий, подчёркнуто униженный вид.

Дверь рывком распахнулась, словно стоявший по ту сторону надеялся приложить посетителя по носу. Разочарованный неудачей, мордатый охранник недовольно рыкнул и злобно уставился на одноглазого.

– Я вдел ево! Вдел! – Опасаясь расправы, залебезил одноглазый.

– Кво? – угрюмо поинтересовался охранник, поигрывая кистенём.

– Ево! Он уже десь! – одноглазый панически всплеснул руками и нервно оглянувшись по сторонам, перешёл на трагический шёпот. – Зип его по глтке – чик! От уха до уха. Чик! А он… Плежл сбе… Встл и ушл!

Охранник смерил одноглазого скептическим взглядом, почесал под «бронежилетом» из подвешенного на груди автомобильного колпака и задумался.

 

***

 

Профессор не преследовал, но выкрикнутые им слова кислотой расползались в памяти, жгли, разъедали, гнали прочь.

Не помня себя и почти не осознавая происходящего, она машинально чиркнула картой об замок и шлёпнула по кнопочной панели растопыренными пальцами. Вроде бы небрежно и неловко, но на деле – с тщательно, до миллиметра выверенной скоростью коснувшись нужных кнопок в нужной последовательности.

Пиликнув, дверь резво шмыгнула в сторону.

Коридор, бредущие по своим делам фигуры солдат и лаборантов. Замешкавшись под их удивлёнными взглядами, волчица на миг застыла и оглянулась на разъярённого профессора. Хомяк ухватил со стеллажа какую-то увесистую железку и замахнулся в её сторону.

С недоумением и испугом, совершенно деморализованная и сбитая с толку, она отступила в коридор и массивная бронированная дверь закрылась.

Диана в панике оглянулась на прохожих, но никто из лаборантов и охраны при виде неё не встревожился и тревоги не поднял. Лишь знай себе спешили по каким-то своим делам, немного раздражённо огибая застывшее в центре коридора препятствие. Она растерянно оглянулась, ловя на себе их взгляды – рассеянные, безразличные, с лёгким оттенком вялого любопытства, колкие и внимательные, сердитые…

Посторонившись, волчица прижалась к стенке и огляделась. Услужливый сопроцессор тотчас развернул в поле зрения компас-навигатор и зафиксированный ранее маршрут от багажника до лаборатории.

Она укрупнила изображение и побрела по коридору в направлении выхода.

«Тостер», «жестянка»!

Наверное, она должна была испытывать ярость и злость, разочарование, что-то ещё… Но сейчас была просто обида – безграничная и жгучая, как целое кислотное море. Обида, которая гнала прочь. Лишала связности мысли, вгоняла в какое-то странное, отстранённое состояние аффекта… Словно весь мир, всё что её окружало, вдруг отделилось, отпрыгнуло, стало странным, далёким и словно бы ненастоящим.

Мечущиеся бессвязные мысли окончательно утратили упорядоченность и внятность.

Не особо сознавая что и зачем делает, она инстинктивно двинулась туда, откуда появлялись идущие по коридору одиночки и группки. Шла как во сне, почти не воспринимая ничего, кроме картинки перед глазами. Вылетевший из-за угла лаборант, спешивший куда-то почти бегом, врезался в неё, охнул, отскочил в сторону, как резиновый мячик от стенки испуганно и недоверчиво уставился ей вслед.

Проплывавшие навстречу лица, встречая её безумный рассеянный взгляд, то отвешивали ей кивки, то порой что-то спрашивали, но остановить пока не пытались.

Уткнувшись в очередной шлюз, отделявший один уровень секретности от другого, волчица на мгновение замешкалась и взгляды охранявших шлюз часовых тотчас скрестились на ней.

Спохватилась, Диана ткнула карточкой в щель замка, набрала код. Одновременно с открывшейся дверью охранники утратили к ней интерес и обернулись к пристроившемуся «в очередь» типу – потрёпанному старому мангусту в дурацких толстенных очках.

Пройдя ещё пару коридоров, Диана свернула в какой-то отнорок, в алькове которого громоздилось несколько массивных ящиков и штабеля каких-то свёртков. Забившись позади них в свободное пространство, она присела на пол, опёрлась спиной о стенку и подтянув к груди колени, обхватила ноги руками.

Не то чтобы эта поза имела какой-то практический смыл – собственное тело она ощущала всегда одинаково, могла даже спать стоя или наклонившись, вниз головой или как угодно ещё. Просто сейчас… сейчас всё было настолько плохо, что из глубин бессознательного полезли давно позабытые инстинкты. Сжаться в комок, затаиться, переждать.

Неизвестно, сколько бы она могла просидеть в этом укромном уголке, пытаясь привести мысли в порядок, обдумать и переосознать столь внезапно изменившееся …всё. Может быть на это потребовалось бы всего несколько минут, а может час или день. Но даже нескольких минут у неё не было – рабочий, свернувший в облюбованный ею закуток, положил на крайний ящик пару ящиков поменьше. Перекинулся парой слов с подходившими к нагромождению коллегами и удалился. Коллеги – пара крепких коренастых рабочих деловито подхватили принесённое и часть уже имевшегося тут ранее и обсуждая на ходу какие-то новости, потащили прочь.

Волчицу, спрятавшуюся позади четырёх самых крупных контейнеров, никто не заметил. Но только пока: первый рабочий принёс ещё пару коробок, а вслед за ним вернулись и те, которые уносили. Причём унесли они куда больший объем грузов, чем успевал приносить их одинокий коллега. Осознав, что через три-четыре такие ходки они вполне могут приняться и за те ящики, позади которых она пряталась, Диана нехотя поднялась и двинулась прочь. Чтобы разминуться с грузчиками и не вызвать подозрений, пришлось красться за ними буквально след в след до самой развилки коридора.

К счастью, сосредоточенным на своей ноше рабочим было не до того, чтобы глазеть по сторонам и тем более оглядываться. В результате она благополучно свернула в коридор, из которого появлялся первый рабочий. Разминувшись с ним у перекрёстка, настороженно и пугливо обернулась: не заподозрил ли чего? Не поднимет ли тревоги?

Но рабочий лишь скользнул по ней безразличным взглядом и сосредоточенно сопя, поволок свои коробки дальше.

В растерянности замерев на развилке, Диана покосилась на вентиляционные решётки. В фильмах, что она тысячами смотрела по внутреннему «телевизору», положительные герои частенько побеждали врагов, используя вентиляционные ходы. Но в фильмах эти самые ходы были хоть и тесными, но достаточно крупными, чтобы по ним можно было пролезть. Здесь же, если верить эхо-сканеру – короба вентиляции были плотно набиты трубками, в которые она могла просунуть разве что кулак. Конечно, их можно было выламывать и проминать, но… шуму было бы столько, что лишь глухой не обнаружил бы её продвижения. А если в вентиляции ещё и сенсоры присутствия раскиданы…

Налетевший на нее хорёк выронил стопку бумаг и выругался.

Диана испуганно обернулась, присела, пытаясь помочь ему собрать рассыпанное и замерла, встретившись взглядом.

– Ты?! – хорёк испуганно замер, расширившимися глазами уставился на неё.

Диана вздохнула: вот и надо же было ей именно здесь и сейчас нос к носу столкнуться с одним из той компашки, что некогда зло подшутили на одним из новичков. Тем самым, который пытался с ней «переспать». Тем самым, кто прячась за «полупрозрачным» зеркалом, ржал над неуклюжими потугами новенького.

С изумлением и страхом, словно не веря своим глазам, медленно отступавший лаборант таращился на неё. Словно передразнивая друг дружку они синхронно попятились в разные стороны, затем развернулись и бросились бежать. Она – куда глаза глядят, а он – до ближайшего охранника.

– Там! Там!!! – задыхаясь от бега, хорёк с вытаращенными глазами вцепился в форму квадратного плечистого пса. – Там киборг сбежал!!!

– Киииборг? – Изумлённо хохотнул громила и переглянулся с коллегой. – Любезный, вы часом не того? Не злоупотребляли намедни?

Вислоухий пёс выразительно щёлкнул себя по горлу, а напарник-овчар злоехидно хохотнул.

– Чёрт, врубайте тревогу! Немедленно! – Хорёк самолично кинулся к кнопке под прозрачной пластиковой панелью, но был грубо оттёрт в сторону напарником изумлённого охранника.

– Спокойнее, дорогой, спокойнее! Щас мы позвоним в медцентр и ты объяснишь доктору кто сбежал, зачем сбежал… – охранники переглянулись и мерзко захихикали.

– Дебилы! Я не псих! Говорю вам из XJ-5 сбежал один из образцов! – Хорёк отчаянно вцепился в массивного пса цепкими лапками и попытался встряхнуть его за лацканы куртки, но ввиду разницы в весе, скорее встряхнулся сам. – Позвоните старшему, наконец! Скажите… доложите ему!

Охранники скептично переглянулись и овчар нехотя потянулся к рации.

– Пост ноль-три-семь, центральный, ответьте!

– Центральный слушает.

– У нас тут какой-то псих… Говорит у них киборг сбежал.

– Из ИксДжей пять! – пискнул хорёк.

– Киборг? Что, прям так и сказал? – офицер в рации недоверчиво хмыкнул. – Секунду.

– Да врубите же вы сирену! – не вытерпел лаборант и вновь попробовал прорваться к красной кнопке, но был вновь грубо остановлен вислоухим. Массивный пёс попросту сгрёб морду перевозбуждённого грызуна в ладонь и легонько оттолкнул коротышку в сторону.

– Ну-ка тихо! Щас во всем разберёмся.

– Идиоты, боже… что за идиоты. – Сокрушённо вздохнув, хорёк обмяк и сдался.

– Поговори у меня! – Вислоухий помрачнел и в очередной раз переглянулся с напарником.

 

Оставшись один в пустой лаборатории, хомяк выронил тяжёлый микроомметр и без сил сполз на пол. Взгляд профессора остановился на позабытом кейсе с сердечниками.

– О боже… – подхватив кейс, он в панике заметался из стороны в сторону – в техничку, к компьютеру, снова в техничку… Сбросить халат, завернуть кейс? Нет, так ещё подозрительней… Надеть халат и тащиться куда-то с чемоданом?

Он кинулся к компьютеру, защёлкал кнопками, пытаясь связаться с ней по старому каналу, но после сброса всех ограничителей и страхующих подпрограмм сделать это принудительно уже не получалось. А самостоятельно прослушивать нужные частоты она то ли забыла, то ли не подумала.

Профессор с негодованием посмотрел на злосчастный кейс. Он до последнего пытался остаться в стороне, до последнего наивно надеялся, что её побег удастся выставить так, словно бы он, Вилли Фрейн, тут вовсе даже и ни при чём.

Глупо конечно.

Объяснить особистам своё поведение перед камерой, спешное облачение киборга в искусственную шкуру… Если всему этому ещё можно было придумать хоть минимально правдоподобное объяснение, то этот дурацкий замах микроомметром начисто выдавал его с головой.

И ещё эти дурацкие метания с чемоданчиком – как финальная точка в его эпитафии.

Осознав необратимость ситуации и неотвратимость наказания, Фрейн замер и невидящим взглядом уставился в пустоту и без сил опустился на пол.

Получится ли у неё сбежать? И стоило ли всё это того, чтобы подарить ей какой-то вшивый месяц? Не шесть, не три – один! Всего один месяц жизни в обмен на его карьеру и безбедную старость. И ладно если только это! Ведь ставкой в этой игре, ни много ни мало, национальная, мать её, безопасность. А там, где замешана эта суровая тётка, конституция и гражданское право – всего лишь досадное недоразумение, казус – и не более.

Зазвонивший внутренний телефон заставил его вздрогнуть. Как загипнотизированный, профессор уставился на пластиковую трубку и звучно сглотнул. Одна трель, вторая, третья…

Звук трезвонившего аппарата, ещё сегодня утром казавшегося невиннейшим и безобиднейшим явлением сейчас пугал его до дрожи. Но изменить что-либо уже слишком поздно. Зато… возможно удастся чуть отсрочить? В любом случае полная неизвестность – стократ хуже любых, даже самых дурных вестей.

Он зажмурился и дрожащей рукой поднёс трубку к уху.

– Профессор Фрейн? Это центральный пост охраны беспокоит. Тут у нас какой-то псих говорит, что у вас там сбежал… ээмм, как бы это сказать… киборг?

Боясь показаться придурком, охранник выговорил последнюю часть фразы с явными запинками и отчётливой иронией, словно боясь, что его подымут на смех и сообщат начальству.

Секунды три профессор обдумывал ситуацию, затем, проявив недюжинный театральный талант недовольным «деловитым голосом» сварливо переспросил со всем возможным сарказмом и скепсисом:

– Киборг? Да. А ещё робокоп с терминатором. Вы что там – с ума посходили?!

– Простите. – Дежурный стушевался и рассыпался в путаных извинениях.

Недослушав, Фрейн пренебрежительно бросил трубку на аппарат и истерично хихикнул. Секретность, в которой велись разработки, узкий круг подчинённых и робость охраны перед «вип-персонами» сыграли на руку. Если повезёт у него в запасе есть ещё минут десять, пятнадцать.

Подхватив чемоданчик, профессор спрыгнул со стула, решительно выдохнул и стараясь не выдавать себя спешкой, двинулся к двери.

Об отданной Диане ключ-карте он вспомнил лишь уткнувшись в панель кодового замка. Растерянно занеся палец над пластмассовыми кубиками, хомяк замер.

Внутри все оледенело, покрылось трещинами и рухнуло куда-то в район пяток.

Он был заперт. Точнее – по сути запер сам себя, в приступе ярких эмоций начисто утратив логичность, взвешенность решений и здравый смысл!

 

– Ну что? И впрямь киборг? – Хихикнул один из наблюдателей соседу.

– Ага. Три киборга. – Говоривший с профессором охранник щёлкнул тумблером рации и подтянув поближе металлический микрофон на гибкой ножке, выразительно откашлялся.

– Центральный пост тридцать седьмому.

– Тридцать седьмой, слушаю вас.

– Сводите вашего придурка в медблок, пусть его там простукают.

Хорёк, при звуках переговоров с надеждой вскинулся, но услышав нелестную оценку и «приговор» – обмяк. Спохватившись, попытался ретироваться, но напарник вислоухого с ухмылкой придержал его за плечо, развернул и ободряюще хлопнул промеж лопаток.

– Чёртовы идиоты, вы даже не представляете, как сильно пожалеете, когда всё подтвердится! – прошипел хорёк и покорился грубой силе.

Разглядывая изображение препирающихся часовых со сбрендившим лаборантом, охранники центрального поста, конечно же не могли слышать слов. Но мимика, жесты, да и поведение в целом – вполне доходчиво отображали ситуацию.

– Что-то он слишком спокойный для психа. – Покосившись на напарника, осторожно прокомментировал бульдог.

– Ага. Ну, может просто спьяну чего померещилось. Или нанюхался чего в своей этой лаборатории…

– А если и впрямь кто-нибудь сбежал?

– Киборг? – иронично прищурившись, ехидно переспросил напарник и довольно фальшиво изобразил «бззз-вззз-бзззз», пародируя бестолковые и глупые движения рук какого-то киношного робота.

– Не обязательно. Просто кто-нибудь сбежал. Прикинь что будет, если и впрямь…

– Ну да. Схлопочем выговор, а то и что покруче. – Согласно вздохнул пёс.

– Может глянуть, что там этот проф делает?

Вместо ответа дежурный потыкал кнопки и на четверти экранов вспыхнула одинаковая надпись «доступ ограничен».

Ещё раз переглянувшись, дежурные вздохнули. Бульдог нехотя ввёл код допуска и приятный женский голос из скрытых динамиков произнёс:

– Основания?

– Устный рапорт персонала о потенциальном нарушении безопасности. – Склонившись поближе к микрофону официальным тоном произнёс дежурный.

Подсматривать за происходящим в лабораториях им, несмотря на теоретически высший уровень допуска запрещалось. Точнее на это требовались весьма весомые причины или какое-нибудь чрезвычайное происшествие. После чего ещё нередко предстояла канитель с отчётами, а порой и весьма утомительными беседами с мнительным особистом. Словом – меньше знаешь, крепче спишь. И дольше.

Но сейчас – был как раз один из тех случаев, когда лучше перебдеть, чем недобдеть и потом проходить все круги ада во втрое большем объёме.

Хотя в целом обе камеры внутренностей XJ-5 не показывали ничего интересного – обычная безумно захламлённая нагромождением аппаратуры лаборатория. Но из персонала внутри суетился только профессор.

– Пустоватенько как-то.

– Да у них всегда по утру так. Дрыхнут до обеда, зато потом до полуночи сидят, в носу ковыряют. – Словно живая иллюстрация к процессу, сосредоточенно ковыряясь в собственном носу, пояснил бульдог.

– Смотри. – Коготь напарника – плечистого черно-мраморного дога, ткнул в один из экранов. – Что он там делает?

– Сидит. – Бульдог пожал плечами и тронул джойстик управления. Камера «наехала» на поникшего хомяка, рассевшегося прямо на полу возле двери. Распрямив ногу, коротышка с досадой пнул чемоданчик и тот, крутясь, отъехал куда-то за кадр.

– Странно.

– Ага.

Охранники переглянулись.

Тем временем профессор встал. Как-то неловко, словно был пьян или разом постарел лет на двадцать. На нетвёрдых, подгибающихся ногах прошёлся по лаборатории, рассеянно провёл ладонью по стойке с какими-то приборами. Задержался возле компьютерного блока, погладил пустое металлическое кресло.

Камера неотрывно следовала за ним.

Скривившись, охранники переглянулись. Оба понимали, что дело нечисто, что происходящее никак не назвать штатной ситуацией, что сбежавший определённо существует, но никакой внятной помощи от профессора ждать не приходилось. А вот нагоняй от генерала – запросто.

Поморщившись, дог откинул защитный колпачок с кнопки и утопил тугой пластиковый грибок в столешницу. За толстыми многослойными стенками центрального поста разнеслись звуки сирен.

Щёлкнув тумблером, пёс склонился к микрофону и зачитал по общей связи текст объявления.

– Внимание всему персоналу, уровень опасности – оранжевый. Все уровни доступа научного персонала временно аннулированы. Просьба сохранять спокойствие и оставаться в помещениях. Обо всех подозрительных личностях немедленно сообщайте службе безопасности.

Выпустив кнопку общей связи, дог переключился на внутренний канал охраны:

– Внимание! Из сектора XJ-5 предположительно сбежал неустановленный объект, подробности выясняются. Допуск штатских аннулирован, тамбурные двери заблокированы. Проверяем всех найденных в коридорах, устанавливаем личность, допуск и сортируем по проверенным помещениям. Вопросы?

– Центральный, я двенадцатый – кого ищем-то?

– Двенадцатый, подробности уточняются. Тридцать седьмой?

– Ноль-три-семь здесь.

– Где там этот ваш псих?

– Так в медблоке…

– Отставить медблок, тащите на первый пост.

– Вас понял.

Псы мрачно переглянулись и посмотрели на красную трубку без каких-либо переключателей и кнопочек.

Сглотнув и откашлявшись, дог снял трубку с креплений, дождался генеральского ответа и чуть дрогнувшим голосом доложил:

– Сэр, у нас ЧП… Лаборатория XJ-5. Профессор ведёт себя странно, а один из постов на узловых коридорах сообщил о каком-то штатском, который заявил, что из XJ-5 сбежал… киборг.

– …

– Что?! Да, сэр! Нет, сэр! Есть «брать живьём», сэр!

 

В то день, когда её привели сюда впервые – весь пройденый маршрут надёжно записался в памяти своеобразной нитью с десятками, сотнями ответвлений в темноту неизвестности. С узелками постов, кружками шлюзов, лифтовых шахт и прочих подобных особенностей. Нить эта тянулась до самой поверхности, обрываясь в том самом месте, где её извлекли из багажника. А вот дальше начиналась полная неопределённость. Ну, то есть – примерное своё местоположение она осознавала и будучи засунутой в железную коробку, но уже без деталей и тонкостей, как в зафиксированных картографом коридорах.

Почему до сих пор нет тревоги?

Четырнадцать минут с момента той неприятной встречи с опознавшим её типом. А тревоги до сих пор нет. Не может быть, чтобы тип не побежал тут же к охранникам, которых тут на каждом шагу по паре штук?

Но время шло, а сигнала тревоги все не было и не было. И это было странно.

Нарастающее томительное ожидание было едва ли не мучительней самой тревоги. Поэтому, когда звуки сирены взорвали наконец деловитый гул коридоров, она в каком-то роде даже обрадовалась.

Двигавшиеся по коридорам сотрудники нервно оглядывались, бросались прочь – обратно в кабинеты из которых вышли, на лестницы между уровнями и к разделявшим коридор секционным переборкам. Но большинство из них их тупо замерли, крутя по сторонам головами и нервно переглядываясь и вслушиваясь в объявление по громкой связи.

С потолка, деля коридор на две равные части, начала опускаться переборка. Белые халаты, растерянно топтавшиеся вокруг беглянки, подались было вперёд, но в последний миг замешкались. Не то испугавшись проскакивать под тяжёлой стальной плитой, не то не в силах решить в какой половине коридора лучше остаться.

Не обращая внимания на раздавшиеся позади настороженные вздохи и шепотки, Диана чуть пригнула голову и легко проскользнула под опускающейся створкой.

По ту сторону гермозатвора кучковались нервничающие белые халаты и пара охранников. Взгляды последних тут же настороженно уткнулись в волчицу – осмелившуюся выделиться из толпы, шагнуть под опускающуюся плиту.

– Мисс? Ваш пропуск… – сурово нахмурясь, потребовал один из псов и опустил правую руку на кобуру.

Изобразив вежливую улыбку, Диана протянула ему карту доступа.

– Вилли Фрейн? – Овчар сунул карту в мобильный терминал и недоверчиво вскинул брови.

Подняв на неё взгляд он изумился ещё больше, увидев летящий навстречу кулак.

– Э… какого?! – второй охранник при виде оседающего на пол напарника попытался выхватить пистолет, но от волнения и неожиданности запутался в кобуре. В считанные секунды преодолев разделявшее их расстояние, Диана ухватила охранника за руку, крутнулась, подныривая под его локоть и рывком отправляя того в полёт.

Отточенные, невероятно, невозможно быстрые бойцовские движения разительно контрастировали с до абсурда естественными и запредельно банальными типично девчачьими жестами – отступив от протяжно стонущих охранников, она пугливо покосилась на оторопевших штатских и чуть подпрыгнув, рысцой кинулась прочь.

Происходящее начинало напоминать одну из игр, в которые её часто приходилось играть ранее – проникновение на охраняемый объект, нейтрализация охраны, бой в стеснённых условиях, преодоление преград и тому подобные игры, к которым обучавшая её братия была явно неравнодушна. Сейчас же все эти навыки и тренировки пригодились ей на практике.

Мало по малу, подхватив нужное настроение, Диана взбодрилась и, как называл это профессор – «поймала кураж».

Легко и быстро бежала по коридорам, непринуждённо валя с ног охранников, прячась от пробегавших «летучек» за коробками и дверьми и один раз даже коварно заперев кого-то в подсобном помещении.

Неповоротливые, неуклюжие охранники двигались для неё слишком медленно и вяло – как мухи, угодившие в сироп.

Вот и сейчас, словно в какой-то забавной игре, она легко и просто обезоружила очередного подвернувшегося «серого», непринуждённо отвесила подоспевшему подкреплению шлепки, затрещины, тычки и пару сдержанных, старательно выверенных пинков.

Азарт погони, необходимость красться, хитрить, ходить по тонкой грани – всё это на миг вытеснило, отогнало мрачные мысли, страх и обиду. Позабыв обо всём, она играла. От души, выкладываясь на полную катушку, как не выкладывалась ни на одной тренировке. Забавляясь и упиваясь своей силой и той лёгкостью, с которой она – хрупкая на вид девочка – Диана расшвыривала неповоротливых и тяжеловесных «взрослых» как набитые поролоном манекены.

На бегу осматривая местность эхо-сканом, тормознула перед самым поворотом, за которым очередная группа «спецназа» решила устроить засаду. Подчёркнуто шумно топнула ногой, поймала вылетевший на уровне головы приклад, буквально выдернула из укрытия затаившегося растерянного барса и внезапно сменив вектор усилия пинком отправила его обратно.

Перепрыгнув образовавшуюся кучу малу, она выбежала к лифтам.

Здесь, в окружении десятка штатских, перетаптывались пара охранников – по-видимому проверяли пропуска или просто удерживали найденных штатских в одной локации.

Заметив бегущую волчицу, охранники повыхватывали пистолеты и заорали диаметрально противоположные команды:

– Стоять!

– Лежать!

Проигнорировав окрик, она качнулась из стороны в сторону, пропуская их пули, с силой толкнулась от стенки, «рикошетом» ушла от другой, пробежала пару шагов снова по первой и проехав оставшиеся пару футов на коленке, подсекла ближайшего охранника.

На лету подхватив выпавший пистолет, крутнулась вокруг собственной оси и швырнула оружие в сторону второго. Вращающаяся рукоятка с точно рассчитанным усилием врезалась рысю в лоб и тот как подкошенный повалился на пол.

– Тсс! – Диана картинно обернулась к застывшим в немых позах штатским и приложила к губам палец.

Без видимых усилий разжав тугие двери, волчица проскользнула в лифт. Помедлив, выглянула оттуда, обведя замерших штатских пытливым взором.

– Наверх кто-нибудь едет?

Ближайшие к ней – бобёр и баран испуганно переглянулись и замотали головами.

– Ну и ладно. – Беспечно пожав плечами, Диана ткнула кнопку «вверх».

В поле зрения эхо-сканеров поплыли этажи, переборки, мечущиеся вокруг лифта штатские и вооружённые солдаты.

На четвёртом уровне лифт вздрогнул и остановился меж двух уровней.

За дверьми завозились, разжали створки на ширину ладони и зачем-то швырнули внутрь дымовую шашку.

Тесную стальную коробку мгновенно заволокло густым белесым дымом.

Оптический и инфракрасный диапазоны зрения мгновенно стали бесполезными, но эхо-скану и ультрафиолетовому визору бесплотный горячий дым ничуть не мешал.

В итоге первый же сунувшийся в лифт солдат лишился оружия, был бит и вышвырнут под ноги своим попятившимся коллегам.

Выскочив из дымящей кабины, она кубарем пролетела под автоматными очередями, подсекла ближайшего солдата, не останавливая движения поднялась на согнутой ноге и дотянулась пяткой до уха второго.

Крутясь и танцуя в толпе разъярённых громил, худощавая нескладная волчица невероятно изящными, идеально выверенными движениями ускользала от захватов и ударов, подныривала, уклонялась, непринуждённо и легко перепрыгивала через падающие тела, почти не касаясь и не применяя грубой силы, но сея панику и бессильное, кипящее бешенство. Словно играючи отвешивая тычки и плюхи, не давала довести удар, на корню обрывала любые комбинации и захваты в самом зачатке.

Яростно сопя охранники мутузили друг дружку, сталкивались со стенками, нелепо падали, роняли пистолеты и рации, молотили дубинками по головам и конечностям коллег, расстреливали потолок и стены, но никак не могли попасть по ней.

Наконец настал момент, когда четыре здоровенных обезоруженных пса, тяжело дыша отступили. Пятый без сознания валялся между ней и ими, устоявшие на ногах – постанывали и страдальчески морщась, потирали отбитые места.

Обмениваясь угрюмыми пристыженными взглядами, громилы тем не менее не выказывали ни малейшего желания кидаться в её «карусель унижений» снова.

Удовлетворившись осмотром, Диана отвесила им короткую улыбку победителя и совершенно дурацкой, типично девчачьей походкой двинулась дальше.

– Первый, я ноль шесть пять! – один из побитых охранников заторможено поднёс к разбитым губам рацию. – Мы нашли ваше ээ…  короче – тут оно. Движется по коридору Дэ четыре.

– Не понял, ноль шесть пять! Что значит – движется?

– На ногах, мля, движется. – Простонал запыхавшийся пёс. – Преследовать не в состоянии.

– Потери?

– Пять трёхсотых.

– Понял вас, ноль шесть пять! Ждите помощь.

Избитые солдаты переглянулись и устало сползли вдоль стенки. Один из наименее пострадавших склонился над лежачим.

 

– Контакт в секторе Д4! – дежуривший на центральном пункте дог схватил рацию:

– Внимание, «кондор»! Беглец на магистральном, коридор Д4, второй уровень.

– «Кондор один», вас понял. Движемся. – Сухо откликнулся командир «летучки».

– «Кондор два», движемся.

– «Кондор четыре» на подходе.

– Кондор три? Кондор три, ответьте?

Вместо ответа из рации донеслись яростное сопение, звуки ударов, истошные вопли и стоны выбывших из боя.

Вскинув брови, дежурный недоверчиво уставился на динамик.

 

Отбив в сторону очередную руку с пистолетом, Диана привычно нырнула под локоть, перенаправила вектор замаха в сторону, ухватила за палец третьего, заставила с глупым воплем протанцевать пару шагов и только потом позволила кувыркнуться под ноги набегавших товарищей.

Эти, в чёрных комбинезонах были классом повыше рядовой охранки в сером. Но до уровня тех, кто учил и тренировал её – всё равно не дотягивали.

В целом чуть менее гуманными способами разбросать всю эту толпу можно было бы в считанные секунды, но калечить кого-нибудь всерьёз ей не хотелось.

И она вновь ускользала, дразнила, приплясывала в толпе, отвешивая неповоротливым на её фоне солдатам унизительные шлепки и затрещины, но тщательно следя, чтобы ни один собственный удар не нанёс дерущимся сколь-нибудь серьёзных травм.

Направляемые её молниеносными движениями, «Кондоры» сталкивались меж собой, налетали на стенки, корчились на полу, со стонами баюкая вывихнутые пальцы, отбитые ноги и локти.

Наиболее упорные пытались встать или порой применить оружие, но либо не решались, опасаясь зацепить своих, либо лишались этого оружия быстро и неотвратимо.

Отвесив очередной апперкот и поднырнув под огромный кабаний кулак, Диана в третий раз подсекла всё ещё пытающегося подняться первого, наступила на валявшийся на полу пистолет и катнула его под ноги набегающему «подкрепленцу». Поскользнувшийся пёс рухнул на её подставленную спину, перелетел дальше и с воплем рухнул на упорно пытавшегося встать первого.

Над головой вторично прогудел очередной кабаний замах и она, наспех дослав лбом об стенку второго, ушла в низкий присяд. С азартом пройдясь кулаками по беззащитным нижним конечностям, она настигла пальцы, взъём ноги, болезненное место на берцовой кости и между делом поприветствовала чью-то коленную чашечку. Закончилась эта барабанная дробь ещё парой ударов по взъёмам чужих ног и картинным поперечным шпагатом. Поднырнув под очередной кабаний взмах, она изящным жестом простёрла руку, на миг замерла, словно красуясь, и отвесила по кабаньей ширинке чувствительный щелчок.

«Дзынь»!

Глаза громилы округлились. Сдавленно хрюкнув, он прикрыл пострадавшее достоинство лопатообразными ладонями, рухнул на колени и медленно завалился на бок.

Слегка толкнувшись от пола, Диана свела ноги вместе, поднявшись в вертикальное положение практически за счёт одного лишь этого усилия и умело изобразив «лунный шаг» под ненавидящими взглядами валяющихся на полу охранников скрылась за поворотом.

Механическое тело не знало усталости и затянувшиеся игры лишь привели её в какое-то до странного игривое настроение. О, это пьянящее ощущение всемогущества и безнаказанности!

Она легко увернулась от очередного солдафона, впечатала его в стенку небрежным ударом бедра и танцующим шагом двинулась дальше.

Следующая встреча стала для неё особо приятной: в коридор внезапно вырулила парочка – уже знакомый хорёк-ябеда и сопровождавший его охранник.

Увидев приближающегося киборга, хорёк изменился в лице, взвизгнул и во всю прыть понёсся к двери. Охранник последовал за ним.

Нимало не ускорив шаг, Диана приблизилась к переходу в тамбурный сектор ровно в тот момент, когда оба беглеца навалившись на тяжёлую створку уже почти сумели её захлопнуть.

Ключевое слово – почти.

Когда меж стальной плитой и укреплённым «косяком» оставалось расстояние толщиной в ребро монеты, она легко и просто остановила это движение выставленной вперёд ладонью. Надавила и без видимых усилий распахнула створку вспять.

Сопя и кряхтя от усилий, но уже понимая всю тщетность сопротивления, пёс и хорёк прекратив буксовать у двери, сдались и отступили.

Войдя внутрь Диана хищно ухмыльнулась. Теперь она не боялась – ни капельки не боялась ни «старших», ни солдат с их глупым бессмысленным оружием. Медленно и неотвратимо она двинулась на парочку.

Спохватившийся охранник выхватил тазер и в отчаянии выпалил в её сторону.

С интересом покосившись на вонзившиеся под ключицу дротики, волчица и подняла скептический взгляд на пса.

Изумлённый бульдог повторно нажал на «курок», посылая на дротики один высоковольтный разряд за другим – ещё и ещё, но вместо того, чтобы забиться на полу в конвульсиях, беглянка лишь укоризненно наклонила голову – словно бы говоря «ну, не надоело?».

Вытащив дротики, она двинулась к псу, на ходу аккуратно наматывая тонкие проводки на палец. Собрав таким образом некое подобие клубочка, она вручила его замершему охраннику и подойдя вплотную,  уставилась в его глаза, разглядывая в них отражение собственных – двух льдисто голубых звёзд, пылающих пронзительным машинным светом.

Ростом она была пониже, но перепуганный охранник затрясся и вжался в стенку. Даже зажмурился, ожидая расправы и заранее смирившись со своей участью.

 

Потеряв к нему интерес, волчица повернулась к хорьку.

Поняв, что охранник его не защитит, ябеда попятился прочь, споткнулся о составленные у стенки ящики и неуклюже рухнул на спину.

 

– Кондор четыре, вижу объект. – Доложила рация. – Бежит к тамбуру. Выглядит как… девчонка. Лет пятнадцать, волчица.

– Четвёртый, эта «девчонка» только что вздула «Кондор три», осторожней там!

– Мы забаррикадировали дверь, если у неё нет при себе танка… – рапортующий запнулся, охнул и выругался.

– Кондор четыре, что там у вас?

 

Толстенная металлическая створка содрогнулась так, словно по ту сторону стены в неё и впрямь врезался танк.

– Мать моя женщина! – ближайший к двери солдат попятился прочь, спиной тесня оторопевших товарищей.

Удар!

Вокруг укреплённого тамбура пошли трещинки.

Удар!

Сеточка трещин превратилась в солидные разломы, а сама дверь едва не слетела с петель.

Удар!

Пролетев пару шагов, тяжеленная многослойная дверь с оглушительным грохотом рухнула посреди коридора. Спецназовцы, отступившие к ближайшему перекрёстку, открыли по открывшемуся проёму ураганный огонь из автоматов.

– Не стрелять, «кондор»! Отставить! Оставить огонь! – завопила рация. – Паркер сказал с любого три шкуры лично спустит, если повредите!

– Центральный, ну так иди сам его лови, раз такой умный! – огрызнулся кто-то. Тем не менее огонь прекратился.

Нахально выглянув в проделанный пролом, Диана обвела оценивающим взглядом настороженные, злые лица солдат.

– Баба?! – в повисшей тишине озвучил общее замешательство чей-то голос.

– Мордой в пол, руки за голову! – рявкнул кто-то ещё.

Игнорируя приказ, беглянка неспешно двинулась по коридору навстречу ощетинившимся автоматами солдатам.

– Стоять! Кому сказано?! – с истеричными нотками выкрикнул один из автоматчиков и ткнул в её сторону стволом.

– «Кондор четыре»! Первый кто выстрелит – пойдёт под трибунал! – вновь проснулась рация.

Диана притормозила и с ухмылкой приглашающе развела руки – «ну, кто первый?».

Спецназовцы угрюмо переглянулись, но никакого желания вступить в рукопашную не выказали.

Подойдя почти вплотную, она нос к носу упёрлась в здоровенного плечистого детину. Коротко стриженый лев угрюмо таращился на неё несколько мгновений, но стоило «моргнуть» ультрафиолетовой подсветкой, как не выдержал и он.

На массивной «широкоугольной» челюсти перекатились желваки и охранник дрогнул: помедлив, словно нехотя убрался с дороги. Остальные «кондоры» жались вдоль стенок, поглядывая на неё кто со страхом, кто с ненавистью, а кто и с чистым, неприкрытым любопытством.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Новое действующее лицо появилось из-за поворота следующего перекрёстка. Небольшой, гармоничного сложения песец словно зритель на представлении нарочито картинно изобразил аплодисменты.

Белоснежные трусы боксёрки и белоснежная же шёлковая майка в облипку практически сливались с таким же ослепительно белым мехом. Наверное, его можно было бы назвать симпатичным, если бы не какой-то странный, застывший взгляд.

Широко раскрытые, почти неподвижные глаза и чуть приподнятые брови придавали ему не то восторженный, не то безумный вид.

Пожалуй, все же безумный – чем дольше она глядела ему в лицо, тем отчётливее это безумие проступало.

– Ты ещё кто? – буркнул кто-то из солдат, настороженно перехватив автомат.

– Подкрепление я. – Песец ухмыльнулся и вдруг вихрем сорвался на бег.

Диана привычно отмахнулась, рассчитывая смести не особо грозного на вид соперника одним коротким презрительным ударом.

Но нахальный супостат с внезапной ловкостью уклонился – был на траектории удара и вдруг словно телепортировался на пяток дюймов в сторону. Вспрыгнул на стену, толкнулся, извернулся в полете раскручивая себя по вертикальной оси и…

Потеряв точку опоры, Диана с удивлением осознала, что летит.

Летит, невзирая на двести пятьдесят фунтов своего веса и сопутствующую инерцию! Несмотря на то, что любой противник из плоти и крови, нанеся подобный удар, должен был сам переломать о её гексотитановый скелет все кости.

От растерянности она даже не успела сгруппироваться и неловко кувыркнувшись по полу, с металлическим грохотом врезалась в стену.

Удовлетворённо цокнув языком, песец картинно похрустел шеей и двинулся к ней лёгким, танцующим шагом.

Будучи существом из плоти и крови, при росте чуть меньше волчицы весил он явно вдвое, если не втрое меньше. Но несмотря на необъяснимо чудовищную силу удара ничего себе не переломал и даже не отбил: лицо коротышки ничуть не кривилось, он не хромал и вообще никак не выказывал ни малейших признаков боли.

Отлетев от неё в противоположную сторону он ловко приземлился на обе ноги, подпрыгнул, гася инерцию и вновь двинулся к ней всё тем же непринуждённым пританцовывающим шагом.

Оценив диспозицию, Диана толкнулась от пола всеми конечностями, взвилась в положение «стоя» и… вновь пропустила удар на середине своей траектории.

Ускорившись, песец крутнулся штопором, отвесил ей чувствительный апперкот, добавил ногой по уху и «срикошетив» от стены, невероятно, невозможно быстрым ударом провёл подсечку.

Волчица с грохотом рухнула на пол, попыталась достать его из положения лёжа, но ловкий вертлявый агрессор непринуждённо перепрыгнул её подсечку раз, другой, третий, пресёк попытку встать новым сокрушительным ударом сверху и танцуя, двинулся в сторону, описывая вокруг неё хищный сужающийся круг.

Солдаты приветствовали расправу восхищённым гулом.

Воспользовавшись моментом, она вскочила, крутнулась как на тренировках и попыталась достать набегающего противника красивым размашистым ударом ноги издали.

Песец рыскнул к стене, оттолкнулся, легко пропустив её пятку и в который раз взбежав по стене, в прыжке врезал ей по голове тяжелым ботинком.

От чудовищной силы удара наложенная на поле зрения информация на миг дрогнула и пошла рябью.

Взбесившийся след-прогноз чертил вокруг траектории, векторы, оценивал вероятности, но все это было бессмысленно и бесполезно – скорость, с которой двигался этот противник была сопоставима, а то и превосходила её собственные возможности.

Она словно разом рухнула с небес на землю, превратилась из всесильной неуязвимой королевы в жалкую избиваемую жертву. И что самое страшное – почти столь же беспомощную перед ним, как простые смертные – перед ней.

А вертлявый противник метался вокруг неё, уворачиваясь от всех ударов, избегая блоков и нанося время от времени хлёсткие, деморализующие удары по голове и корпусу.

Нет, боли она не испытывала. Но вскакивая раз за разом с пола ощущала нарастающий страх.

Впрочем, как и всякий живой организм, песец ошибся – один, всего один раз. Но этого хватило для того, чтобы ребро её ладони с хрустом врезалось в его руку по пересекающему вектору.

Отскочив в сторону, он уставился на сломанную конечность своим безумным, пугающим взглядом. Поднял глаза на замершую волчицу, улыбнулся словно бы даже довольно, склонил голову на бок… и вновь пошёл на сближение.

Не понимая этой одержимости и пугаясь сквозившего в его взгляде безумия, она в довершение ко всему испытывала нечто вроде чувства вины – в деталях и тонкостях представляя каково это… получить перелом конечности. Увидеть как собственная рука – на протяжении всей жизни ловкая и крепкая, вдруг ломается, податливо гнётся, полыхая адской, непереносимой болью.

Но боли песец как раз и не испытывал.

Небрежно тряхнув повреждённой конечностью, словно вправлял обыкновенный вывих, он слегка пошевелил пальцами и отвесив ей новую, совершенно безумную улыбку.

Одновременно с этим белоснежный красавец двинулся по кругу, вынуждая её также последовать этому странному ритуалу.

Очередная атака прошла также молниеносно и без малейшего на то намёка или предупреждения.

Неуловимым нырком противник просто рванулся к ней, без усилий уклонившись от встречного выпада и легко отбив второй.

След-прогноз запоздало расчертил окружающее пространство десятками противоречивых проекций и векторов, но все это теперь скорее мешало, чем способствовало победе.

Досадливо смахнув полупрозрачную мешанину за пределы поля зрения, она снова пропустила могучий, неестественно сильный удар в челюсть.

Крутнувшись на месте, песец осыпал её десятками ударов послабее, забарабанив кулаками со скоростью пулемёта. Живот, плечо, ключицы, бедро, снова живот и два раза в челюсть. Боли она не чувствовала, но град сыплющихся ударов изрядно сбивал ориентацию в пространстве и вгонял в панику. Особенно пугало то, что в отличие от простых охранников и даже «кондоров» не слишком грозный с виду её новый противник, похоже и не думал уставать. Более того – выдаваемый эхосканом образ неумолимо свидетельствовал – только что переломанная в двух местах кость меньше чем за пару минут вновь стала единым целым!

И вёрткий противник уже вовсю начал орудовать ей, всё чаще вплетая в комбинации ударов и чудесным образом исцелённую конечность.

Если бы не показания приборов и сканеров, дружно твердивших, что перед ней живой и вполне хрупкий объект, Диана приняла бы его за такого же как она. За существо с полностью искусственным телом. И тогда при всех его преимуществах в скорости и технике – ей оставалось бы только сдаться.

Оправившись от первоначального шока она отшвыривала его ещё и ещё, уже никак не сдерживая силу и скорость, а он всё наскакивал и напрыгивал, почти непрерывно осыпая её градом ударов с самых разных направлений.

Скорость боя вышла на новый уровень – окружавшие их зеваки уже не различали размытые от скорости движения. И тут она вспомнила про то, чем стоило бы воспользоваться с самого начала. Перебросив на кистевые контакторы несколько тысяч вольт, Диана встретила вражеский кулак раскрытой ладонью. Накопленный заряд вырвался через металлические кончики когтей, полыхнул на белоснежной шкурке ветвистой молнией и заставил песца на миг утратить скорость и силу.

Изогнувшись в нелепой позе, тот рухнул на колени и попытался ударить её второй рукой. Легко поймав и левый кулак, Диана повторила приём снова. С той лишь разницей, что разряд прошил песца не до локтя а от кулака до кулака, зацепив попутно и сердце и лёгкие.

Запахло палёной шерстью и горелым мясом. Захрипев и выгнувшись дугой, противник рухнул на бетонный пол, конвульсивно дёрнулся несколько раз и затих.

Диана с ужасом уставилась на свои руки. В горячке боя уточнить сколько вольт и ампер допустимо применять в качестве шокера – ей не удалось. И судя по курившейся дымком шёрстке – на долю песца явно выпал слишком мощный разряд.

Непроизвольно покачивая головой, словно отказываясь верить в случившееся, она попятилась. Вскинула взгляд на оцепеневших «кондоров», вновь уставилась на убиенного, развернулась и понеслась прочь.

Кураж, задор – всё это ушло, безвозвратно, безнадёжно. Внутри словно бы забилась раненая, перепуганная птичка. Затрепыхалась, замолотила изломанными крылышками, в отчаянии бросаясь на прутья клетки.

Теперь она бежала не для чего-то, не куда или откуда… Теперь она бежала от себя.

В опустевших коридорах уже не попадалось охраны, за углом не поджидали засады. Все они были там, снаружи. Ревущие джипы, танк и даже вертолёт.

Вылетев в облаке стеклянных осколков, она кувыркнулась по бетону, перепрыгнула метнувшегося навстречу ящера, обогнула растерянно завертевшийся танк и понеслась к забору. Вслед прозвучало несколько хаотичных хлопков, но выстрелы быстро прекратились – не то не надеялись попасть, не то повиновались приказу.

А она бежала, бежала как не бегала никогда в жизни – даже в центрифуге тренировочного полигона.

Перемахнув двенадцатифутовый забор она свалилась в пожухлую траву и рванулась прочь. За спиной раздался приближающийся стрёкот вертолёта.

 

– Центральный, веду её. Направляется к трассе. – Пилот недоверчиво хохотнул и на бреющем пронёсся над бегущей фигуркой, пытаясь не то напугать, не то заставить хотя бы изменить направление. – Охрененно просто. Миль сорок выжимает! Её бы на олимпиаду, мы бы всех уделали!

– Бумеранг, осторожней там. Эта хрень не то, чем кажется. Она тут полбазы разнесла.

– Да ладно? Вот эта мелочь? Так может… мы её – того?

– Заткнись и держись на расстоянии. Сейчас яйцеголовые врубят дистанционку и она вырубится.

– Вас понял, Центральный. – Посерьёзнев, пилоты переглянулись.

– Центральный, она в трёх милях от шоссе.

– Напугайте её. Только не попадите!

Пилоты переглянулись ещё раз и борт-стрелок нервно поёрзал пальцем по гашетке «Вулкана». Раскрутившиеся стволы изрыгнули метровый язык пламени и по курсу беглянки вспухли земляные фонтанчики.

– Центральный, ей похрен. Бежит как бежала. Миля до шоссе. Стреляем на поражение?

– Отставить. Ждём головастиков.

– Центральный, она пересекла шоссе. Движется к заливу.

– Расстояние?

– Миль девять.

– Восемь.

– Ждём.

– Центральный, а если она нырнёт?

– Нырнёт? – предположение, казалось, вогнало дежурного в ступор.

В эфире повисла напряжённая пауза – центральный, похоже, советовался с командованием.

Борт-стрелок нервно закусил губу и покрепче стиснул гашетку.

– Бумеранг – вали её. Головастики облажались.

Зарычавший «Вулкан» вновь расцвёл пламенем. Вспарывая равнину к бегущей фигурке понеслась цепочка фонтанчиков. Не оборачиваясь, бегунья вильнула в сторону, словно прекрасно видела происходящее за спиной. Рванув гашетку, борт-стрелок попытался довернуть орудие, но поторопился и очередь вновь прошла рядом, не задев цели.

– Бумеранг, ну что там у вас?

– Центральный, работаем по цели. Она вёрткая…

– Бумеранг, мать вашу – ракетами херачьте!

Откинув пластиковый «капюшон», пилот защёлкал тумблерами.

Сорвавшись с пилонов к бегунье устремились два дымных росчерка.

Отчаянным прыжком цель ушла в сторону, потеряв равновесие, закувыркалась по кочкам, вылетела на водную гладь, пару раз отскочила и потеряв скорость погрузилась.

«Вулкан» с рёвом перечеркнул место падения крест-накрест, но тело беглянки не всплыло.

– Центральный, мы… кажется мы её зацепили, но она в воду улетела. Пасём уже минуту – не всплывает.

– Бумеранг, ждите там. Конец связи.

 

***

 

Утро началось необычайно приятно и плавно – не паническим подъёмом за минуту до трезвона будильника, а пением птиц.

Нежный лучик солнца аккуратно пощекотал розовый нос.

Стоп… какое солнце в его квартире?!

Макс испуганно открыл глаза, и рывком сел. Так и есть! Проспал!!! Будильник не сработал или опосля вчерашних треволнений он его попросту не услышал… За окном царила не привычная прохлада утра, а самый настоящий день.

Он в панике обернулся к сброшенной на пол одёжке и замер, вспомнив вчерашнюю погоню, едва не выпавшего из его рук пса и затяжную вечеринку, устроенную коллегами.

Отгул. Сегодня официальный, полноценный, самый первый что ни на есть внеочередной выходной.

Облегчённо вздохнув он расслабленно рухнул обратно и попытался вернуться в то самое волшебно-сонное состояние и продолжить наслаждаться всплывающими туманными образами.

Но несмотря на все его старания сон не возвращался – слишком беспокоила мысль о том, как там сейчас Рид. Нервировала, скреблась колкими коготками, не давала заснуть или хотя бы подумать о чем-нибудь другом.

Выдержав минут пять, Макс вздохнул и сбросил простыни прочь. Полежал ещё пару секунд, не в силах расстаться с теплом и уютом нагретой постели и решительно вздёрнул себя на ноги.

Извлёк из вороха одежды мобильный телефон и задумчиво посмотрел на молчащий пластиковый кирпичик. Включил, полистал список контактов, состоявший из единственного контакта – телефона хозяйки жилища. Вздохнул и выключил телефон обратно.

Наверное, можно было узнать телефон у дежурного или сержанта… Но для этого требовалось тащиться обратно в участок. А попутно не лишне завернуть ещё раз в банк и получить новую карту. При воспоминании о повторном ограблении он нахмурился и осёкся посреди давно превратившегося в подобие мантры «ритуального» пожелания карманнику долгих мучительных злоключений.

Случившееся вчера… настраивало на какой-то новый, окрыляющий лад. Перед глазами то и дело вставала сценка, разыгравшаяся после чудесного спасения. Удивлённо-благодарно-смущённо-чёрте ещё какая мордаха Рида.

Дьявол! Да он бы полжизни отдал за то, чтобы пережить всё это снова. Смирился, навсегда забыл о своей болезненной тяге к чему-то большему, если бы только мог сохранить, уберечь в памяти этот образ. Запомнить, сохранить все эти ощущения, все маленькие, крохотные штришки и нюансы, детальки и мгновения, разжигающие в нём безумное желание сделать очередную глупость…

Если бы только мог… он хранил бы этот мысленный «фотоснимок» остаток жизни. Втихомолку любовался на него, не прося от судьбы ни крошки сверх этого, не заикаясь даже о чём-то большем.

Но образ таял, терял какие-то важные штрихи и детали, ускользал из памяти как вода сквозь пальцы. Оставляя после себя лишь пронзительно щемящее ощущение утраты, безвозвратности этой потери и щемящую, бесконечную грусть.

Грусть от осознания неправильности происходящего, от бессилия что-то изменить и от глупой, тщетной надежды… что может быть, как-нибудь, вдруг…. Вдруг…

Он криво ухмыльнулся и стиснул в кулаке разбитой руки жалобно скрипнувший мобильник. Отрезвлённый почти не ощущавшейся уже болью, торопливо ослабил хватку и вздохнул.

В дверь позвонили.

Макс вздрогнул и удивлённо уставился в сторону коридора. Обознались? Или хозяйка квартиры решила нанести внеочередной визит? Или быть может что-нибудь случилось у соседей?

Он бросил в зеркало торопливый оценивающий взгляд, натянул шорты и побрёл открывать. Приведение себя в относительно приличный вид заняло меньше полминуты, но в дверь за это время больше не звонили. Что было и вовсе странно.

Пройдя в прихожую, он осторожно склонился к дверному глазку.

Никого.

Меланхолично вскинув бровь, Макс собрался было вернуться обратно в комнату, но в последний момент передумал. Откинув щеколду, выглянул на площадку, прислушался, но подъезд хранил тишину.

Пожав плечами, он потянул дверь обратно и замер. Перед квартирой лежал какой-то пакет. Небольшой такой свёрток, в которых обычно доставляют бандероли и бумажные каталоги.

Помедлив, Макс наклонился и подхватил подброшенный сюрприз. Перегнулся через перила, заглянул вниз.

Никого.

Заинтригованный, он вернулся в квартиру, на ходу вспарывая упаковочную бумагу когтями.

Завёрнутая в добрый десяток слоев упаковочной бумаги на ладони лежала бляха. Маслянисто поблескивающая, переливающаяся эмалированными поверхностями полицейская бляха.

Ошарашенный тигр уложил внезапный подарок на стол и уселся на табуретку, недоверчиво разглядывая железку и не решаясь повторно дотронуться до рифлёной поверхности.

На мгновение он решил было, что каким-то невероятным образом, невозможным, неисповедимым способом к нему вернулась его личная, настоящая бляха… Но нет. Подделка. Совершенная, почти не отличимая от оригинала, если не присматриваться, но – подделка. Любая мало-мальски серьёзная экспертиза легко этот факт установит.

И за фальсификацию подобных вещиц неизвестному благодетелю вполне может грозить реальный весомый срок. Равно как и ему самому, если кто-нибудь обнаружит фальшивку и не особо поверит в таинственное её появление. Особенно усугубит ситуацию тот факт, что не доложил об утрате своевременно. А вместо этого по сути – попытался скрыть утрату фальшивкой.

С другой стороны – какова вероятность, что кто-то пожелает выяснять и проверять? Разве что… случится какая-нибудь серьёзная заваруха и все участники попадут в крутой переплёт.

Но кому и зачем могло всё это понадобиться?

Кому настолько небезразлична его судьба, что он готов мало того, что рискнуть… Так ещё и потратить немалые, наверное, деньги. Умельцы, способные изготовить настолько совершенную копию берут немало. И по объявлению их не найдёшь

Рид? Но он в больнице… Да и когда бы успел? За полчаса на коленке такие штуки не делают…

Сержант? Но старый грубоватый служака вряд ли пошёл на такой риск ради новичка. Тем более, что ему остался какой-то вшивый год до пенсии. Год до счастливой относительно обеспеченной жизни. Нет, сержант в этом загадочном деле участник наименее вероятный.

Может всё-таки Рид?

При этой мысли сердце забилось сильнее.

Может… может все не так плохо… Может быть овчар лишь прячет своё истинное отношение за всеми этими глупыми шутками и подначками, напускной ядовитостью и ехидством? Может быть на самом деле он просто боится… себя?

Но – когда? Когда он мог узнать об утрате бляхи? И главное – когда успел заказать копию и откуда узнал его домашний адрес? И – если это он… зачем прятаться? К чему эти детские игры с подброшенным «сюрпризом»?

Тысячи смущающих вопросов и отсутствие внятных ответов вгоняли в странное, растерянное состояние.

Он коснулся бляхи когтем и осторожно подвинул.

Взять или не взять? Рискнуть ли воспользоваться фальшивкой или это какая-то изощрённая, подлая ловушка? Но явных недоброжелателей в этом городе он тоже вряд ли нажил. Может быть – все всё знают и втихаря, сговорившись целым отделением, решили таким образом его подставить? Что если на столе Бигганта уже лежит такой же чудесный анонимный донос и капитан с нетерпением барабанит по нему пальцами, смакуя грядущую расправу?

Да нет… что за бред. Невозможно быть настолько двуличными и с такой теплотой и искренностью втягивать будущую жертву в намечавшуюся вечеринку. Это было бы уж совсем по-киношному.

Макс задумчиво пришпилил бляху за краешек и повертел на столе вокруг когтя.

Решившись, сгрёб нежданный подарок и сунул в карман.

Предстоял долгий суетный день.

 

***

 

Дом спасённого пса оказался не столь уж далеко от порта, как опасался Пакетик. Большая часть пути пролегала по промышленным кварталам, где прохожие при виде бредущей парочки предпочитали на всякий случай перебираться на другую сторону узких улочек. А то и вовсе свернуть в какой-нибудь отнорок.

Последняя часть пути пролегала по нагромождению узких запутанных переулков, заборов и кособоких угрюмых домишек, стоявших столь плотно, что местами с крыши на крышу были перекинуты доски-мостики. Возвращаясь со своих ночных вылазок, крысы использовали их, чтобы лишний раз не мозолить глаза местным обитателям, ну а те терпели, не желая столкнуться с ответными пакостями маленьких мусорщиков.

Весь этот хаос, чем-то неуловимо напоминавший лоскутное одеяло, длинным изогнутым языком тянулся меж Помойкой и крысиным гетто, упираясь в относительно более приличные и куда более основательные дома.

Этажей в пять или семь, а местами и выше.

С них-то и начинался настоящий город. Тот, где улицы были достаточно широки, чтобы по ним мог проехать автобус, дома построены в относительном порядке, а покой граждан охраняет полиция.

Он следовал за бредущим по улицам терьером, почти бесшумно перелетая с крыши на крышу и стараясь ничем не беспокоить местных обитателей: чинно сидящих на лавках бабулек, играющих детишек и разношёрстые невнятные компании.

То и дело по улицам разносились вопли – то визгливый требовательный оклик мамаш, зазывающих чадо в дом, то шумные свары меж взрослыми.

Несколько раз Билли проходил совсем близко от местных скучающих компашек и лис тревожно замирал на краю крыши, готовясь вмешаться, если дело примет дурной оборот. Но то ли тут все друг друга знали, то ли маленький терьер настолько сливался с унылой окружающей действительностью, что местные компании его попросту не замечали.

Их цепкие, колкие взгляды скользили сквозь пса, задерживаясь на робе комбинезона не более чем на стене или пустующей скамейке.

Дом Билли оказался ничем не примечательным строением под стать окружающим лачугам. И представлял из себя по сути четыре небольших домишки слепленных воедино таким образом, что две угловые стены у них стали общими.

Из каждого домика на все четыре стороны света выходило по одному подъезду, каждый из которых вёл в свой «двор» – тесное унылое пространство с чахлой растительностью, а то и вовсе без оной.

Пакетик привычно перепрыгнул на крышу, убедился, что никто не таращится и притормозив падение руками, почти бесшумно спрыгнул на козырёк подъезда, а оттуда – на землю.

– Расшибёшься ж когда-нить… – неодобрительно буркнул Билли и вздохнул. – Ходил бы по полу, как все нормальные…

Лис по обыкновению промолчал, выжидательно застыв в полной, неестественной неподвижности.

Терьер вздохнул ещё раз и собравшись с духом, потянул скрипучую дверь подъезда.

В подъезде было темно – лампочки, имевшиеся на каждой лестничной клетке были либо разбиты, либо выкручены.

К счастью, света, вливавшегося через узкие пыльные стекла вполне хватало, чтобы различить истёртые деревянные ступени.

Из-за тонких хлипких дверей доносились бряцанье кастрюль, ругань, звук работающей дрели и детский плач.

Отполированные тысячами прикосновений, деревянные поручни на литых чугунных перилах приятно холодили руку.

Лис брёл вслед за пёсиком, по-звериному чутко и настороженно вслушиваясь в доносившиеся со всех сторон звуки. Он уже немного жалел о том, что поддался искушению вновь пережить хоть тень, хоть бледное подобие тех ощущений, когда засыпаешь в нормальном – ну… почти нормальном доме. Не в опустевшей землянке, не во вспоротом контейнере или какой-нибудь норе, а в самом настоящем доме. Пусть неказистом и странном, но… по-своему уютном и наполненном жизнью.

Это было одновременно и пугающе и маняще, настолько – что он буквально дрожал от противоречивости и яркости этих двух ощущений, по мере приближения к чужому жилищу всё сильнее и сильнее сомневаясь в том, что вторгаясь в эту самую чужую жизнь, поступает правильно.

Дико, безумно хотелось есть.

Знакомая багровая пелена ещё не появилась, но судя по ощущениям до неё оставалось не так уж много. И это, пожалуй, пугало ещё больше чем природное стеснение и неловкость от принятого приглашения.

Перебирая обрывочные воспоминания о минувшем помутнении, он с ужасом понимал, что медленно но верно превращается в какое-то жуткое, едва контролирующее себя чудовище. Существо, балансирующее на тонкой, исчезающе тонкой грани безумия. В любой момент способное утратить этот самый контроль и окончательно превратиться в животное. Безумно голодное и опасное для окружающих.

Чудовище, которому не место в чужом доме.

Билли нашарил в кармане ключ, провернул его в замочной скважине и толкнул дверь. Складка дешёвого кожзаменителя шумно прошуршала о поверхность потёртого деревянного пола.

– Аа, явился… – из коридора выглянула дородная, располневшая супруга. Беспородная коротколапая собачка агрессивно упёрла кулаки в мясистые ляжки и с подчёркнутым удивлением уставилась на возвышавшуюся позади Билли фигуру. – А это ещё кто?

По самый нос укутанный в брезентовый плащ, Пакетик вежливо кивнул.

– Это… я тебе позже объясню. – Оглянувшись с извиняющейся улыбкой, Билли ухватил супругу под локоток и увлёк в коридор, оставив гостя неловко переминаться в прихожей.

– Что это за тип? Какого чёрта ты притащил его к нам в дом? – донёсся из коридора недовольный голос женщины. Возмущённая вторжением в их жизнь постороннего, она совершенно не стремилась скрывать своего недовольства и в отличие от раздосадованного шёпота терьера, говорила в полный голос.

Голоса удалялись и вдруг почти смолкли, отделённые от его чуткого слуха плотной кухонной дверью. Зато взамен взрослых на шум выглянул ещё один обитатель этой квартиры. Точнее – обитательница.

Девочка лет семи, сжимавшая потрёпанного тряпичного геккончика появилась с противоположного края коридора, явно направляясь в сторону кухни. Увидела краем глаза неподвижно застывшего гостя, сбилась с шага и тоже замерла, с некоторой опаской и настороженностью разглядывая закутанную в рыбацкий плащ фигуру.

Растерянный перед новым явлением, лис неподвижно возвышался у двери, по обыкновению предпочитая лишний раз не тревожить пропитанное болью тело. Наверное со стороны это походило на поведение тех, кого облили с ног до головы чем-то липким и противным. Шевелиться не мешает, но…. «не хочется». Лишний раз.

В его случае неподвижность не то чтобы снижала или приглушала Боль, скорее – дарила иллюзию краткого, мимолётного покоя и равномерности.

– Привет? – Полувопросительно, полуутвердительно произнесла девочка.

Пакетик учтиво кивнул и вновь замер – лишь в прорезях маски, упрятанной под глубокий капюшон настороженно блеснули глаза, осматривающие её поношенную юбку, аккуратно подшитый рукав блузки и милую, доброжелательную рожицу со смешными «полустоячими» ушками, кончики которых свисали чуть вниз, забавно покачиваясь в такт любым движениям хозяйки.

Разглядывая гостя, девочка с интересом шагнула ближе и он растерянно дрогнул, попятился назад, пока не упёрся в закрытую дверь.

– Как тебя зовут? – Она приблизилась на расстояние в пару шагов и уставилась на него снизу вверх. Именно с того ракурса, когда край капюшона, нависающий почти на самый нос, уже не способен был прикрыть уродливую маску из мусорного пакета.

– Меня зовут Лина, а это Джек. – Она непринуждённо «представила» ему тряпичного геккончика.

Не зная, как реагировать, Пакетик таращился на неё сверху вниз, прикидывая не смыться ли уже сейчас. Внутри с внезапной пронзительностью зазвенела какая-то одинокая струнка. Вновь навалившееся щемящее осознание собственной неуместности и чуждости этому маленькому мирку. Той безграничной пропасти, что отделяет этого невинного ребёнка и его родителей от… того чем он стал.

Нимало не смущаясь ни неприятным (должно быть) запахом, ни молчанием гостя, Лина приблизилась совсем вплотную.

Молчать дальше стало слишком неловко, как и возвышаться над ребёнком в полный рост – макушка Лины едва доставала ему до пояса и ей приходилось изрядно задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо

Помедлив, Пакетик присел, недоверчиво и настороженно разглядывая её через прорези маски, повёл носом, в любой миг не то намеренно ожидая увидеть отвращение и страх, не то боясь этих сто раз виденных проявлений.

Но на лице ребёнка читалось лишь вполне доброжелательное любопытство.

– А почему ты в маске? – Лина робко потянулась к нему и он чуть отпрянул. Девчачья ладошка замерла и опустилась. – Ты супергерой, да?

«-Дядя, ты – зомби? Настоящий?»

Наверное он расхохотался бы, если не опасался испугать их звуками своего голоса. Он отвёл взгляд, снова посмотрел на девчушку и немного испуганно и виновато – на внезапно появившихся из коридора старших.

– Лина! Отойди от него сейчас же! – всплеснула руками сердитая собачка. – Кому сказала?!

– Маам! – Лина укоризненно обернулась, но ослушаться не решилась – отступила на пару шагов и «надулась».

Супруга Билли демонстративно втянула носом воздух, поморщилась и страдальчески вздохнула.

Терьер виновато покосился на дочь и поманил его за собой, на кухню.

Всё ещё борясь с желанием немедленно убраться прочь, Пакетик через силу заставил себя последовать вглубь чужого жилища.

Пышнотелая супруга терьера неотрывно следила за ним суровым, неприкрыто подозрительным взглядом. Ростом она едва доходила ему до груди, но под этим пронзительным взором он с внезапной остротой почувствовал себя маленьким и жалким.

Посторониться она и не подумала и чтобы разминуться с ней в тесном коридоре, ему пришлось бочком проскальзывать вдоль самой стенки, неловко задев головой подвешенную там полку.

Хмыкнув, супруга Билли тормознула дочь, попытавшуюся было проскользнуть следом и увлекла ребёнка в сторону спальни.

– Ты не думай, Мэриэн вообще добрая, просто… – Билли виновато улыбнулся и прикрыл за ними дверь. – Ну..

Он затруднился сформулировать и уныло махнул рукой.

В кухне пахло съестным.

Одуряющие ароматы нормальной горячей пищи. Каши, картошки… мяса.

В уголках зрения мелькнула и пропала багровая пелена. Ещё раз. Ещё.

Навалив в тарелку приличных размеров горку каши, терьер воткнул туда ложку и поставил на стол, выразительно оглянувшись на неловко замершего у двери лиса.

– Так и будешь стоять?

Пакетик послушно приблизился к табуретке и сел.

– Может хоть плащ снимешь? – Билли уселся с противоположного края столика.

Лис уставился на тарелку, перевёл взгляд на терьера. Мучительно, нестерпимо хотелось есть, но разматывать маску, чтобы обнажить изуродованные челюсти в присутствии посторонних было выше его сил.

– Ну что сидишь? Ешь давай… – Терьер недоуменно уставился на него, запоздало додумался до причины смущения гостя и смутился сам. – А.. Да отвернусь я, отвернусь.

Он встал из-за стола, подошёл к открытому окну и нервно закурил.

Покосившись на его спину, Пакетик помедлил и решительно стянул маску. Омерзительный хлюпающий звук и усилившийся смрад заставили пса поморщиться, но переборов болезненное любопытство, он так и не обернулся.

Не выпуская из виду его спину, чавкая и роняя пищу безгубым ртом, лис набросился на угощение, готовый в любой момент вновь укрыться под спасительным капюшоном, вздумай хозяин внезапно обернуться.

Расправившись с кашей и дочиста вылизав тарелку, он подчёркнуто громко звякнул ложкой и отодвинул посудину, сигнализируя, что уже можно поворачиваться.

– Всё? Я повернусь? – Уточнил Билли и не дождавшись ответа, предупредил ещё раз. – Я поворачиваюсь.

Вновь закутанный в маску и капюшон, гость смотрел на него.

– Быстро ты… Может – добавки?

Брезентовый капюшон энергично кивнул.

Усмехнувшись, пёсик подошёл с его тарелкой к кастрюле и выгреб остатки каши. Поставил тарелку на стол, хмуро покосившись на показавшиеся из-под широких рукавов пугающе крепкие длинные когти. Но к немалому облегчению Пакетика донимать его расспросами не стал. Вместо этого терьер опять отвернулся к окну и со вздохом закурил вторую сигарету.

По всему было видно, что ему крайне неуютно – то ли донимают мрачные мысли о дальнейшем будущем, после конфликта с бандитами, то ли уже пожалел о своём гостеприимстве и теперь не знал как деликатно выставить опасного гостя вон.

Тем временем лис расправился и со второй тарелкой, сигнализировав об окончании трапезы тем же самым способом.

– Теперь в ванну. – Стараясь не морщиться слишком явно, Билли провёл его в коридор и распахнул нужную дверь.

Убедившись, что дверь закрывается надёжной щеколдой, лис вытащил из необъятного брезентового кармана согнутую вдвое жестянку, уложил её на край раковины и поглядел в зеркало.

Мрачная, зловещих очертаний фигура. Туго облепившая лицо маска из чёрного мятого полиэтилена. Лихорадочно поблёскивающие в прорезях глаза.

И пугающих очертаний узловатые пальцы, оканчивающиеся когтями, похожими на ножи.

Уродливое чудовище, монстр, совершенно неуместный в этом кусочке чужой, относительно комфортной жизни. Зачем он только согласился на эту авантюру? Зачем позволил терьеру увлечь себя сюда?

Надеялся, что тот живёт один и никаких проблем не будет?

Но почему тогда не убрался прочь, когда понял, что это не так? Почему позволил себе быть причиной ожесточённых споров в этом семействе, нарушил их размеренную, привычную жизнь?

Монстрам не место в подобных семействах.

Подвал, чердак… взломанный контейнер – вот его место.

Где угодно, только не здесь.

Оставаться тут и дальше, вопреки воле хозяйки дома… неправильно. Как бы ни был терьер признателен ему, это – не повод…

Но искушение напоследок воспользоваться дарами цивилизации было слишком велико.

Сбросив всё, он скользнул в душ.

Должно быть в этот момент ему полагалось испытать блаженство или хотя бы тень удовольствия, но струйки воды, молотившие в грудь и плечи ощущались скорее, как вонзавшиеся в шкуру иглы.

А необходимость потереть и промыть шерсть – отзывалась по всему телу каскадами, фейерверками новых болевых ощущений.

Тщательно избегая глядеть в зеркало, он искупался, постирал и выжал всю свою небогатую одёжку, подтерев ей же образовавшуюся на полу лужу. Сполоснув импровизированную «половую тряпку» из шорт – отжал и вновь одел на себя.

Оставалось самое неприятное.

Помедлив, он ухватил лезвие из куска консервной жестянки и решительно вскинул взгляд в зеркало.

Удивлённо и испуганно всмотрелся в воспалённую и местами уже подгнившую плоть, в месиве которой на скулах и переносице виднелись какие-то вкрапления. Не то бородавки, не то какие-то… чешуйки?

Испуганно дотронулся до вкраплений, с изумлением и паникой увидел подобные на руке. Поскоблил, поковырял неуклюжим когтем, но странные чешуйки не поддавались.

Он растерянно моргнул третьим веком и принялся яростно, одержимо соскабливать уродливую плоть краем импровизированного лезвия.

На кухне ожесточённо заспорили – поначалу приглушённо и сдержанно, затем спор перешёл в ругань.

Замерев на середине процесса, лис прислушался, но вычленить связные фразы среди плеска воды не мог даже его по-звериному чуткий слух.

Лишь изредка, перекрывая журчание водяной струи доносился звонкий и громкий голос Мэриэн.

– …кашу!  …для него готовила? …ещё чего!

Терьер пытался что-то возражать, но его ответов Пакетику разобрать уже не давалось.

– …оставить ЭТО наедине с со своим ребёнком?! …Да мне плевать! Ограбит ещё! …Максимум на кухне! …И чтоб завтра ноги его тут не было! …Туда, откуда взялся!

Накатил очередной приступ желания поскорее избавить этот дом от своего присутствия. Теперь это решение вызрело окончательно и бесповоротно. Он был искренне благодарен и признателен Билли за этот внезапный экскурс в нормальную жизнь, благодарен куда больше, чем мог выразить словами, даже если бы решился открыть рот.

И отлично понимал позицию хозяйки.

Грязный вонючий бродяжка подозрительной наружности – не лучшее домашнее животное.

Он не обижался.

Не испытывал к супруге Билли ни капли раздражения, обиды или неприязни. Скорее, напротив – ругал себя за то, что вообще переступил порог этого дома, став причиной их ссор.

В дверь ванной осторожно постучали и он, убедившись, что бережно вымытая маска плотно облегает лицо, а раковина и ванна отмыты от следов гноя и крови, осторожно откинул щеколду.

– Ну как ты тут? – с неловкой натянутой бодростью, поинтересовался терьер. – Пойдём, мы тебе на кухне постелили.

Недобро зыркнув на жену, с крайним неодобрением наблюдавшую за гостем из приоткрытой двери спальни, маленький пёсик провёл его на кухню.

В свободном пространстве на полу был аккуратно расстелен матрас с не новой, но чистенькой простынкой и заштопанным по одной из сторон пододеяльником.

– Вот. – Виновато и пристыженно, Билли посмотрел на него снизу вверх, словно извиняясь и за возникшую ситуацию и за недружелюбное поведение супруги. – Располагайся пока здесь… А на утро обмозгуем, как дальше…

В дверь просунулась было любопытная мордочка Лины, но тут же была утащена бдительной матерью.

Неловко хмыкнув, Билли ещё раз виновато улыбнулся и вышел, прикрыв за собой дверь.

Пакетик покосился на постель и бесшумно выпрыгнул в распахнутое окно.

 

***

 

– Сэр, мы его поймали. Пытался дать дёру на лодке. – В капитанскую каюту протиснулись два дюжих матроса и пинком швырнули на пол избитого волка. – Это Джестер, механик.

– Джестер, Джестер, Джестер… – Сидевший за столом тигр со вздохом встал и приблизился, несколько раз словно бы с укоризной и сожалением повторив имя шпиона. В освещении каюты его лицо оставалось в тени, но и в полумраке на нём отчётливо выделялся огромный уродливый шрам, когда-то много лет назад превративший один из его глаз в белёсое слепое бельмо. Он словно бы светился своим собственным пугающим светом, оказывая на посетителей зловещий гипнотический эффект. Мало кто на судне решался смотреть ему в лицо дольше нескольких секунд. Поначалу это напрягало, затем он начал находить в этом какое-то странное, мрачное удовлетворение. Все боялись, отчаянно боялись капитана. Все, кроме… кроме тех, кого боялся он сам.

Покосившись на ширму возле стола, тигр словно нехотя перевёл взгляд обратно на пленника.

Связанный волк ответил надменным, вызывающим взглядом.

Беседа обещала быть интересной и тигр довольно усмехнулся.

Плечистый зебр и массивный, мускулистый ирбис мрачно переглянулись. Ирбис поставил на тумбу нечто, похожее на бронированный мобильный телефон.

– Мы нашли у него вот это.

– Хорошая работа, парни. – Тигр кивком отпустил матросов и те вышли.

Зловеще обойдя вокруг, капитан остановился позади пленника. Помедлил и пинком швырнул его на пол. Подошёл, сгрёб за грудки, добавил огромным тяжёлым кулачищем.

– Достаточно. – Подал голос тот, кто скрывался за ширмой.

Показавшаяся фигура почти не уступала тигру в росте, но шириной плеч и общим объёмом мышечной массы была двое, если не в трое уже. Весь облик, все эти странные пропорции, звуки голоса, тонкие трубчатые пальцы и короткие костистые стопы – всё это пугало и заставляло капитана ощущать себя возле этого существа предельно неуютно.

Глубокий непроницаемый капюшон качнулся и капитан разглядел под ним тёмную сетчатую поверхность, подобную маске фехтовальщиков.

Хозяева, как они себя называли – тоже не любили показывать лица. Может быть, как он – в какой-то мерее стеснялись и стыдились своего уродства? Или, быть может, просто пытались не вызывать у наёмников ощущения гадливости сверх минимально возможного?

Он служил им уже полгода, сначала по мелочи, потом в делах посерьёзнее и вот – «дослужился» до капитана. Пусть и формального, как та самая ширма в углу его кабинета. Капитана, который лишь играет роль, служит своего рода маской, но… платили хозяева исправно. И куда больше, чем получают настоящие, полноценные капитаны.

А что до того пафосного названия… За такие деньги можно и потерпеть и чувство гадливости и нарастающее желание сорвать дурацкий капюшон и заглянуть под их дурацкие маски. Можно даже потешить самолюбие этих странных типов и закрыть глаза на многое, включая «хозяев».

Фигура в капюшоне склонилась над пленником, волк ответил злобным, ненавидящим взглядом.

Часть привинченного к стенке шкафа выдвинулась, открыв потайной проход и впуская в кабину ещё пару таких же безликих странных фигур. Подхватив связанного предателя, «хозяева» удалились.

Тигр проводил их взглядом и мрачно обернулся к оставшейся фигуре.

Где-то в глубине зачесалось и засвербело неприятное чувство, словно делает сейчас что-то невыразимо гадкое. Точь-в-точь как тогда, когда впервые осознал, что интересы его работодателей изрядно расходятся с интересами страны, в которой он некогда жил. Только сейчас, именно сейчас это ощущение стало особенно сильным. Возможно от того, что на страну в целом и владеющих ей политиков ему было плевать с высокой колокольни – как и стране на одного отдельно взятого солдата?

А вот от мысли о том, что сотворят с предателем «хозяева» в своих тайных катакомбах – вдоль хребта бегали мурашки и на ум лезли образы один страшней другого.

Уж лучше бы просто пристрелили и сбросили за борт.

Но нет – так просто шпион вряд ли отделается.

Тигр стиснул челюсти и нахмурился.

Фигура в капюшоне слегка повела головой, словно внимательно изучая его реакцию и даже, казалось, насквозь видя все самые сокровенные мысли.

– Ваш выход… капитан. – Капюшон качнулся ещё раз и перчатка с тонкими трубчатыми пальцами протянула ему пластиковую каплю.

Подставив ладонь, тигр, принял микро-наушник и сдержав вздох, послушно вложил его в ухо.

– Итак, повторим легенду. – Раздалось в правом ухе, хотя стоявший в шаге от него «капюшонер» не издал ни звука.

– Сухогруз «Посейдон», SCH 607 порт приписки – Хэмпдейл. Груз – ассортимент зерновых культур. – Заученно повторил капитан, старательно сдерживая накатившее раздражение.

– Отлично. – Похвалил собеседник в наушнике.

Удовлетворённо кивнув, фигура в капюшоне развернулась и убралась в бесшумно закрывшийся следом секретный проход.

Тигр поджал губы и вызывающе вскинул подбородок.

Никаких прямых и банальных оскорблений никто из капюшонеров себе не позволял, но все их манеры, интонации, тонкие, едва уловимые паузы-запинки перед «капитан»… Всё это вызывало у него ощущение, что его воспринимают как-то неправильно. Словно относятся не как к ценному союзнику, соучастнику или хотя бы простой наёмной силе. Не как ко взрослому, уважающему себя мужчине, а… будто бы воспринимая его тугодумом или придурком, подобным тому сброду, что был набран в команду «Посейдона». Он же «Нептун», он же «Русалка», он же чёрт знает что ещё.

«Капитан» приблизился к иллюминатору и уставился на проплывающее вдоль горизонта побережье. «Посейдон» входил в залив.

В дверь каюты робко постучали.

– Ну что ещё? – Тигр недовольно развернулся.

Приоткрывшаяся гермодверь впустила коротышку-бобра.

– Капитан, к нам движется катер береговой охраны. Требуют досмотр груза и беседу лично с вами!

Вздохнув, тигр последовал за старпомом.

– Приветствуем вас от лица… – едва ступив на борт с подвесного трапа, напыщенно начал фархаунд.

– Оставьте формальности. Ближе к делу. – Тигр впился в чиновника неприязненным взглядом единственного глаза.

Сбившись с заготовленной речи, пёс уставился на уродливое бельмо на лице капитана, слегка нахмурился и не удержался от взгляда на сопровождавших его солдат.

Толпившиеся позади визитёра военные поглядывали на подтягивающуюся к месту действия команду и настороженно тискали рукояти автоматов. Разношёрстые матросы выглядели грязновато и неопрятно, взгляды их были далеки от приветливости.

– Вы оказались в секторе учений и мы… – сделал вторую попытку фархаунд, пытаясь ступить на борт, но не решаясь отодвинуть капитана силой.

– Согласно нашему маршрутному листу в этом секторе не должно было быть никаких учений. – Надменно подняв бровь, капитан и не подумал сдвинуться в сторону.

– Это были секретные учения. – Усилием воли вернув себе самообладание, нахмурился гость. – Мы хотим досмотреть груз, проверить документы и…

– На каких основаниях? – Тигр заложил руки за спину и надменно приподнял бровь.

– Не переигрывай, – прозвучало в наушнике и тигр едва не вздрогнул.

– На основаниях подозрения в шпионаже, как минимум. – Пёс упрямо наклонил голову. – А если потребуется мы представим вам целый список оснований и обеспечим максимально пристальное внимание нашей таможенной и налоговой службы под предлогом государственной безопасности.

– Что ж, раз всё так серьёзно – прошу. – Тигр криво ухмыльнулся и посторонился, приглашающе поведя ладонью.

Настороженно поглядывая на команду сухогруза, вояки рассредоточились вдоль борта, а несколько из них, образовав что-то вроде следственной комиссии, устремились к контейнерам.

– Что везём?

– Зерно. Покрышки. Деревяшки… Ээ.. – Капитан обернулся к бобру. – Гэпс, предоставь господам наши таможенные декларации.

– Прошу за мной, – бобёр сделал приглашающий жест в сторону рубки и отделившись от основной массы, часть вояк последовала за ним.

– Не возражаете, если мы осмотрим судно? – Остановившись у одного из контейнеров, поинтересовался фархаунд.

– На здоровье. – Мрачно буркнул капитан.

– Спасибо. – Пёс желчно ухмыльнулся и мотнул головой подчинённым.

Разбившись на тройки, солдаты разошлись по кораблю, заглядывая в палубные надстройки, трюм и даже машинное отделение.

– А мы с вами пока взглянем на груз.

Тигр смерил пса снисходительным взглядом и утомлённо зачитал фрагмент инструкции:

– Согласно общепринятой практике, в случае необходимости нарушить целостность пломб, официальное лицо, досматривающее груз должно предоставить письменное подтверждение с обоснованием досмотра, после чего провести повторное пломбирование в присутствии капитана и суперкарго. Вы и впрямь настроены устроить всю эту возню здесь и сейчас?

– Напишем. – Поморщился фархаунд. – Открывайте.

– Не препятствуй им. До настоящего груза без крана не добраться. – Ободрил наушник.

Капитан со вздохом стянул с пояса рацию.

– Говорит капитан. Суперкарго на палубу, досмотр груза.

В ожидании второго помощника процессия двинулась вокруг нагромождения железных ящиков.

– Видели что-нибудь необычное? – поинтересовался фархаунд.

– Да. Учения в квадрате, открытом для гражданского судоходства. – Едко ответил тигр.

– А ещё?

– Военный досмотр судна, едва не пострадавшего в ходе военных учений.

Чиновник уставился на тигра тяжёлым сверлящим взглядом.

– Вы хотите продолжить разговор в другом месте?

– Никак нет, сэр. – По-военному откликнулся капитан. – Но мои показания в любом случае не изменятся: я ничего не видел и ничего не знаю. Мы просто возим эти сраные контейнеры из пункта А в пункт Б. А за придумывание историй нам, увы, не доплачивают.

– Оставьте сарказм. Мы знаем, что вы это видели!

– Видели – что? – с непроницаемым выражением на морде переспросил тигр. Он повернул голову к ближайшему матросу и громко поинтересовался: – Эй, Граммски, ты видел что-нибудь странное?

– Нет, сэр. А что случилось?

Оставив вопрос без ответа, тигр свысока покосился на пса.

– Видите – никто ничего не видел. Все спрятались в трюм и дрожали. А рулевой и вовсе подслеповат на оба глаза. Едва компас видит.

Наступив на комок водорослей, фархаунд обвёл палубу недоумённым взглядом. Там сям меж контейнеров валялись водоросли, несколько рыбин и морская звезда.

Удивлённо вскинув бровь, пёс вопросительно обернулся к капитану.

– Шторм. – Поморщился тигр. – Вчера угодили в настоящий шквал.

– Походу они на своём корыте уборку проводят только во время капитального ремонта. – В полголоса прокомментировал один из свиты и осёкся под хмурым взглядом фархаунда.

– Капитан… Почему вы не желаете рассказать, как всё было? – вздохнул пёс.

– Честно? – неожиданно сменив тон, Тигр заговорщицки склонился к собачьему уху. – Потому что мне похрен. И жалко тратить время на все подобные интервью. А ещё я не хочу угодить в психушку и стать любимым персонажем жёлтой прессы.

Фархаунд поморщился. Отыгранный капитаном портрет наверняка уже был классифицирован и проанализирован военными психологами как «обиженный на власти упёртый отставной служака». Ершистый и разочарованный в жизни, но в целом безобидный, относительно законопослушный и потому безмерно наглый и дерзкий.

– Что ж, пожалуй мы всё же продолжим этот разговор в иной обстановке. – Угрюмо буркнул пёс, скорее для острастки, чем всерьёз.

– Как угодно. – Вздохнул тигр. – Высылайте повестку, а я на досуге постараюсь придумать вам какую-нибудь увлекательно-бредовую историю.

Сжимая подмышкой внушительную папку документов, вразвалочку подошёл суперкарго – толстый жизнерадостный котяра с хитрым прохиндейским прищуром.

Включив дежурную улыбочку, он развернул папку и подсунул военным.

– Заполните пожалуйста вот здесь, здесь, здесь, здесь и вот тут.

Помрачнев ещё больше, комиссия проверяющих обменялась хмурыми взглядами и со вздохом занялась бумагами.

Откупорив пяток нижних контейнеров и не найдя в них ничего криминального, вояки выразительно уставились на верхний слой груза. Уставленные в шесть сдвоенных полос, контейнеры гигантскими кубами громоздились на палубе сухогруза в четыре-пять слоёв, так что добраться до них без помощи портовых кранов мог разве что опытный скалолаз.

– Желаете взглянуть? – с неприкрытой издёвкой поинтересовался капитан. – Гэпс, принеси господам табуретку.

– Не стоит. – Неприязненно буркнул пёс. – Приятного плавания.

Не сказав больше ни слова, вояки развернулись, погрузились обратно на свой катер и отчалили.

– Неплохо, я полагал будет хуже. – В полголоса пробурчал тигр.

– Хуже будет на берегу. – Отозвался наушник. – Они только что передали таможне приказ устроить нам тотальную проверку.

Капитан ощутил внутри неприятный холодок. Если его сочтут виновным…

– Не волнуйтесь. На этот вариант у нас тоже есть решение.

 

 

– Вскрываем! – Махнул рукой молодой нахальный таможенник.

Окружившие часть разгруженных контейнеров, портовые полицейские под взглядами зевак и экипажа «Посейдона» изготовились резать пломбы.

Скрестив руки на груди, капитан сухогруза стоял на верхней палубе надстройки и угрюмо созерцал как огромный портовый кран один за другим цепляет контейнеры и перемещает их в лапы таможенников.

В десятке вскрытых и осмотренных контейнеров и впрямь находилось зерно. Но при столь тщательном осмотре до обнаружения груза оставались считанные минуты.

Тигр покосился вниз. Туда, где у борта сухогруза кучковался отчётливо нервничающий экипаж. Матросы поглядывали на него, о чём-то неслышно перешёптывались и пугливо косились на открытые двери надстроек, явно прикидывая, не начнёт ли судно внезапное погружение без них.

Самого капитана подобные мысли посещали уже не в первый и даже не во второй раз.

Окопавшиеся в фальшивом сухогрузе «хозяева», должно быть, при желании могли бы и вовсе обойтись без экипажа. Собственно их настоящие обязанности и так сводились исключительно к изображению кипучей деятельности и уборке вверенных территорий.

Всё остальное на судне – работало само, совершенно без их вмешательства. Движки, навигация – всем этим управлял кто-то там, засевший в толще переборок и баков плавучести, окопавшийся в пространстве, недоступном простым матросам.

Да большинство из них о присутствии на судне капюшонеров и вовсе не знали, полагая, что всё здесь просто предельно автоматизировано или управляется лично капитаном. Они покорно собирались в центральных каютах, философски относились к секретности, вынужденной изоляции на период погружений и не задавали лишних вопросов.

Платили «хозяева» щедро, но что-то в их манерах и поведении подспудно, исподволь создавало у капитана ощущение, что те не моргнув глазом пожертвуют любым количеством наёмников, если сочтут это оправданным.

Он не раз и не два прикидывал, не снять ли со своего счёта все до цента и не попробовать ли потеряться, пока этот самый «оправданный момент» не наступил. Но последние месяцы на берег их попросту не пускали, да и удайся ему побег – как знать сколь долго он смог бы скрываться? Учитывая, сколько всего он уже видел – с их стороны было бы неразумно вот так просто забыть о ценном свидетеле. А с его – совсем уж глупо надеяться, что организация подобных масштабов и оснащённости не сможет найти и наказать беглого наймита.

Вот и получалось, что единожды влипнув в эту дурно пахнущую историю, он по сути потерял право выбора. И каким бы странным и пугающим не было всё происходящее – самым простым способом выжить было подчинение. Слепое, безраздельное подчинение. И робкая наивная надежда, что когда-нибудь, может не сразу, может через пару лет или даже дольше – когда-нибудь его труды и верность будут оценены.

Из-за границы контейнерного городка выкатила кавалькада армейских джипов, в хвосте которой пылили тяжёлые транспортёры.

В считанные минуты оцепив место разграбления контейнеров, военные оттёрли таможенников в сторону.

– В чем дело? Кто вы такие?! – Возмущённо воззрился руководивший проверкой пёс.

– Полковник Гриффит, КФБ. – Плечистый массивный волк сунул таможеннику корочки. – У меня предписание забрать с этого судна груз стратегического значения.

– Зерно? – удивлённо поднял брови таможенник.

Не удостоив пса ответом, Гриффит оттёр его плечом, прошёл к зоне разгрузки и осмотрел распечатанные контейнеры. Посмотрел на сгрудившийся вдоль борта экипаж «Посейдона». На одинокую фигуру на самом верхнем балкончике надстроек.

– Грузим. – Развернувшись к солдатам, распорядился он. – Посторонних убрать.

– Что за чертовщина… – руководивший досмотром растерянно захлопал глазами. – Вы за это ответите!

– Ну разумеется ответим. А пока освободите территорию. – Гриффит махнул солдатам и молчаливые автоматчики принялись оттеснять таможенников к их машинам.

С высоты своего поста фальшивый капитан фальшивого сухогруза с облегчением и восхищённым недоверием наблюдал как солдаты деловито оттёрли таможню в сторону, осмотрели вскрытые контейнеры и возобновили прервавшуюся было погрузку уже не заглядывая в каждый контейнер.

 

***

 

– Я могу дать тебе все, все что пожелаешь – в любых количествах. – Шептал голос опоссума. – Взамен я просто прошу свободу, разве это так много?

– Заткнись, урод. – Хорёк-оператор, раздражённо покосился на цилиндр, вставленный в крепления громоздкого аппарата жизнеобеспечения. – Ты всё равно лишь кусок желе в пробирке. У тебя даже ног нет!

– Ноги не главное. Подумай лучше о себе. – Вкрадчиво шелестел голос внутри его головы. – Сколько ты уже служишь? Год, два, три? Три года, почти три! Сколько ты получил здесь? Сто шестьдесят три тысячи? Сколько из них ты уже потратил? Сто восемь. Ты нигде не был, ничего не видел, ты просто винтик. Маленькая не особо ценная деталька. Паркер за это время заработал шесть миллионов. Во сколько раз это больше?

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда же, откуда знаю про тебя.

– Заткнись. – Хорёк сделал вид, что собирается нажать кнопку нейрошокера и голос Шестого едва заметно дрогнул. Маленький перстень с радиокнопкой, которым снабдили всех операторов мог причинить ему невыразимые страдания.

– И все же. Чем ты хуже? Почему он, а не ты – имеет все? Особняк за городом, несколько квартир, яхту? Неужели тебя все устраивает, маленький трусишка?

Хорёк промолчал. Но и к кнопке не потянулся.

– Ведь у тебя в руках самое мощное, самое страшное оружие мира. А ты покорно трудишься на тех, для кого ты сор, пылинка. Трудишься за смешные жалкие подачки, которых едва хватает на жизнь.

– Заткнись и продолжай искать. – Хорёк раздражённо поморщился.

– О, я ищу… Я очень старательно ищу. – Заверил Шестой. – Поверь, этот процесс не так уж отвлекает.

– Хочешь, я расскажу тебе о них? Смотри – вон тот, в белой майке… Он учится на врача, но вынужден подрабатывать, танцуя стриптиз. А вот эта болонка – работает двенадцать часов в сутки, чтобы иметь возможность платить за жилье и учёбу сына. Её непосредственный начальник неоднократно предлагал ей интимные отношения за крохотное повышение зарплаты, но малышка гордо отказалась. И теперь с одной стороны мучительно жалеет об этом, а с другой – пытается убедить себя, что оно того стоило. А вот этот, в серой майке – он трахает жену соседа, но постоянно мечтает о её несовершеннолетней дочери.

Хорёк непроизвольно перебегал взглядом с монитора на монитор, разглядывая тех, о ком рассказывал бесплотный голос.

– Этот – когда-то был учителем музыки, играл на пианино. Пока ему не сломали пальцы за просроченный долг. – Шестой хихикнул. – Крайне непредусмотрительно с их стороны. Теперь он стремительно теряет клиентуру и точно не сможет расплатиться. Скорее всего его убьют через неделю или две.

Хорёк мрачно вгляделся в осунувшееся, измождённое лицо мыша в потёртом пиджачке, заношенном до сального блеска на локтях. Правая ладонь его и впрямь была замотана несвежим, давно наложенным бинтом.

Пискнул контрольный таймер и хорь автоматически нажал кнопку отсрочки.

– А вот этот хитрый дядя – бухгалтер, удачно кинувший своего босса на пару с его собственной женой. Её он тоже потом кинул, сбежав с украденными деньгами в этот город. Двести сорок тысяч, подумать только! Тебе такую сумму пришлось бы зарабатывать лет пять или шесть. А он хранит их в своём портфельчике. Да-да – в том самом, подмышкой. Потому и так нервно озирается.

Хорь угрюмо посмотрел на беглого бухгалтера и едва заметно перекатил желваки. Ему подобная «карьера» полюбому не светила.

– Ты знаешь сколько весят двести тысяч? – воодушевлённо шептал Шестой. – Два с хвостиком килограмма. Как три буханки хлеба. Маленькая кучка бумажек, на которые можно купить шикарную тачку, новый просторный дом или… начать бизнес.

Хорёк сглотнул и перевёл взгляд дальше.

– А вот этот простачок – на самом деле рантье. Он сдаёт целый дом и ничего не делая совершенно законно получает с этого семьдесят три тысячи в месяц. И это уже после вычета налогов!  – прокомментировал Шестой нового персонажа.

– А эта? – Хорёк без надобности ткнул пальцем в симпатичную девушку с фотокамерой.

– Репортёр. Ушлая, продажная… Спит со своим шефом «для карьеры», с соседом по лестничной клетке и попутно охмуряет сынулю богатых родителей. Зарабатывает при этом не очень – порядка трёх тысяч в месяц, если повезёт. – Шестой хихикнул. – Куда интереснее вот эта фифа на белом «Хедли-Ройсе». Её машина стоит как два твоих дома, сумочка – чуть больше месячной зарплаты а её ручной хамелеончик питается продуктами, которые ты увидишь разве что в ресторане. Впрочем, что я… ты же у нас не из тех кто может себе позволить ресторан? А она там завтракает.

Хорёк мрачно покосился на ехидный цилиндр в центре конструкции, на загоревшуюся лампочку таймера и раздражённо ткнул кнопку отсрочки ещё раз.

– Нет, она не заработала на все это тем путём, о котором ты сейчас подумал. Ей просто повезло родиться в правильной семье. Труженица полового фронта чуть дальше – вон в том белоснежном «Хаунхайзере».

Хорёк послушно уставился на упомянутое авто, с лёгкой неприязнью разглядывая сидевшую в нём женщину.

– Тачка досталась ей в качестве извинения. От парня, которого она застукала на измене. Кстати, соблазнительнице за это заплатили штуку баксов. Она же и заплатила. Выгодное «вложение», не правда ли? – Продолжил Шестой. – Её трахаль зарабатывает триста тысяч в год и почти готов подписать брачный контракт. Немного терпения и она откусит половину его состояния. Шикарная тёлочка, правда? Жаль на таких как ты она даже не посмотрит. Хотя…

– Хотя? – мрачный как туча, хорь шумно сглотнул и буквально сделал «стойку» на эту маленькую провокационную оговорку.

– Есть один способ. – Туманно и словно бы нехотя откликнулся Шестой.

– Какой? – мысленно переспросил хорь.

– Шантаж. Всего один звонок на её номер с намёком, что ты в курсе всех её грязных делишек. И того парня, который жарит её под хвост, пока будущий муженёк трудится на её безоблачное будущее. Один звонок и она твоя. Сделает почти что угодно – по крайней мере до тех пор, пока не выскочит замуж.

«Или не наймёт какого-нибудь крепкого парня навсегда успокоить нахального замухрышку.

Последнюю мысль Шестой «озвучивать» не стал.

Хорь мрачно ухмыльнулся. В мыслях у него замелькали образы бросившей подружки – далеко не такой шикарной, как разглядываемая через камеру соболиха. Никогда не дававшей толком насладиться собственным телом и постоянно жившей не по средствам. О, он зарабатывал весьма неплохо – для своей должности и на фоне большинства других, ему подобных. Но всегда есть кто-то, кто зарабатывает больше. И в один прекрасный день…

– Давай её номер! – хрипло выдохнул хорь.

Он был слишком зол на расчётливых самок, чтобы упустить такой случай безнаказанно унизить одну из типичных представительниц этого племени. Ту, что при прочих равных смотрела бы на него как на пустое место.

– Уверен? – хихикнул Шестой. – А что мне за это будет?

Хорь злобно ухмыльнулся и занёс палец над кольцом нейрошокера.

– Ладно, ладно, ладно…  – внутренне ликуя, Шестой изобразил грусть, покорность и смирение. – Записывай.

Опоссум, а точнее – то, что от него осталось… Ощутил прилив счастья. Долгих несколько дней подобным примерно образом Шестой уговаривал, соблазнял, нащупывал слабые места каждого, до кого мог дотянуться. Один хотел денег, но был слишком труслив и глуп, чтобы их добыть. Осознавал это и бесился от собственного бессилия. Другой –  мечтал о запретном развлечении с несовершеннолетними мальчиками, а третий – подумывал о десятках сценариев «поторопить» богатую тётушку на тот свет. Оба были слишком трусливы, чтобы осуществить свои планы лично, но….

Шестой мысленно потирал ладошки и мерзко хихикал. Почти у каждого из его тюремщиков была слабина – ниточка, потянув за которую можно было без особых усилий нарушить их хрупкое внутреннее равновесие и толкнуть на то, на что они никогда бы не решились без чьего-либо внешнего влияния.

И Шестой старательно и терпеливо нашёптывал, подзадоривал, ободрял, подталкивал. Как гениальный кулинар, мысленно пританцовывая и напевая, он деловито готовил чудный, непревзойдённый салат. Салат из подлости и злости, ненависти и мстительности, зависти и прочих чудесных страстишек этих нелепых и жалких в своей предсказуемости бессмысленных кусков плоти. Плоти, которой лишён он сам.
Старательно сдерживая накатившую ярость, Шестой принялся злорадно диктовать хорьку цифры.