Краденый Мир

– Я… п-прости… не знаю, что на меня нашло… в первый раз так… – забившись в дальний от неё угол, пёсик старательно прятал глаза и столь трогательно смущался, что кошке нестерпимо захотелось его обнять и успокоить. Покачивая босой пяткой, Вейка целомудренно сидела в противоположном конце спальной полки и с интересом разглядывала владельца апартаментов и окружающую обстановку.

Купе проводника в общем-то ничем не отличалось от того, в котором она добиралась в родной городишко прошлой ночью. Всё те же две полки, расположенные друг над другом, как в половинке обычного пассажирского купе. Просто вместо второй половины с ещё одной парой полок – в купе проводника находился массивный шкаф с кучей дверок и лампочек, покачивающихся шкал и подмигивающих индикаторов.

– Да ладно… а мне вот понравилось, – лукаво покосив на своего донельзя смущённого спасителя, она хихикнула и качнула ногой. – Может, повторим?

Она потянулась было к его коленке, но пёсик отчётливо вздрогнул и сжался, словно пытаясь забиться поглубже в свой угол.

– Ну чего ты? – кошка растерянно замерла. – Всё хорошо?

Вид у паренька был настолько жалкий и потерянный, что она просто изнывала от желания обнять его и утешить, но стоило шевельнуться, как пёсик напрягался и ей становилось боязно его трогать.

Столь странная реакция одновременно забавляла и немного пугала.

Виданное ли дело, чтобы кто из парней так парился после такого замечательного, феерического секса?

Может быть …у него в первый раз? Да нет, чушь… Слишком… слишком всё было хорошо и правильно.

От пережитых ощущений её до сих пор потряхивало, по всему телу туда-сюда прокатывались жаркие волны, а в ногах ощущалась болезненная слабость.

– Да что с тобой? Я не кусаюсь… – она улыбнулась и в очередной раз потянулась было к нему, но снова замерла, стоило тому напрячься.

– Я… всё это неправильно… не так… я… я же… – паренёк стиснул голову руками и внезапно хлюпнул носом.

Оторопев от такого цирка, Вейка отодвинулась от него подальше.

На языке вертелось озадаченное «мне уйти?».

Останавливала от этой опрометчивой фразы лишь мысль, что уйти куда-нибудь с едущего поезда не так-то просто. А болтаться в коридорах – лишний риск нарваться на какого-нибудь чересчур бдительного служаку, который и билетик попросить может.

– Господи… да что с тобой не так? Тебе что – не понравилось? – с деланым возмущением поинтересовалась она.

Пёсик всхлипнул и замотал головой сильнее. Спрятав лицо в ладонях и сгорая от стыда, он едва слышно выдохнул:

– П-понравилось… Всё понравилось… Просто… ну…

– Ну – что? Тебе понравилось, мне понравилось… что ещё? – кошка сердито скрестила руки на груди. – Впервые вижу парня который после этого распускает нюни!

– Я не… – проводник попытался было что-то сказать, но помешал забитый соплями нос. Он шумно сглотнул, но помогло не особо. – Всё так …неправильно.

– Да что, что неправильно? – Вейка начала злиться всерьёз.

Нет, конечно всё вышло несколько… быстрее, чем самый быстрый раз в её жизни. Но ведь, чёрт его побери, отлично так вышло-то!

– Всё. Ты мне нравишься. Очень! Просто…

– Ну? Рожай быстрее, чего ты мямлишь… – кошка вздохнула.

– У меня девушка есть, – выдохнул проводник.

– Пффф… – Вейка подняла глаза к потолку. – А я-то уж думала… Не парься – я никому не скажу.

Она глупо хихикнула и качнула ногой, разглядывая свои растопыренные пальцы.

– Прости…

– Пфф… Простить? Малыш, всё было супер. Просто офигенно! А про девушку твою… – не парься. Реально не парься, – кошка решилась таки дотронуться до его ступни кончиками пальцев на ноге и пёсик выпростал заплаканную физиономию из сложенных на коленях рук. Шмыгнул носом.

– Ты не понимаешь… я ведь… Я ведь совсем не такой.

– Все вы не такие, – Вейка хихикнула и кокетливо склонила голову на бок. – Пока до дела не дойдёт.

– Да нет, серьёзно… Всё как-то… как помутнение, я словно… Как в тумане. Сам не знаю, как это вышло…

Вейка вздохнула и посмотрела на дурачка с иронией. Какое трогательное раскаяние! Словно не «слегка изменил», а прям родину предал, никак не меньше…

Размышления прервало настойчивое урчание в её пустом желудке.

Смутившись, Вейка глупо хихикнула и паренёк улыбнулся следом.

– Ой… прости… ты голодная? – проводник суетливо вскочил и сунулся в шкаф. Выхватил пару кружек и выбрался в коридор.

Кошка фыркнула и покачала головой.

Забавный. Вполне милый, даже уютный… Так трогательно смущается и раскаивается в содеянном «ужасе». Практически до слёз – виданное ли дело?

Интересно… что его больше грузит? Сам факт «спонтанного животного секса»… «измена» оставшейся где-то далеко девчонке? Или, быть может – то, что со случайной попутчицей оказалось …сильно лучше?

Спросить бы, да боязно травмировать его ещё больше. А ну как от таких вопросов… точнее – от ответов на них, чересчур совестливый паренёк совсем съедет с катушек и забьётся в истерике?

Открылась дверь и проводник внёс пару кружек душистого горячего чая.

Кошка с благодарностью приняла кружку и осторожно отхлебнула обжигающий напиток. Пользуясь тем, что стеснительный пёсик старательно избегал встречаться с ней взглядом, она беззастенчиво разглядывала его сама, от чего паренёк смущался ещё сильнее, хотя сильнее, казалось бы уже некуда.

И вновь усевшись по разные стороны нижней полки, они молча хлебали обжигающе горячий чай. Он – слишком погружённый в свои самокопания, а она… ей было просто хорошо. Небывало, неописуемо хорошо. В желудке разливался приятный жар, а в коленках до сих пор гуляла приятная слабость. Клонило в сон и истома становилась всё сильнее.

– Ты точно не …сердишься? – поинтересовался он, старательно разглядывая что-то на дне своей опустевшей кружки.

– Абсолютно, – кошка улыбнулась, изучая проступившее на его шортах влажное пятно. – Не парься.

– Легко сказать… – вздохнул пёсик. – Я… честно… я ведь не такой. Совсем. Сам не знаю, как это случилось…

Кошка с интересом вскинула глаза, и он в сотый раз смущённо потупился.

– Не знаешь, говоришь? – Вейка задумчиво наморщила лоб, разглядывая проносящиеся за окном деревья.

– А… а у тебя есть парень? – проводник отставил кружку на столик и поглядывал на неё краем глаза. Смотрел… и тотчас отводил взгляд, чтобы через некоторое время снова не выдержать и скосить глаза обратно.

– Не-а, – она постаралась сказать это как можно беззаботней и непринуждённее, но получилось как-то… пожалуй чересчур наигранно. – Не сложилось.

– Почему? – с искренним недоумением поинтересовался проводничок.

Вейка пожала плечами и, склонив голову на бок, принялась разглядывать собеседника.

В этот раз тот не отвернулся, не спрятал взгляд, а смотрел ей в лицо столь старательно, что невооружённым глазом было видно, каких невероятных усилий стоит ему сдерживаться и не таращиться на кошкину не застёгнутую рубашку.

– По кочану, – Вейка на миг отвела глаза и тотчас игриво уставилась на него вновь. – Ты уверен, что не хочешь …ммм …повторить?

Парень вздрогнул и снова напрягся.

– Да ладно… а говорил, что понравилось… – разочарованно протянула Вейка и провокационно распрямила ножку, почти дотянувшись пальцами до его коленки.

– Понравилось… – угрюмо нахохлившись, парень торопливо отодвинулся от её стопы, словно увидел змею. – Просто…

– Да-да-да… всё неправильно. И у тебя девушка, – Вейка разочарованно выпустила воздух и уставилась в нависавшую над головой полку. – Я помню. Хотя, как по мне… вечно вы разводите проблему на ровном месте. Она далеко, а мы тут. Вот ты сам – уверен, что пока ты вот этак тут катаешься… она там …одна?

Нет, не то что бы она хотела его чем-то обидеть или нелестно отозваться о далёкой и ни разу не виденной девушке… Просто… как-то само вышло. «Сорвалось с языка».

В конце концов ведь глупо же сидеть и ждать у моря погоды, пока «благоверный» шастает чёрт-те где по нескольку дней? Как ни цинично… но… в красавиц, верно ждущих мужей с работы она не верила. Будь там ещё какая-нибудь страшила – тогда конечно. Вечный страх потерять свой «последний шанс», отсутствие искушений, всё это вполне может быть… А вот скучающие красавицы – бывают только в сказках. Ведь вокруг всегда найдётся полно желающих …скрасить их одиночество.

– Красивая? – Вейка попробовала сгладить неловкость, но вышло, похоже, не фонтан.

– Да. Очень.

Ну разумеется. Кто и когда ответил бы на этот вопрос иначе? Глупо и спрашивать.

– Если и впрямь красивая – то вокруг куча ммм… ну ты понимаешь… – резюмировала она. – Это конечно не моё дело, но… Ты же взрослый мальчик – не можешь не понимать… Сколько дней едет твой поезд?

– Два дня. И два обратно.

– Ну вот. В сумме – четыре. Да я бы на её месте на стенку полезла… – она выгнула спинку и вздохнула, от чего не застёгнутая рубашка разошлась так, что из-под ткани показались аккуратные розовые соски.

Пёсик сглотнул и героически отвернулся.

Довольная произведённым эффектом, кошка закинула на лежак и вторую ногу. Сползла от стенки так, что улеглась в полный рост. Босые пятки при этом замерли в паре дюймов от его бедра и пёсик снова занервничал и вжался в угол.

– Да ладно тебе, расслабься, – кошка вздохнула. – Не хочешь так не хочешь. Просто спина затекла.

– Подушку дать?

– Давай.

Он встал на ноги и стянул с верхней полки тощую «поездатую» подушку.

Выразительно подняв голову, она позволила ему подложить подношение на нужное место.

– Ты куда едешь-то? – неловко переминаясь рядом, парень поглядел на вторую полку, явно прикидывая, не будет ли там в большей безопасности от искушений. – И чего без билета?

Куда она ехала, кошка не знала. Куда глаза глядят, лишь бы подальше… На миг мелькнуло дурацкое желание всплакнуть у него на плече, поведать про все её злоключения и трагедии. От и до, как есть. Рассказать про ужасную подземную тюрьму, про невероятный побег со странной компанией… Рохлю Рика и её «триумфальное» возвращение домой. Про внезапного похотливого отчима и жалкий отчаянный побег с места преступления.

Ощутить себя в крепких мужских руках, хоть на миг поверить в наивное «всё будет хорошо» и ни о чём не думать. Как минимум до той остановки, на которой потянет сойти.

Но нет. Это было бы слишком глупо и рисково. К чему пугать мальчишку, живущего в своём уютном, полном иллюзорной безопасности мирке? Да и кто в здравом уме поверит в подобное?

И так вон… травмировала парня по самое не балуйся… А тут ещё страшные сказки на ночь… Скажешь, что убила – пусть и нечаянно… каково ему будет засыпать в одном купе с убийцей?

– Секрет, – спустя долгую паузу откликнулась кошка. – А что до того, почему без билета… Да тупо не успела купить.

– Ясно… – пёсик и впрямь попробовал было ретироваться на верхнюю полку, но Вейка коварно вцепилась в его ногу и удержала.

– Ну куда ты? Иди сюда… а? – состроив жалобные глаза, она с максимально невинным видом похлопала ресницами. – Ну пожалуйста… Я не буду приставать, честно…

Мучительно закусив губу, пёсик отвёл взгляд, искоса посмотрел на неё, снова отвернулся…

Кошка улыбнулась его метаниям и робко потеребила за самый краешек шорт. Не нагло, не провокационно – просительно, совсем по-детски.

Вздохнув, паренёк сдался, и она радостно подвинулась к стенке, освобождая ему побольше места.

Пёсик уселся, и кошка тотчас свернулась вокруг него калачиком, сгребла его ладошку обеими руками, подтянула к ключицам и довольно затихла, уткнувшись в эту ладонь влажным носом.

Насторожившийся пёсик одеревенел и замер, но попытки высвободиться из этого странного плена не сделал.

А она… она и впрямь на какой-то миг позабыла обо всём.

Где-то там, на периферии сознания толкались и попискивали проблемы. Угнетали, давили… теребили и дёргали, копошились мерзкими жирными червями и мохнатыми многоножками. Наперебой лезли к ней, тянулись, нависали, грозили захлестнуть, погрести под своей массой. Но здесь и сейчас, на её персональном островке покоя был только шум. Укачивающий стук колёс, поскрипывания и покачивания вагона… И тепло его ладони, каким-то удивительным непонятным образом хоть на время отгонявшее тяжкие мысли.

Как жить дальше?

Сколько времени удастся ей прятаться от правосудия, которое, если верить телесериалам – всегда неотвратимо. И рано или поздно, порой спустя много лет в самый неожиданный момент настигает преступников? Добывать на пропитание прежним путём? Ещё больше риска… Ведь за каждой историей может потянуться ниточка. И как знать, кто эту ниточку когда-нибудь потянет да размотает?

Она тихонько вздохнула и потёрлась носом о ложбинку меж его пальцев.

Завтра, всё – завтра.

 

Петляя в лабиринте колючих кустов, спотыкаясь и разбивая коленки и локти, она из последних сил от кого-то бежала. От кого-то настолько страшного, что обернуться и хотя бы мельком взглянуть на преследователя не хватало духу. И она, не разбирая дороги, неслась через вонючую грязь. Через острые камни, секущие босые пятки до крови, через толстые слои паутины, усеянные какими-то омерзительными коконами, через траву, что казалось так и норовила схватить, оплести её окровавленные, иссечённые острой щебёнкой пятки.

А тень преследователя всё надвигалась и надвигалась – неуклонно, неотвратимо. Неизбежно.

Кошка споткнулась и бежавший сзади навалился, схватил.

Вскрикнув, Вейка проснулась.

От того, что проводник осторожно потряс её за плечо.

– Плохой сон?

– Угу… – она виновато посмотрела на паренька снизу вверх и коснулась его ладони. Без каких-либо сексуальных подтекстов или намерений. Просто чтобы вновь ощутить эту тёплую, уютную ладонь. Обхватила, притянула к себе – точь-в-точь как тогда, когда засыпала.

От ночного кошмара её прошибла испарина. Да так, что одёжка кое-где явно отсырела. Мелко дрожа и постукивая зубами, она с удивлением обнаружила на себе покрывало. Не решившись будить её, чтобы попросить раздеться, проводник просто укрыл гостью прямо поверх рубашки и шорт.

Но лежать так стало дико неуютно – взмокшая от пота одежда слишком холодила кожу.

– Чёрт! Мне надо… отвернись пожалуйста… – глупо стесняться после того, что случилось в первые же минуты их знакомства, но… переодеваться при нём сейчас ей почему-то было немного неловко и стыдно. Дразнить паренька или тем более всерьёз спровоцировать на продолжение недавнего секса тоже перехотелось. Слишком… дурной сон, слишком разбитое состояние… Слишком мерзко от мокрого меха.

Паренёк послушно отвернулся, и она торопливо стянула одёжку, нашарила в сумке чистые трусики… но прежде чем успела натянуть их, пёсик внезапно обернулся.

– Эй! – она возмущённо подняла брови.

Вместо ответа он сгрёб её в охапку и попытался поцеловать. Испуганная внезапным напором и сменой столь трогательно романтичной близости в сторону вульгарного банального секса, Вейка рефлекторно упёрлась ладонью ему в лицо.

– Да что с тобой… Пусти! – поначалу слегка неуверенный, напор паренька не ослабевал – напротив, почуяв сопротивление, он лишь раззадорился сильнее.

Умудрившись стряхнуть её ладонь, проводник обрушил на кошку град поцелуев – в скулы, в шею, в ключицы и плечи. Во всё, куда удавалось дотянуться.

Ошарашенная его напором, она отчаянно трепыхалась, пока накатившая злость не придала достаточно сил и решимости, чтобы заехать коленом в его самое уязвимое место. Не сильно, но видимо чувствительно.

Охнув, пёсик выпустил её и прикрыл пострадавшую промежность ладошками.

Кошка испытала болезненный укол совести – бить его до последнего не хотелось, движение получилось само собой, чисто рефлекторно. За всё что было она испытывала к нему огромную благодарность – за приют и горячий чай, за то, что случилось в тамбуре… За всё это его забавное смущение и раскаянье… Но – куда делся тот недавний скромняга-парень, который ещё несколько часов назад едва не плакал, шарахаясь от её прикосновения как от огня?

– Прости… – он скорчился на полке и вновь старался не смотреть на неё прямо – отводил взгляд куда-то вбок, словно боясь …себя и своих реакций. В голосе – боль и страдания, от которых растаял бы и айсберг.

– И ты меня прости… – кошка виновато присела рядом, осторожно коснулась его локтя. Попробовала заглянуть в глаза… И всё повторилось.

Он покосился на неё краем глаза, лихорадочно облизнулся и вдруг со странным всхлипом повалил, подмял, пытаясь забраться сверху.

Не ожидавшая такого коварства, она отвесила ему оплеуху, вторую, третью… он перехватил её за запястья, а она – воспользовавшись моментом, умудрилась подтянуть к груди ноги. И застонав от усилий, отпихнула его прочь.

Ударившись спиной и затылком о стенку, пёсик на миг отрезвел. Помотал головой, испуганно поглядел на голую кошку, но взгляд его на глазах замутился, подёрнулся похотью.

– Ну чего ты… ты же сама хотела? Вспомни… чего ты?.. – забормотал он и полез к ней снова.

Вейка вскрикнула, отпихнула его ещё раз и шарахнулась прочь. Распахнула дверь и голышом выскочила в коридор. Пёсик бросился следом. Заскочив в туалет, она попробовала было закрыть дверь, но парень успел просунуть в смыкающуюся щель руку. Потихоньку расширяя просвет, проводник просунул к ней локоть, затем плечо… затем показалась голова.

Не долго думая, кошка впилась острыми зубками в его руку. Ойкнув, парень выпустил дверь, и она тут же с облегчением захлопнула её на защёлку.

Секундой спустя в дверь замолотили – не так сильно, чтобы переполошить пассажиров, но достаточно громко.

Проводник шлёпал по двери руками и бормотал какую-то сбивчивую чушь. Умолял выйти к нему, обещал быть нежным и ласковым, обещал даже бросить свою подружку и навеки быть только с ней, с Вейкой…

Ошалевшая кошка прижималась к двери спиной и с округлившимися глазами выслушивала эту горячечную бредовую ахинею, не зная, как быть и что делать.

События закрутились столь быстро и странно, что осознание всей кошмарности ситуации пришло к ней только сейчас.

Одна, совершенно голышом – босые ноги мёрзнут на металлическом полу – запертая в сортире… А по ту сторону двери – сумасшедший псих, которого нещадно коротит и клинит то на абсурдную скромность, то на нахрапистую агрессивную похоть.

– Открой… ну пожалуйста… Дай мне шанс… я… я люблю тебя! – горячечным шёпотом пыхтел пёсик. – Слышишь? Просто открой… ну тебе ведь тоже нравилось… да? Я всё брошу… мы будем вместе, ты и я… уедем куда хочешь, хоть на край света, а? Открой же, ну… пожалуйста!

Вспомнив о наличии служебного ключа, проводник сунул шестигранник в замочную скважину, но кошка тотчас вцепилась в защёлку со своей стороны. Минут пять они ожесточённо крутили каждый в свою сторону, пока пёсик не сдался – повернуть круглую, не рассчитанную на сопротивление трубку было в разы сложнее, чем удержать защёлку – массивную, адаптированную под неуклюжие пальцы копытных.

– Открой, открой, открой… там же холодно, ты простудишься… а я… я не могу без тебя! Я же всё для тебя сделаю… всё-всё-всё, что только пожелаешь… только открой… – пёсик сполз вдоль двери и шептал уже где-то немногим выше уровня пола – прямо в вентиляционную решётку.

Показалось? Или в голосе его и впрямь стало чуть меньше горячечной бредовости и нетерпения?

– Уйди. Иди обратно, а то кто-нибудь увидит. Слышишь? – кошка на всякий случай не прекращала подпирать задом дверь и придерживать дрожащей ладонью замок.

– Ну и пусть видят! Пусть… я не могу без тебя! Что мне сделать, чтобы ты поверила?

– Уйди. Просто уйди. Посиди у себя…

– А ты не сбежишь?

Кошка фыркнула. Какая трогательная наивность… Было бы куда. Нет, положительно в её жизни слишком много сумасшедших. Неужто весь мир сошёл с ума? Или, быть может – это она сошла?

– Не сбегу, – заверила она и опасливо косясь, не шелохнётся ли защёлка, на цыпочках подкралась к окну. Ощупала замок, потянула за рукоятки. В туалет ворвался перестук колёс и гул ветра. Не то чтобы она рискнула бы выбраться голышом на улицу, да ещё прыгать с на полной скорости несущегося поезда… Просто… запертое помещение и псих под дверью изрядно давили на нервы… А так хоть какая-то иллюзия запасного выхода.

– Нет, не надо окно, закрой… пожалуйста!.. Только не окно!.. – проводник завопил в полный голос и забарабанил ладонями в дверь с удвоенной силой. Испугавшись, что он переполошит спящих пассажиров, Вейка поспешно захлопнула рамку обратно.

– Тихо ты! Закрыла, закрыла я твоё окно… Слышишь? – она подошла к двери и прижалась ухом – не потянулись ли в коридор разбуженные и обеспокоенные криками пассажиры. Этак ведь, чего доброго, начнут разбираться с этим психом и обнаружат её. Без одежды и билета, без каких-либо документов…

Вот же попадос!

Судорожно вздохнув, она прикрыла глаза, прикидывая, как бы выкрутиться из этой нелепой бредовой ситуации. Шухера в коридоре вроде бы не было – то ли пассажиры не расслышали воплей, то ли напряжённо прислушивались к происходящему, решая, нужно ли вмешаться или уже всё кончилось.

Проводник уныло скрёбся в дверь, по-прежнему умоляя её выйти горячечным шёпотом. Правда уже не столь напористо, как поначалу и …словно бы не уверенно.

– Иди к себе, – как могла увереннее скомандовала Вейка. – К себе, слышишь?

– А ты?

– Я… я позже приду, – кошка перевела взгляд на окно.

– Честно?

– Честно…

Рассыпавшись в путаных и корявых заверениях, что сделает для неё всё, абсолютно всё, что она только пожелает, что никогда ничем не обидит и мечтает лишь быть у её ног, проводник удалился…

Облегчённо переведя дух, Вейка на всякий случай прислушалась к происходящему в коридоре, но всё было тихо. И всё же выбираться из спасительного убежища было страшно. А ну как психопат просто отошёл на пару шагов и только и ждёт, когда она высунет нос?

Но за дверью было тихо.

Если не считать успокаивающий перестук колёс и редкий шум проносящегося навстречу поезда.

Она зябко переступила босыми стопами на металлическом полу. Прислушалась снова. Подошла к рукомойнику и сполоснула горящее лицо. Опёршись ладонями на край раковины, исподлобья уставилась на своё отражение.

Припомнила горячечный бред проводника.

Мамашкиного сожителя.

Компанию в «Вангарде», подвозившую её до города…

Чуть повернула голову из стороны в сторону, оттянула веко, через силу растянула рот в натужной улыбке.

Что, ну что в ней такого …необычного? Девчонка как девчонка, красавица, конечно… ну в смысле – не уродина. Но и не гламурная ухоженная «кинозвезда». И сиськи не то чтоб третий размер… Ну фигурка супер, ну попка, талия… животик подтянутый… Но не может же быть, чтоб на всех таких вот девчонок чуть не каждый день кто-то силой лез, а?

Да колонки криминальных сводок в газетах тогда были бы на разворот, не меньше!

Она вздохнула и сердито взъерошила отрастающий чуб. С подозрением прищурилась на своё отражение, повторно смерила его взглядом и недовольно поджала губы.

Похоже – мир сходил с ума. Или сходила с ума одна, отдельно взятая кошка.

Никаких разумных и рациональных объяснений избытку своих злоключений она не находила. Точнее, одно объяснение на языке вертелось, но было слишком, слишком бредовым. Настолько бредовым и абсурдным, что…

«Нет-нет-нет-нет… Нет-нет…» – забормотала она, лихорадочно обнюхивая правое плечо… Подняла левую руку и попробовала дотянуться носом до подмышки. Замерла, прислушиваясь к едва уловимому запаху пота, почти неразличимому в густых ароматах туалета.

Вспомнила таблетки, уколы, прочие странные манипуляции яйцеголовых, всю ту чертовщину, которой её подвергали в лаборатории. Вспомнила, как поначалу паниковала и боялась, что будет больно или в итоге из неё сделают жуткую уродину. Как не могла заснуть, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь различить первые признаки заражения какой-нибудь болезнью или вирусом. Но не ощущая ровным счётом ничего необычного.

Как потом втихаря посмеивалась над глупыми белохалатниками, отчего-то нацеплявшим в её присутствии респираторы. Как забавы ради, пребывая в лёгком опьянении после наркоза, стянула с одного маску и как тот в панике шарахнулся прочь.

Запах! Конечно же запах! Они что-то сделали с ней! Всё же сделали… Что-то такое… от чего у всех вокруг сносит крышу от желания её трахнуть! Каждый раз… Каждый раз как она – что?

Все инциденты с удесятерённой скоростью пронеслись у неё перед глазами. Жара, «Вангард» – пот градом. Побег от раздразнённой вокзальной шантрапы – лёгкий пот… дом и то, как она обмахивалась полой рубашки, упарившись во время уборки. Толстяк Джерри в луже крови. Безумно скромный и очень правильный пёсик, набросившийся на неё прямо в тамбуре… И плакавший потом от мучительного раскаянья и непонимания, что с ним происходит…

По мере осознания ситуации, глаза у её отражения в зеркале становились всё круглее и круглее.

Отвернувшись от зеркала, Вейка ошарашенно покосилась на дверь. Слетевшего с катушек проводничка было неслышно.

А за окном уже начинало светать: чего доброго, кому-то из пассажиров вот-вот приспичит «пи-пи» и он зависнет под дверью в нетерпеливом ожидании, когда же освободится клозет. И отсидеться тут уже не получится – того и гляди начнут барабанить и поторапливать, а то и вовсе потребуют от проводника открыть дверь и убедиться, что тут никто не помер.

Страдальчески фырча и сопя, Вейка принялась торопливо наполнять ладошки водой и шлёпать себя – по плечам, подмышкам, груди и рёбрам… по животу и ниже. Взмокнув так, словно побывала под дождиком, она наспех обтёрлась бумажными полотенцами, на минутку прислушалась к происходящему в коридоре и нерешительно повернула защёлку.

 

 

***

 

Кое-как разлепив глаза, тигр сполз с кровати. Не сполз даже, а скорее стёк. Как некая аморфная, лишённая костей масса.

Притащившись вчера домой и пребывая в расстроенных чувствах, Макс рухнул на кровать прямо в одежде. Но сон не шёл – стоило смежить веки, как перед глазами сама собой проступала нахальная пёсья морда.

Две, три… десяток, сотня Ридовых физиономий!

И каждая из них жила своей жизнью.

Изображала как он смотрит, как улыбается, как ехидно косит глазом… Каждая такая сценка вызывала у него неясное томление и безумные желания. Те самые, за которые потом было мучительно стыдно и страшно.

Но хуже всего то, что фоном всем этим «мечталкам» служила совсем другая картинка. На которой физиономия овчара отвратительно кривлялась и причмокивала губами, передразнивая то, чего не было… А если и было – то совсем не так. Вообще ни разу не так!

И он в ярости комкал простыни и бил в подушку, всякий раз как противоречивое влечение и отвращение достигали пика, порождая в его душе неописуемый, мучительный диссонанс.

Ещё день назад он готов был сдохнуть за компанию с непоседливым «коллегой», панически боялся что кто-нибудь со стороны заметит его странные взгляды и прочтёт в них лишнее… а уже к вечеру – вполне всерьёз чуть было не покалечил объект своих… нехороших мыслей.

Выбежав из полицейского участка, он ведь-таки догнал Фостера – по прямой да без препятствий у пса просто не было шансов.

Подстёгиваемый праведным гневом, обидой и разочарованием, Макс настиг овчара уже через пару кварталов. Толкнул в стену, сгрёб за шиворот, перехватил за лацканы рубашки и вздёрнул вверх, так что обидчик беспомощно затрепыхался, суча недостающими до земли лапами и тщетно пытаясь разжать одну его руку двумя своими.

Макс замахнулся. Не торопясь, смакуя каждое мгновение, во всех красках и деталях предвкушая сладость расправы. То, как вобьёт эту мерзкую ухмылку обратно в собачью пасть. Как брызнет кровь, и эта самоуверенная, наглая, подлая скотина…

Макс ударил.

Вложил в этот удар всю боль и силу разочарования, всю внезапную ненависть. И…

Пёс сжался и зажмурился, наивно попробовав прикрыть лицо ладонями, но… защита не понадобилась: в последний миг изменив траекторию полёта, тигриный кулак с хрустом врезался в кирпичную стену.

Овчар вздрогнул, зажмурившись ещё крепче от хлестнувшего по лицу крошева и брызг крови. Опасливо открыл один глаз, словно не до конца веря в то, что ещё жив, покосился на окровавленную кляксу у самой своей скулы.

Выронив обидчика, Макс ушёл.

Не оборачиваясь, не разбирая дороги. Не обращая внимания на пульсирующую в разбитой руке боль и льющую с пальцев кровь – внутри болело стократ сильнее.

Редкие прохожие округляли глаза и отводили взгляды. С большим запасом уступали дорогу и нервно косились вслед.

Но ничего этого он уже не замечал. Брёл себе по улице, пока не увидел рюмочную, где выжрав пару чекушек виски, честно признался, что денег у него нет и пообещал обязательно занести, как только будут.

А потом с разбитой рожей и намятыми рёбрами, шатаясь и харкая кровью брёл домой после непродолжительной, но очень содержательной беседы с местным вышибалой. Огромный бык, чуть не вдвое тяжелее самого Макса, угрюмо смотрел вслед и бурчал себе под нос что-то неразборчивое.

Последствия этой «беседы» Макс и разглядывал сейчас в зеркале.

Правый глаз заплыл, нос разбит, лопнувшая губа и пара шатающихся зубов. Невелика потеря за возможность хоть немного забыться и отвлечься. Он попробовал открыть душ, но правая рука вместо того, чтобы просто повернуть вентиль, лишь неловко ткнулась о него негнущимися сардельками пальцев.

Макс вспомнил о том глупом ударе в стенку и с удивлением уставился на перчатку. Откуда она взялась и как он сумел натянуть её на разбитые распухшие пальцы – тигр не помнил.

Он пошевелил непослушными разбухшими фалангами и руку пронзила огненная молния. То есть, конечно никакой молнии не было и в помине… но ощущение было такое, словно она была.

Морщась и шипя от боли, он осторожно ощупал повреждения здоровой рукой. Боль адская, суставы почти не гнутся, но тьфу-тьфу – вроде бы ничего не сломано. Хотя оружие такой рукой, пожалуй уже не подержишь. Да и понадобится ли?

Мерзкая псина наверняка уже пустил сплетню… и придя в участок, он наверняка увидит там все ЭТИ взгляды.

Где-то далеко на задворках сознания он и сам испытывал к себе какое-то подспудное паническое отвращение. Пытался быть как все, честно пытался… Усиленно изображал нормального… Пару раз по дурной молодости даже, бывало, сам присоединялся к травле тех, кто чем-либо раздражал «нормальных». К злым шуткам и насмешкам, к ехидным подковыркам и всему прочему, чем нередко одаривает толпа тех, кого сочтёт непохожим на «всех».

Потом на душе становилось мерзко и гадостно – от себя, своих тайных мечтаний и этого жалкого стадного лицемерия. От попыток всегда оправдывать чьи-то мнения, надежды и ожидания. От стремления ничем не выделяться, лукавить, подстраиваться, притворяться.

Жизнь во лжи.

Пару раз его «срывало» и Макс впадал в крайности. Демонстративно пёр поперёк всех ожиданий, принятых норм и «морали». Крепился, держался, до упора пытаясь не обращать внимание на всё то отчуждение и насмешки, которые мгновенно обрушивались на него со всех сторон.

В первый раз это закончилось для него чудовищной поркой от разъярённого отца, побегом из города и попыткой начать новую жизнь… во второй – побегом уже из штата. И второй попыткой начать новую жизнь.

Сейчас предстояла очередная такая попытка – третья. Только бежать уже было особо некуда, да и не на что.

Может быть он в очередной раз попытался бы пережить и выдержать то, что обычно начинало твориться вокруг, хотя… да кому тут врать?

Не выдержал бы. Никто не выдерживает.

Да и из полиции теперь попрут… Нет, разумеется не по ТОЙ САМОЙ причине.

Но под любым другим предлогом, не указывающим на истинный повод – запросто.

И в его жалкой никчёмной жизни в очередной раз наступит трындец. Не в буквальном, конечно, смысле. Хотя сути-то это, по большому счёту не меняет. Надоело, боже, как же всё надоело!

Кое-как промыв глаза здоровой ладонью, он стянул несвежую футболку и брюки и не без труда натянул «смену». Тоже не особо свежую, но по крайней мере не заляпанную кровью и не измятую за время сна.

Угрюмо посмотрел в зеркало на свою побитую физиономию погасшим мутным взглядом. Отвесил себе оплеуху, затем ещё раз. Жалкий унылый взгляд типичного лузера на мгновение стал колким и злым, но решимости выползти из дому это ничуть не прибавило.

Напротив, лишь сильнее захотелось забиться под одеяло и ждать, что проблемы решатся сами собой. Забудутся, сгладятся… рассосутся.

Увы – работа не школа, так просто не прогуляешь. А прогуляешь – так вот и он, лишний повод для увольнения!

Вздохнув, Макс уныло посмотрел в сторону кухни и поплёлся в коридор.

Пустой желудок протестующе буркнул, но за последние недели он уже как-то привык к постоянному голоду и уже почти не обращал на него внимания. Ну, по крайней мере пока вокруг не пахло чем-нибудь одуряюще вкусным.

Заперев дверь, он повернулся к ней спиной и вздохнул ещё раз. Решиться выйти из квартиры было только половиной дела. Заставить же себя выйти ещё и из подъезда, да при этом старательно держа на физиономии если не приветливое, то хотя бы нейтральное выражение, кивать и приветствовать других жителей дома… Всё это было уже не в пример сложнее.

С рассеянным интересом Макс покосился на лестницу, ведущую на чердак. На секунду мелькнула мысль, что лучше бы тогда, во время неудачной погони за карманником, ему хватило бы силы воли разжать руки и шмякнуться об асфальт.

Насколько ведь тогда всё было бы проще!

Просто сдохнуть. Воспользоваться удачным моментом.

А так – и позора нахлебался… и впроголодь пожил и вот сейчас очередной виток его никчёмной и полной разочарований жизни.

Он посмотрел вверх, туда, где лестница упиралась в дощатый люк. Может и сейчас ещё не поздно? Решить все проблемы разом, предельно простым и радикальным способом? Забраться, зажмуриться, шагнуть… Пара секунд страха и …всё.

А дальше – либо небытие… либо тот самый ад, уготованный для таких как он.

Признаться, первое ему казалось даже более приятным.

Увы, массивный висячий замок, стерегущий толстые железные петли, начисто исключал подобный вариант решения проблем. Висел себе, не то как очередная насмешка судьбы, не то как этакий намёк свыше – «не-е-ет, так легко ты не отделаешься!».

Вздохнув снова, Макс ссутулился и поплёлся вниз с видом приговорённого к повешению. Спустился до подъездной двери, помедлил, собираясь с духом и, решительно толкнув створку, выбрался под яркое утреннее солнце.

Путь до участка занял почти час.

Он брёл по пыльным улицам, глазея на прохожих. На проносящиеся редкие ещё машины, на погружённых в свои думы пассажиров автобусов… На всех, кому не было до его скромной персоны ровным счётом никакого дела.

Кто либо не замечал его вовсе, либо окидывал безразличным, а то и вполне доброжелательным взглядом.

На всех тех, кто смотрел бы на него совсем иначе, если бы ЗНАЛ.

С отвращением, брезгливостью или опаской, с болезненным любопытством или с подчёркнуто нейтральной улыбкой, за которой скрывается неприязнь. Как там эта штука называется?

То-ле-рант-ность.

Тьфу, даже слово какое-то… скользкое!

Двуличное.

Ещё одна глупость, придуманная неизвестно кем и зачем. Ещё одно «нельзя, потому что не принято», меняющее порой поверхностный вид, но совершенно никак не затрагивающее и не меняющее глубинной сути.

Хотя, если этак разобраться… то и сам он – такая же двуличная шваль, как и большинство окружающих…

Ведь тоже – «прячется», старательно улыбается, когда надо. Даже если не смешно… Старательно обменивается рукопожатиями, даже если подобное действие не вызывает ну совершенно никаких ощущений и эмоций, а то и наоборот – претит и вызывает омерзение.

Просто дань глупым обычаям и ритуалам.

Даже сам факт того, что входя в мужскую раздевалку, он старательно смотрит поверх голов или в пол, в определённой степени – тоже лицемерие. Причём, возможно даже куда более худшее… Но, впрочем, какой у него выбор?

С разбегу всех оповещать об истинном положении дел?

А что потом?

Ведь всё равно ничего не изменится – отдельную кабинку ему не выдадут… Да и окружающие такую честность вряд ли оценят. Скорее… всё будет как всегда или чуточку хуже.

Вот и остаётся лишь лицемерие и жалкие «игры в шпионов».

Хотя у настоящих шпионов – по крайней мере есть хоть какая-то высшая цель. А у него – чисто шкурный интерес «сойти за своего» и ничего более.

Подойдя к участку, Макс настолько погрузился в самобичевания, что толкнул дверь вполне решительно и уверенно. Словно ничего и не случилось. Словно обычный день и привычная жизнь с затянувшейся игрой «чужой среди своих» не рухнула вчера или, максимум – сегодня.

В случае, если чёртов Фостер в тот раз поленился вернуться в участок или намеренно решил отложить «десерт» на утро.

– Паааайкман! – незаметно подкравшийся Биггант заставил его вздрогнуть и вытянуться по стойке смирно. Медленно обойдя тигра по периметру и всё это время ощупывая подчинённого свирепым подозрительным взглядом, дог остановился перед ним. Руки сцеплены за спиной, подбородок надменно вскинут, глаза прищурены так, словно уже нашёл десяток поводов для разноса и сейчас лишь выбирает с чего начать.

– Что с рукой? – в своей излюбленной манере коротким рубленым говором осведомился дог.

– С рукой, сэр? – мучительно размышлявший на тему «знает / не знает», Макс не сразу вспомнил о разбитом кулаке и натянутой на него перчатке. – Ничего, сэр. Ожог.

Дог смерил его тяжёлым взглядом, извлёк из-за спины полицейскую дубинку и кончиком резиновой палки заставил поднять распухший кулак перед собой.

– Ожог? Сильный? – не дожидаясь ответа, резиновая дубинка слегка, но довольно ощутимо тюкнула по тыльной стороне ладони.

– Н-нет, сэр, – едва не поморщившись от боли, выдохнул Макс. И в подтверждение своих слов отчаянно сильно сжал и разжал непослушные пальцы.

– Значит, травма не при исполнении? Никакой страховки …и даже больничный не нужен? – вкрадчиво уточнил майор.

– Больничный? Нет, сэр. Не нужен, – Макс надул грудь и постарался выглядеть максимально браво и героически.

Капитан удовлетворённо вздёрнул уголок рта и ободряюще хлопнул его дубинкой по предплечью:

– Молодец! Брысь на построение!

Выдохнув, Макс поспешил в сторону раздевалки, стараясь не оглядываться.

По вечно сварливой, недовольной роже дога сказать о том, знал ли он уже или нет – было решительно невозможно. Биггант был равномерно мерзок со всеми. Выяснить всё можно было только тут – в святая святых – за дверью раздевалки.

Помедлив, Макс вдохнул поглубже, резко выдохнул и вошёл.

Обычно он старался приходить раньше всех, но в этот раз – банально проспал. Да ещё плёлся по улице, до последнего мучительно оттягивая момент истины. Словом, к его приходу в раздевалке уже торчало всё четвёртое подразделение в полном составе.

Что ж… тем лучше!

На миг взгляды присутствующих обратились на вошедшего, а он уставился на них.

Увалень Руперт, сонно-меланхоличный Остин, Коди и Даррелл, Мэри и хмурый угрюмый Джек. Ну и конечно же сержант и… Рид.

Макс замер на входе, вглядываясь в их лица и пытаясь уловить первые признаки отторжения или старательных попыток сделать вид, что всё как раньше и ничего не изменилось. Но из всей толпы такой вид был разве что у Рида.

Овчар зыркнул на него и торопливо спрятался за открытой дверцей своего шкафчика.

Остальные приветствовали как ни в чём не бывало – кто словом, кто жестом, а кто и мимолётным хлопком по лопатке. Никто не отвернулся, не промолчал… не сделал подчёркнуто нейтральную морду или тем паче не скривился с отвращением.

Не повисло неловкое молчание.

Не прозвучали какие-нибудь типичные шуточки-подначки.

Разве что Мэри подозрительно прищурилась, словно почуяв его взведённое состояние.

– Всё в порядке? – едва слышно спросила кошка с несвойственной для неё обеспокоенностью.

– Да, – соврал Макс и нервно пожав плечами, поспешил к своему шкафчику, ощущая спиной её долгий пристальный взгляд. А потом и местом пониже спины. Впрочем, возможно то было лишь плодом его взбудораженной фантазии. Оборачиваться и проверять он не решился.

Закрыв глаза и закусив губу, Макс стянул шмотки. В любую секунду ожидая того, что подозрительно затихший пёс вдруг откроет рот и озвучит его страшную тайну в формате одной из своих дурацких шуточек…

Но Рид молчал.

Пока молчал.

Швырнув одёжку в шкафчик, Макс натянул форму и подпоясался широким кожаным ремнём. Чинно, немного резко для подобных ситуаций, развернулся. С вызовом покосился на пса, но тот в очередной раз отвёл взгляд.

– Пайкман… – на дальней скамейке грузно шевельнулся сержант. Бульдог поманил его пальцем и сердце тигра дало сбой. Неужели – началось?

Нет, если бы его хотели вышвырнуть… скорее всего не стали бы ждать до того, как он в очередной раз осквернит собой форму. Но тогда – что?

– Фостер, – сержант подозвал овчара и тот приблизился. С опаской покосился на Макса и вновь отвёл взгляд, хотя почти сразу вновь покосился на стянувшую тигриную лапу перчатку.

Нахмурившись, Макс убрал руки за спину.

– Пайкман… – сержант с усилием поднялся со скамьи, и тигр на секунду подумал было, что тот сейчас размахнётся и врежет ему в челюсть. Едва глаза не зажмурил. Но бульдог лишь вздохнул и покосился на Рида.

Сердце в очередной раз пропустило удар, а в ногах образовалась ватная слабость.

– Я тут подумал… с учётом ваших вчерашних геройств… – бульдог пожевал губами и едва заметно ухмыльнулся. – Всех придурков надо держать в одном месте. Короче, с сегодняшнего дня будешь напарником этого ушибленного.

Он подался в сторону, наградив Макса одобряющим хлопком по спине и одновременно подталкивая в сторону пса.

– ЧТО?! – негодующим хором взвыли новоиспечённые напарники.

 

 

***

 

Забравшись на второй этаж, они обустроились в одной из угловых комнат. Пол её покрывал слежавшийся в пласт мусор, в углу меж пустыми, давно выбитыми окнами, валялся отсыревший матрас. А ещё тут был разломанный шкаф с парой уцелевших полок и чудом выживший стол. Некогда гордый и красивый предмет мебели теперь покрывали следы пыток – грязные пятна, подпалины, сколы и грубо нацарапанные похабные надписи. Смотреть на это варварство было грустно.

Рона никогда не понимала тех, кто вот просто так, от нечего делать, уродует созданное чьими-то руками. Не важно, что – покрашенные стены, заборы, подъездные двери или же предметы мебели.

Особенно острую жалость вызывала покалеченная мебель, всевозможные предметы обихода и игрушки.

Подняв с подоконника отсыревшего плюшевого геккончика с выдранным глазом-пуговицей, она прикрыла веки. Видеть это унылое запустение, да ещё пребывая не в лучшем настроении, было мучительно.

Словно это её собственный дом подвергся поруганию и разгрому, словно это её собственный стол, «знакомый» ей много-много лет вдруг кто-то взял и изуродовал.

Просто так, ни за что.

От скуки или сочтя свой «нетленный креатив» более нужным потомкам, чем добротный, с любовью сделанный стол.

Рысь застыла в комнате, горестно разглядывая эти грустные обломки чьей-то некогда уютной жизни. Кто жил в этой комнате, в те годы, когда этот дом был новым? Кто поселился позже, уже в руинах?

Грусть. Тоска и грусть.

– Гекко! – бельчата заметили подобранную ей игрушку и просияли. Рысь отдала находку одному из братьев и невольно улыбнулась.

С появлением бельчат в комнате стало чуточку уютней. Любопытные малыши шныряли по углам, извлекая из слоя мусора всяческие «артефакты», разглядывая их и хвастая ей наиболее интересными находками.

На свет показалась ржавая пружина, слипшаяся в единый монолитный блок книга, растерзанная настольная лампа с выбитой лампочкой, пустая одноразовая зажигалка, резиновый жгут и пара пустых шприцев.

– Дайте сюда. Фу… гадость какая! – она сердито выхватила у бельчат шприцы и вышвырнула в окно.

– Ну… грязновато, но всё лучше, чем раньше, – вошедший следом Рик окинул помещение взглядом и, небрежно отодвинув нахмурившегося Тимку, деловито направился к матрасу.

Устало привалившись спиной к стенке, кот сполз вниз и уселся на корточки. Выплеск тревоги со времени их лихорадочного бегства сошёл на нет, но все ранения и обиды, казалось, разболелись с новой силой. Хотелось наконец заснуть, и чтобы никто не тормошил и не трогал хотя бы дня два.

А ещё ему хотелось есть.

Но просить у Рика одну из прихваченных лисом консервных банок не позволяла гордость. Да и открыть их здесь всё равно нечем.

– Завтра разберём тут всё… – ни к кому конкретно не обращаясь, оповестила Рона. – А пока…

Она извлекла из узелков с их пожитками пару старых лабораторных маек. Скомкала одну и протёрла стол, уцелевшие полки шкафа, растрескавшийся подоконник. Бережно смочила водой из принесённых пластиковых бутылей и протёрла снова.

– Фу, мокрый… – лис попробовал было развалиться на матрасе и теперь с негодованием рассматривал возникшее на шортах влажное пятно.

– Надо найти что-нибудь мягкое. Или хотя бы чистое… – Рона повернулась к нему и Тимке. Недовольно бурча себе под нос, парни разбрелись по этажу, заглядывая в комнаты и высматривая всё, что хоть как-то могло пригодиться.

Но единственным, что худо-бедно годилось в качестве лежанок оказались валявшиеся на полу двери. Одна – обитая покоцаным кожзамом, другая – и вовсе из голого дерева, украшенная разве что несколькими незатейливыми углублениями.

В качестве же постельных принадлежностей удалось наскрести пару охапок относительно сухих прошлогодних листьев.

Соорудив из дверей гротескное подобие кроватей, Рона уложила бельчат на мягкую дверь и на манер подушек набила листьями пару уцелевших старых маек.

Сама же, обняв жмущихся к ней бельчат, прикорнула с краю.

Мыш забился под стол, целиком завернувшись в свою трофейную куртку на манер спального мешка. Ну а Тимке и Рику пришлось делить оставшуюся голую деревяшку.

Переглянувшись, они кое-как улеглись на жёсткую «кровать». Причём лис, мало того, что занял самую лучшую сторону – ту, с которой было отлично видно Ронку! – так ещё и растянулся так, что Тимка едва не на половину свешивался с оставшегося клочка «территории». Зато отсюда открывался «шикарный» вид на потрескавшуюся, испещрённую граффити стену и тонувший во тьме дверной проём.

Доставшаяся им дверь как назло была не плоской, а со множеством фигурных вырезов и выступов – этакие ребристые, рельефные квадраты, которыми в старину было принято украшать межкомнатные двери. И если вполне мясистому лису они не причиняли особого дискомфорта, то избитый тощий Тимка ощущал все эти неровности каждой косточкой своего многострадального тела.

Какое-то время он честно пытался уснуть, но неудобство и растущее раздражение лишь усиливались. От любого неосторожного движения в рёбрах что-то покалывало и лежать на вынужденно выбранном боку было крайне болезненно.

Сердито скрестив на груди руки, он старательно гнал мысли о том, что Рик сейчас вновь явно пялится на рысий зад… и наверняка прокручивает в голове всякие грязные сценки. О том, что тот занял больше половины «кровати» и что он, Тимка, пожалуй заслужил чуть больше уважения со стороны всей их компании. В конце концов, кто добывал им еду? Кто обеспечил жильём на первое время? Землянка им, видите ли тесная! Особняк им подавай!

А кто всех спас, вообще? А?!

Мрачно уставясь в кучку мусора, он разглядел несколько мятых, насквозь проржавевших жестянок и разбросанные там и сям такие же ржавые гвозди. Довершали натюрморт половинка пассатижей и увесистый «уголок» из батарейной трубы. А ещё в старом доме постоянно раздавались какие-то потрескивания и постукивания, шорохи и скрипы – словно стоило им улечься, как в каждой комнате ожило и завозилось то, что с их появлением на время затаилось, затихло и спряталось.

Словом, сну такая обстановка нимало не способствовала – стоило смежить веки, как в дверном проёме тут же мерещилось пугающее шевеление. И Тимка испуганно вздрагивал и вглядывался в полумрак коридора – не крадётся ли кто?

Какой-нибудь недовольный местный обитатель, отлучившийся на день и к вечеру вернувшийся в свою берлогу, чтобы застать там непрошенных гостей?

В подобных руинах мог обитать как безобидный хиппи, так и чуть менее безобидный бездомный наркоша или даже целый крысиный прайд. И чёрт его знает, чем завершилась бы такая встреча в уединённом месте и без лишних глаз.

Не выдержав растущего раздражения, неудобной постели и соседства с безмятежно сопящим лисом, Тим вздохнул и сердито поднялся. Оглянулся на спящую Ронку и морщась от прострелившей бок боли, подхватил с пола ржавые банки. Осмотрелся вокруг, выдернул из узелков с пожитками ещё одну тюремную майку. Погрыз и расковырял край, терпеливо отделил нитку от микроскопической, почти сливающейся в единое целое вязки.

– Ну чё ты там копошишься? – сердито буркнул Рик.

– Ничо. Сигнализацию делаю, – Тимка зло рванул застрявшую нить, и та оборвалась.

Лис хмуро покосился на него и отвернулся, без зазрения совести переместившись по центру лежанки.

Вконец раздражённый кот сгрёб в охапку майку, банки, трубу и гвоздики, вздохнул ещё раз и вышел в коридор.

Бродить одному в погружённом в вечерний сумрак доме было страшновато. За каждым углом вновь начинали мерещиться подозрительные тени, шевеление и злобные, пристальные взгляды.

Но и сидеть на месте и пытаться заснуть было ещё невыносимее.

А сорваться и выплеснуть накипевшее во всё горло… нет, не вариант. Особенно сейчас, когда их «банда» и так на глазах таяла.

Вейка, Динка, Пакетик… Только расставшись с кем-то понимаешь, как сильно успел привязаться. Только оставшись в одиночестве, задним числом осознаёшь, что многое бы стоило сделать совсем иначе. И пусть не его лично вина во всём случившемся, в необъяснимых и странных скандалах, происшествиях и чужих тайнах… Но от осознания этого факта на душе не становилось ни капельку легче.

Ведь если бы он был чуточку взрослее, умнее, сильнее… Глядишь всё было бы совсем не так, как стало. Ну разве нет?

С опаской глянув в лестничный проём – не крадётся ли кто со стороны подвала? – Тимка осторожно взобрался по короткой приставной лестнице к чердачному люку.

Приподнял тяжёлую щелястую крышку и обвёл настороженным взглядом открывшееся пространство.

Пусто.

Только пыль, стожки прошлогодних иссохших листьев, да дремлющие голуби.

С появлением Тимки жирные городские птицы шумно шарахнулись прочь, подняв за собой целое облако закружившихся иссохших листьев. Оглушительно хлопая крыльями, птицы заметались в тесном пространстве, сталкиваясь друг с дружкой и врезаясь в стены.

Голубей было настолько много, что Тимка отчаянно струсил – присел, пережидая гвалт и хлопанье крыльев и рискнул выбраться на чердак лишь когда последняя птица выпорхнула, наконец, в распахнутое чердачное окно.

Садившееся солнце заливало чердак косыми тёплыми лучами и от этого становилось совсем не страшно. Скорее – «загадочно» и чуточку романтично. Выгрузив у люка несколько банок, он спустился за остальным барахлишком и в два приёма перетаскал его на чердак. Выбрался сам, прислушался к происходящему внизу и занялся осмотром новых владений.

Впрочем, осматривать тут было особо нечего – ровный деревянный настил, прикрытый засохшей грязью и палыми листьями, птичий помёт, да перья.

Ещё одна сломанная лестница, старинного вида массивный сундук и совсем антикварный, нимало не пострадавший шкаф.

Ещё тут было расколотое зеркало-трюмо, резная вешалка и колченогий потрескавшийся вдоль и поперёк огромный табурет.

По давней привычке обследовав найденные ёмкости на предмет кладов и прочих ценностей, Тимка обнаружил в трюмо пустую жестянку из-под печенья. А в ней – обрывки цветных проводков из телефонного кабеля и несколько девчачьих «плетёнок»: колечко, стерженёк-подвеска и браслет.

Повертев побрякушки, он вытащил колечко и примерил на палец. Затейливое узорчатое плетение в лучах закатного солнца заиграло чёрно-жёлтым узором. Не взрослая «печатка» из серебра или золота, но… вполне пойдёт.

Тимка полюбовался рукой и вернулся к остальным сокровищам.

В ветхой картонной коробке хранилась стопка исписанных мелким корявым почерком тетрадок и горсть каких-то пластмассовых фитюлек, похожих на детальки от детского конструктора. Этакие тонкие квадратные пластинки со срезанным уголком и парой странных углублений вдоль одного из краёв. На пластинках красовались непонятные надписи мелким шрифтом и чуть более крупные цифры – 512 и 1024.

Повертев фитюльки, Тимка ссыпал их обратно. На следующей полке обнаружилось нечто, похожее на разделочную кухонную доску из белого пластика. Он повертел одну из странных штуковин, поковырял к?гтем непонятные отверстьица в одном из её торцов, почеркал на тетрадке огрызком карандаша, пощёлкал кнопкой на лишённой стержня ручке и поворошил пальцем кучку цветных резиночек, которыми девчонки так любят затягивать косички и «хвостики».

Рассеянно ссыпав «сокровища» обратно, Тимка закрыл шкаф и перешёл к сундуку. Здесь «улов» был скромнее – одна единственная допотопная трубка-рация. Но зато – военная!

В толстом стальном кожухе, с жёсткой металлической антенной и кучей всяких кнопочек, переключателей и регуляторов.

Тяжёлая и увесистая, размером рация была едва ли не с его локоть и весила как приличных размеров гантель. По самым скромным прикидкам на Помойке такое тянуло долларов на пять, а то и на десять. Что, в общем-то, весьма неплохо.

Дурачась, он пощёлкал кнопками и тумблерами, пародируя виденный фильм, пробубнил в динамик «первый, первый, я пятый?..», но рация не подавала признаков жизни.

Тимка потряс тяжёлую штуковину, повертел перед глазами и обнаружил на донце сдвижную панельку. Сковырнув щиток, извлёк блок питания – тяжёленький чёрный кубик с непонятными надписями и маркировками, на одном из углов которого виднелись медные контакты. Вздохнул и засунул бесполезное барахло обратно в сундук. Заняться находками время ещё будет, а пока…

Увлёкшись обследованием новых территорий и разглядыванием найденных сокровищ, он совсем позабыл о первоначальной цели своего визита.

Спохватившись, вернулся к откинутому люку, сгрёб запасы и с энтузиазмом перетащил на трюмо. В расколотом зеркале отразилась чумазая, пыльная физиономия с распухшей губой и подбитым глазом.

Вспомнив о недавно пережитых унижениях, Тимка помрачнел и нахмурился. Кончик языка машинально проехался по опустевшим дёснам.

Интересно, куда Ронка вышвырнула пистолет? В тот вечер он так разозлился, что ушёл в каморку первым. А она… появилась вроде бы спустя минуту или две следом… И пистолета у неё уже не было. Может – просто зашвырнула в травяную гущу? Или прикопала под какой-нибудь кочкой? Пожалуй… стоит сходить и поискать… Если пророчество волчицы сбылось, то всё нехорошее, что там могло случиться – уже наверняка случилось. Или случится этой ночью. Или следующей. Ну а потом… ну не станут же на них там засаду ставить?

Глупо же надеяться, что кто-то вернётся туда, откуда сбежал? Или нет?

Тимка разложил на коленях майку и сосредоточенно высунув кончик языка, принялся прилаживать нити.

Едва заметные в лучах вечернего солнца, они рвались и путались, но мало-помалу ему удалось сплести из них несколько довольно длинных верёвочек-косичек. Достаточно тонких, чтобы не бросались в глаза и достаточно крепких, чтобы не рвались от малейшего усилия.

Пробив в банках по две дырочки, Тимка подобрал несколько гвоздиков помельче и попрямее, подхватил «сигнализацию» и отправился ставить «растяжки».

С опаской косясь на провал подвального люка, он пропустил нить через перила, завёл её за вбитый в конец ступеньки гвоздик и повторил эту процедуру ещё несколько раз.

Пропустив конец нити через последний гвоздик, кот оглядел полученную «змейку», конец которой, в случае, если кто-либо ломанётся по лестнице, должен был потянуть за подвешенные банки и с грохотом уронить их с гвоздя, через который была пропущена натянутая нить.

При этом, если даже незваный гость умудрится шагать через одну ступеньку, то его нога опустится на второй виток «сигнализации». Ну а если вдруг – ну мало ли? – попробует прыгнуть через две ступеньки разом – то уж точно наступит на третью.

Устроив ловушку аккурат на середине лестницы, Тимка выпачкал нитку голубиным помётом и обсыпал пылью. Теперь, даже точно зная куда смотреть, увидеть натянутые нити сигнализации было почти невозможно.

Для верности набросав поверх ещё немного мусора, он удовлетворённо осмотрел плоды своих трудов и вновь покосился на подвальный люк. Если вдруг кто или что вылезет оттуда на ночную охоту… они по крайней мере успеют проснуться. Впрочем, всё это конечно чушь и сказки для малышей, но, как говорится – бережёного бог бережёт.

Вздохнув, он двинулся наверх, натягивая за собой сигнальный конец нити. Осторожно вбил в перила последний гвоздик и загнул его обрезком трубы в некое подобие петельки. Накинул поверх неё нить и убедился, что от малейшего усилия та легко соскользнёт и гроздь ржавых жестянок с шумом и звоном осыплется на ступеньки под ноги нарушителя. Донельзя довольный собой, Тимка отряхнул испачканные ладони, довольно шмыгнул носом и полез обратно на чердак.

За Ронку и бельчат теперь можно было не беспокоиться, а заснуть на чердаке, под лучами садящегося солнца было не в пример приятнее, чем в сырости и прохладе облюбованной ими комнаты. Конечно, по совести бы стоило позвать сюда и остальных… Но почему-то именно сейчас и именно тут ему остро хотелось побыть одному.

Чтобы никто не сопел под ухом, не ворочался и не норовил сбросить тебя с и без того не слишком удобной «кровати».

Собрав несколько охапок листьев, он натаскал их к окну, потоптался и улёгся, свернувшись калачиком.

 

 

***

 

Клокочущие чернильно-дымные щупальца растекались по этажам дома, заполняя его как утренний туман. Исследовали каждый закоулочек, каждую щёлочку. Выглядывали пенной шапкой из окон, сочились лёгкой дымкой наружу.

В заброшенном доме, казавшимся его светлякам необитаемым, на самом деле вовсю кипела жизнь. Сотни тысяч, миллионы микроскопических искорок теплились, мерцали, подмигивали, переливались, заполняя жемчужной пылью все закоулки, трещинки и выщерблины.

И все они сновали и суетились, спешили куда-то по своим пылиночным делам. Пока заполонившее дом тело Твари не колыхнулось и не погасило их все разом.

Зачем? Да просто так… Как порой дуют на свечу – лишь затем, чтобы увидеть, как отчаянно трепыхнётся пламя. Как разгорится на миг сильнее, сопротивляясь, отчаянно пытаясь удержаться на тоненьком фитиле, и сорвётся прочь.

Тварь «дунула» и по дому пронёсся неслышный морозный вздох.

Разбежавшиеся от центра, волны тьмы толкнули, опрокинули, сорвали микроскопических светляков с их нитей, сбросили, закружили, унесли прочь… Отрываясь, искорки гасли и меркли, напоследок рождая необыкновенно красивые радужные вспышки – ослепительно яркие, завораживающие переливами небывалых красок и оттенков.

Жемчужное одеяло жизни полыхнуло как тополиный пух, подожжённый шаловливым мальчишкой и дом погрузился во тьму.

Ну – если не считать четырёх крупных светляков, на которых дуновение тьмы особого эффекта не произвело. На мгновение Тварь преисполнилась желания насладиться и их посмертными вспышками тоже. Клубящееся щупальце даже коснулось одной из струн, повлекло светляка прочь. И жемчужное сияние колыхнулось, затрепыхалось, отчаянно цепляясь за свою Нить. Щупальце напряглось, но крупные светляки были слишком массивны, чтобы столь слабое воздействие могло подвести их к Последней Вспышке.

Да и убивать их тьма не планировала – при большом желании сделать это можно было сотнями других, намного более простых и лёгких способов.

Просто… упражняясь в подобном, Тварь постепенно становилась сильнее. Открывала всё новые и новые грани мира – училась, росла, совершенствовалась.

Каждый день щупальца клубящейся мглы вплетались в их внутренние узоры, каждый день светляки сами того не зная, рассказывали незримому наблюдателю о своей жизни.

Нащупывая узелки особо ярких воспоминаний, тьма кропотливо исследовала их, впитывала, анализировала.

Возникающие при этом эмоции порой были забавны и причудливы, порой вызывали злость и омерзение, а иногда – даже нечто вроде сочувствия и сопереживания.

Тьма как могла абстрагировалась от этих побочных эффектов, с таким же отстранённо-холодным любопытством препарируя и анализируя каждую свою мысль, подобно тому, как ковырялась в чужих воспоминаниях. И с лёгким недовольством ощущая, как в некоторых эмоциях привычный, отстранённо-аналитический подход даёт сбой.

Как некоторые эмоции вообще не хочется препарировать и раскладывать по полочкам. Как порой хочется просто смотреть, впитывать, изучать.

Например, одно из самых ярких последних воспоминаний кота. Магазин, охранник… кассирша.

Безумное крещендо гнева, обиды и ярости.

Унижения и осознания собственного бессилия, беспомощности в большом и жестоком мире. Щупальца тьмы трогали то одну, то другую нить в этом воспоминании, прослеживали их путь до ранних, куда более ранних событий. Разматывали, распутывали клубочек, постигая узор и с удивлением находя всё новые и новые закоулки. Странные, непостижимые логикой и здравым смыслом.

Вот и сейчас тьма с удивлением смотрела в его карие влюблённые глаза с расстояния всего лишь в пару дюймов. Ощущала эйфорию и блаженство, разрывающие сердце надежду и грусть, тоску и радость. Бурю противоречивых и ярких, необычайно сильных эмоций, замешанных в ядрёный коктейль пьянящих мечтаний. Испытывая болезненное, упоительное и немного постыдное ощущение …причастности.

Вибрируя от нетерпения, другое щупальце потянулось в коридор, на лестницу, выплеснулось на чердак и погрузилось в светляка, уединившегося там.

Пробежавшись по уже привычному узору, тьма почти мгновенно нашла нужный узелок и нырнула в него.

Теперь этот спектакль можно было смотреть от лица двух актёров. Невидимый никому зритель словно бы разом находился по обе стороны кадра.

Тьма тонула в зелёных глазах рыси… и одновременно смотрела на ручьи слёз из карих, кошачьих. Ощущала в своих ладонях одновременно и его и её лицо. И бьющий из светляков фонтан эмоций терзал, обжигал, раздирал дымное щупальце чужеродными нитями. Они пронзали, рвали, тянули, засасывали чернильную кляксу в чужой причудливый узор, угрожая увлечь, затянуть, утопить. Лишить собственного Я, подменить его чужим, размазать тонким слоем по этому лабиринту эмоций.

Испуганно отдёрнув щупальца, тьма настороженно застыла. А затем с яростным остервенением принялась вычёсывать, выпалывать, выжигать чужие эмоции из собственного Я.

 

***

 

Доберман, сидевший справа от водителя вяло покосился на коллегу, монотонно покачивавшего «баранкой» и едва заметно кивавшего головой в такт музыке. За окном джипа проносились поля и лесные насаждения. Обгоняемые кавалькадой машин, катившие по шоссе колымаги торопливо уступали дорогу, опасливо смещаясь к обочине.

В зеркале заднего вида маячили остальные три джипа, следовавшие друг за дружкой столь плотно и слажено, что казались нанизанными на одну невидимую ниточку. В такие моменты солдат как никогда сильно ощущал стоявшую за его спиной силу. Ощущал себя пусть маленьким винтиком, но зато – в огромной машине. В слаженном, невероятно сложном механизме. И от этого ощущения сразу становилось проще жить.

Передний джип поравнялся с громоздким, вычурных форм «Шериданом». Вальяжно выставив в окно локоть, доберман свысока покосился на водителя лимузина и тот нервно улыбнувшись, на всякий случай отстал.

Ничто, казалось, не предвещало каких-либо осложнений – приехали, забрали… Расслабленные скукой и полуденной жарой, разомлевшие солдаты покачивались в креслах и скучающе поглядывали в окна.

Кто-то на заднем сиденье звучно, с наслаждением зевнул. И сидящим на передних креслах тотчас захотелось зевнуть тоже. Да столь нестерпимо, что аж челюсти посводило.

Водитель мрачно покосился на соседа и нахмурился, борясь с нарастающим желанием зевнуть вслед. Ибо – попробуй тут зевни, когда машина набрала ход и несётся по шоссе…

Отчаянно пытаясь сдержать зевок, пёс выглядел столь уморительно, что доберман не выдержал сам – широко и с наслаждением зевнул, словно издеваясь над однополчанином.

Водила злобно зыркнул на провокатора и страдальчески сморщился – несмотря на все усилия и попытки обойтись «полумерами», зевок нестерпимо распирал челюсти изнутри.

Сдавшись, водила отчаянно вытаращив один глаз и зажмурив другой, осторожно зевнул.

Вот тут-то всё и началось – вылетевшая навстречу точка, которую псы то ли не увидели, то ли приняли за какое насекомое… внезапно выросла до размеров гранаты и с оглушительным «Хрясь!» пробила лобовое стекло.

Триплекс мгновенно покрылся сетью трещин, а непонятный снаряд, чудом миновав водителя, закончил свой путь на заднем сиденье.

Водитель втянул голову в плечи и почти зажмурился – так, словно в любую секунду ожидал взрыва от влетевшего в джип предмета. Доберман сначала ошалело уставился на пробитое стекло, затем на водителя и только потом обернулся назад – к натужно хрипящему и кашляющему «раненому».

Трясущейся рукой динго на заднем сиденье потянулся к месту удара, ожидая найти там если не гранату, то по меньшей мере дыру от снаряда. К счастью для него – влетевший в джип предмет оказался не гранатой и даже не снарядом, а потому бронежилета не пробил. Лишь вышиб дыхание, да заставил закашляться, судорожно хватая воздух широко раскрытым ртом.

Оставив в бронежилете солидную вмятину, в ладонь пса вывалился увесистый булыжник.

И в этот самый миг в машину снова что-то врезалось. Тяжёлый армейский джип лязгнул подвеской и присел на передние колёса.

С перепугу едва не выпустив руль, водитель заорал благим матом, одновременно пытаясь удержать машину прямо и разглядеть, что происходит по ту сторону иссечённого трещинами стекла.

Но прежде чем он успел выжать тормоз, густая паутина трещин разлетелась и в салон сунулась лапа.

С обвисшей, влажной от пота и крови шкурой, с неестественно длинными крепкими когтями.

Мгновение водила и его ближайший сосед оторопело таращились на жуткую конечность. На то, как словно в замедленной съёмке, лапа деловито цепляет водителя за горловину бронежилета. Как сидящий на капоте монстр легко, будто и вовсе без особых усилий выдёргивает орущее тело наружу и отшвыривает прочь.

Так легко и непринуждённо, словно не взрослого сопротивляющегося мужчину, а невесомую надувную куклу.

А затем растянувшееся время вдруг спохватилось и, словно навёрстывая события в утроенном темпе, понеслось вскачь.

Отшвырнув орущего водителя прочь, монстр подался вперёд и оглушительно взревел, обдав солдат гнилостным могильным запахом.

Замотанная какой-то дрянью, башка чудовища просунулась в машину, и доберман вжался в спинку кресла, засучил ногами, словно всерьёз надеясь отползти поглубже в салон – прямо вместе с креслом, на котором сидел.

Понимая, что оставшийся без управления джип вот-вот вылетит с трассы, но не в силах ни вцепиться в руль, ни вытащить наконец пистолет или хотя бы просто распахнуть дверцу и выпрыгнуть, пёс тихонько заскулил.

Словно бабочка, пришпиленная к картонке булавкой энтомолога, солдат замер, не в силах отвести взгляд от жутких, лишённых век гляделок. Глубоко утопленные в месиве воспалённой плоти, бездонные буркалы чудовища моргнули – на миг затянувшись сизой плёнкой и вновь превратившись в пугающе чёрные озёра. Моря, океаны почти физически ощутимой, осязаемой боли.

Должно быть такой вот взгляд и должен быть у самой смерти – той самой фигуры с косой, наберись кто-нибудь храбрости или глупости заглянуть ей под капюшон.

Здоровенный, бугрящийся мышцами доберман тоненько взвыл и обмочился.

А монстр, закончив беглый осмотр джипа и, видимо не найдя искомого, мощным прыжком взвился куда-то вверх.

 

Погружённая в тяжкие мысли, волчица не сразу заметила, как идущий впереди автомобиль взвизгнул шинами, заставив притормозить и выругаться водителя их машины. Если бы не всполошившиеся вокруг солдаты, защёлкавшие затворами автоматов, да не офицер, потянувший из кобуры тяжёлый армейский «Кохлер», она и вовсе не придала бы значения подобным манёврам. Ну вильнул и вильнул, мало ли? Может ящерица на дорогу выбежала или ухаб какой объезжал…

Сейчас её мысли были далеко.

Со всем тем, что с каждой минутой становилось на милю дальше.

С теми, кто уходил в прошлое.

Безвозвратно, навсегда.

Там, где остались все те, кто почти стал для неё семьёй.

И где остался …ОН. Тот, кому в её внешней памяти была посвящена та самая особая папка.

Очнувшись от тяжких дум, Диана с удивлением уставилась на приготовления солдат. А затем вздрогнула, когда на капот их машины буквально с неба упал Пакетик.

Описать её ощущения в тот момент – не хватило бы и небольшой книги.

Боль, радость, отчаянная затаённая надежда.

Пришёл, он пришёл за ней!

Спасти её!

Будь у неё сердце, оно, наверное, взорвалось бы от счастья и переполнявших его эмоций.

Затем накатила паника – вокруг полно вооружённых солдат с автоматами и пистолетами. И ладно бы речь шла лишь об одной машине – обитателей джипа в котором она ехала, волчица могла… нейтрализовать в считанные секунды. Вот только… представьте себе реакцию принца, на глазах у которого спасаемая принцесса вдруг самолично потрошит дракона?

Взрыв мыслей и панических эмоций обрушился на неё как снежная лавина, вознёсся безумным аккордом и… оборвался со звоном лопнувшей струны меньше чем через секунду: напуганный водитель ударил по тормозам. Потеряв равновесие, лис по инерции кувыркнулся прочь. Сполз, соскользнул, исчез за массивным передком джипа.

Диана вскрикнула и подалась вперёд, не замечая, как сминаются под её пальцами толстые трубчатые каркасы сидений. Как вытягиваются рожи увидевших это солдат – в особенности того, что всю дорогу так пялился за вырез её майки. Не замечая и не думая больше ни о чём, она напряжённо подалась вперёд.

А в следующую секунду лис вылетел обратно, словно получивший крепкий пинок футбольный мячик. Плюхнулся на капот, размах – удар, кулак врезается в стекло, покрывая его густой паутиной трещин. Ещё раз и вот уже стекло прогибается, проваливается внутрь. Трещин столь много, что водитель тормозит, не разбирая дороги и съезжая на обочину, заставляя другие джипы шарахнуться прочь, а гражданских – испуганно сигналить.

Визг шин, выстрелы.

Тяжёлый армейский пистолет одну за другой пробивает в стекле три внушительные дыры, но лис уже на крыше. Офицер разряжает остатки обоймы в потолок, наполняя салон джипа грохотом и едким пороховым дымом.

Банг-банг-банг!

Но тщетно – разбив окно на двери водителя, Пакетик уже извлекает за шиворот вопящее тело и отшвыривает прочь.

Потеряв управление джип окончательно слетает с дороги, и офицер торопливо вцепляется в руль, пытаясь не дать машине опрокинуться.

А неуловимый лис уже вовсю крушит третий джип.

Обмирая от страха за внезапного спасателя, Диана обернулась, глядя как и третья и четвёртая машины в считанные секунды лишаются водителей, как тонированные стёкла раз за разом озаряются вспышками: напуганные солдаты открывают пальбу прямо в салоне, сквозь стёкла, сквозь крышу и двери. Но лис слишком быстр, а стрелки слишком стеснены неловкой, непривычной для стрельбы позой. Автоматные очереди, пугая гражданских, выносят окна и дырявят крышу, полированный металл покрывается строчками кратеров, шипастые кромки которых опасны сами по себе.

Пытаясь удержаться на несущейся машине и одновременно увернуться от пуль, лис несколько раз оскользнулся, наступая и падая на эти своеобразные шипы, от чего его блёкло-рыжую шкуру пятнают неестественно алые, почти оранжевые росчерки.

И каждый раз она вздрагивает и сжимается, словно шипы эти впиваются в её собственную плоть. Да не в искусственное тело, не чувствующее боли, а в то, старое… живое. Оставшееся где-то там, в далёком призрачном прошлом.

В последнем из джипов открылась дверца и высунувшийся рысь махнул автоматом. Но прежде чем на стволе оружия распустился огненный венчик, вёрткий погромщик, уцепившись за противоположный краешек крыши, невероятным акробатическим трюком вышиб стекло пятками и влетел в салон, выбив неосторожного автоматчика изнутри джипа.

Не успев среагировать, повисший на двери солдат получил чудовищный удар в живот, разжал пальцы и беззвучно исчез в высокой траве за обочиной.

В следующий миг третья машина начала тормозить и замыкавший колонну четвёртый джип боднул её бампером. Потеряв управление, вездеходы пошли юзом, слетели на обочину и, кувыркаясь, запрыгали по ухабам, разбрасывая по сторонам тела не удержавшихся внутри солдат.

Из всех четырёх джипов на колёсах удержался только один – тот, в котором везли её. Вцепившийся в руль офицер каким-то чудом удержал вихляющуюся машину на самом краю обочины.

Спохватившись, Диана порывисто обернулась – не заметил ли кто из конвоиров чего-нибудь неладного, не заподозрили ли её в сочувствии к… врагу? Вспомнив о нечаянно смятых краях кресел, Диана с испугом покосилась на конвоира – как раз для того, чтобы увидеть приближающийся к лицу приклад.

«Б-бам!»

Удар, способный начисто вырубить крепкого мужика, в её случае лишь на пару градусов сдвинул голову в сторону.

Диана с негодованием и обидой уставилась на солдата, а тот – ошалело выпучился на неё.

«Б-бам!»

В этот раз в удар было вложено всё то отчаянье и паника, которые захлестнули солдата после безрезультатности первой попытки.

И вновь с тем же эффектом – разве что пальцы себе отбил, да голова киборга сдвинулась ещё на несколько градусов сильнее.

Растерявшаяся Диана машинально стукнула его в лоб. Неловко, не так как на тренировках, а каким-то нелепым, чисто девчачьим движением. Но солдату хватило и этого – закатив глаза, здоровенный пёс обмяк и стёк на пол.

Волчица же обернулась к оставшемуся соседу – не сразу, а… сначала скосив глаза и только потом настороженно повернув голову. Но второй вояка, увидев постигшую напарника неудачу, предпочёл не связываться – распахнул дверку и задал стрекача.

С опаской покосившись на офицера, Диана с удивлением обнаружила того без сознания – абсолютно неподвижного, расслабленно обмякшего на передних сиденьях.

Странно – джип удержал, а потом… Может, в последний момент всё же ударился обо что-нибудь?

Впрочем, сейчас ей было совсем не до выяснения причин этого странного обморока.

Диана аккуратно вылезла из машины, с тревогой и беспокойством уставилась в траву – густую, намного выше её роста.

Всё произошедшее промелькнуло столь быстро, что ни осмыслить, ни до конца осознать ситуацию она просто не успела. И даже сейчас, когда всё, казалось бы, отгремело и закончилось… никаких внятных мыслей в голову не приходило.

Одни эмоции. Яркие, невиданные, сшибающие с ног.

Он вышел из зарослей спустя несколько секунд – тяжело дыша, всклокоченный, заляпанный своей и чужой кровью… жилистый, поджарый… словно бы даже отощавший за последние часы ещё сильнее, чем обычно.

Рельефные и ранее, мышцы лиса проступали сейчас так, словно обвисшая местами шкура была гигантским вакуумным мешком из которого только что откачали весь воздух.

Настороженно покосившись на джип за её спиной, Пакетик склонил голову – этаким вопросительным движением, настолько выразительным и многослойным, как умел только он.

И она в сотый, в тысячный раз одновременно и пожалела и обрадовалась тому, что слёзные «железы» в её теле напрямую не связаны с мозгом.

Иначе бы давно уже ревела тут в три ручья.

От счастья и радости, облегчения и страха, от ещё десятков, если не сотен странных и противоречивых эмоций. Накативших, захлестнувших словно волна цунами, оставивших после себя лишь опустевший пляж, захламлённый обрывками растерзанных бессвязных мыслей.

Не в силах выразить это всё ни словом ни жестом, Диана кинулась к нему, на ходу проверяя дышит ли её тело, достаточная ли у него температура и не слишком ли деревянное выражение на лице. Ну и конечно же, следя за тем, чтобы походка и бег по ухабам были не слишком неподходящими к её облику. И не замечая, как лис встаёт, обеспокоенно, резко смещаясь в сторону.

Принц спасает принцессу – что может быть романтичнее?

И пусть принц пахнет тухлятиной (если верить окружающим), а принцесса работает «на батарейках»… Пусть всё это донельзя странно и нелепо, как какой-нибудь глупый фарс… Пусть жить «принцессе» осталось немногим больше месяца, а то и вовсе пару дней, реши её владельцы заменить в нём мозг… Пусть всё сложно, невероятно сложно и плохо – но здесь и сейчас, в эту самую секунду она испытывает то, ради чего стоит жить. То, что не ощущала никогда ранее.

Ах, если бы только она могла сделать для него хоть что-то сопоставимое! Поделиться хоть крупицей того счастья, которое распирало её сейчас изнутри…

Хотелось броситься навстречу, стиснуть, закружить… уронить в траву… Валяться рядом, вглядываясь в глаза. Купаться в этих запредельных, невероятных эмоциях ещё и ещё.

А он…

Банг! Банг!

Банг!

Замерев как вкопанная, Диана с ужасом уставилась на то, как на груди зашатавшегося лиса распускаются кровавые цветы. Не понимая ещё что происходит, но ощущая лишь всю ужасную необратимость и неправильность происходящего.

– Нет!!! – Диана пошатнулась, оборачиваясь и уже зная, что увидит.

Широко расставив ноги в позе стрелка, волк двумя руками держал дымящийся «Кохлер».

Не веря, боясь поверить в реальность происходящего, волчица перевела взгляд на лиса. Три дыры в и без того окровавленной груди лохматились страшным месивом. Изо рта, скрытого под маской, плеснула кровь – оранжевая, неестественно яркая, словно краска. Словно всё не взаправду, а только игра.

Кровь окрасила изнутри грязный полиэтиленовый пакет, полилась по шее. Лис качнулся, но упрямо шагнул вперёд.

– О боже… нет, нет, нет, не-е-е-е-е-е-ет! – волчица запоздало кинулась к нему, пытаясь защитить, заслонить собой. Три пули – в лёгкие и сердце… Даже окажись он в больнице прямо сейчас – шансов почти нет. А до ближайшей больницы отсюда ещё ехать и ехать…

Упрямо наклонив голову, Пакетик шагнул ещё раз. Пошатнулся, едва сохранив равновесие и шагнул вновь.

Едва заметно выгнув бровь, но в остальном ничуть не теряя хладнокровия, волк разрядил в него оставшиеся заряды, невозмутимо, как в тире сменил обойму и поднял «Кохлер» снова.

Бессилие. Отчаянье. Невозможность что-то изменить, именно в ту секунду, когда это так нужно… Ужас и боль, безысходность и гнев… на волка, что лишь выполняет свой долг. На себя, что не проверила притворяется ли тот или вырубился по-настоящему. На упрямого лиса, который вместо того, чтобы шарахнуться прочь или сдаться, попёр на своего убийцу, не обращая внимания на прошивающие его пули…

Замерев после второй серии выстрелов, Пакетик медленно завалился на колени. Качнулся, словно до последнего сопротивляясь неизбежному и рухнул лицом в траву в паре шагов от солдата.

Диана рухнула рядом, вцепилась ладонями в грунт. Вся боль и ярость, бессилие и безысходность, ненависть и обида выплеснулись в одном долгом, яростном крике.

Голосовой синтезатор сорвался, захрипел, захлебнулся дребезжащими электронными обертонами и мусорным кодом, не в силах воспроизвести её вопль с должной силой.

 

Конец первой части….

Автор:

F

Корректура:

Андрей Яковлев

Художники

(обложка):

Диана Нигматова

Мария Золотова

F