Краденый Мир

– Папа, что ты ему наговорил? – кипя от возмущения, Джейн ворвалась в кабинет. – Где он, почему сбрасывает звонки?

В подтверждение своих слов она выставила вперёд телефон, из динамика которого вещал голос автоответчика.

Старательно сдерживая удовлетворённую улыбку, Гарольд Бенсон оторвался от бумаг и молча поднял на нее взгляд. И под этим взглядом все её ярость и злость захлебнулись и заметались, как митингующие под струёй холодной воды из полицейского брандспойта.

– Во-первых – не ори на отца. – Бенсон-старший вздохнул и откинулся на спинку «трона». Покосился на коробку дорогих сигар и неспешно открыв крышку, извлёк очередное лакомство. Во-вторых – откуда мне знать, где он? Мы поговорили и он ушел. Я попросил Вилли подвезти его куда скажет и… Всё.

– О чём поговорили? – Джейн вырубила мобилку и с подозрением уставилась на отца. – Ты опять за своё?!

– Мм… О разном. – Бенсон-старший чуть замялся, сделав вид, что целиком погружен в процесс раскуривания сигары, но не удержался и нервно повёл глазом в ее сторону. –Должен же я знать, с кем моя дочь пропадает чертё где целую неделю?!

– Папа!!! – От избытка эмоций Джейн стиснула кулачки и топнула ножкой. – Ты невозможен! Неужели ты решил, что я и Чарли…

– Я пока ничего не решил. Но от современной молодёжи всего можно ожидать. – Бенсон-старший с наслаждением затянулся и уставился на потолочную лепнину. – В моё время всё было проще: дети уважали родителей, соблюдали приличия и нормы общества. А сейчас…

– Да что ты несёшь? Чарли ни в чем не виноват. Он просто …друг. Я работаю с ним, понимаешь? Я – репортёр, он – оператор. А эта неделя… Ну прости, так получилось. Мы… вели с ним одно важное расследование.

– Расследование? – Бенсон-старший в свою очередь скрестил руки на груди, устроился в кресле поудобнее и уставился на дочь. – А вот с этого места поподробней.

– Ну… я… –Придавленная этим тяжёлым пронзительным взглядом, Джейн обессиленно опустилась на краешек стула.

Стоит рассказать о своих настоящих похождениях и точно не миновать домашнего ареста. А то и вовсе лишения права работать. Будет сидеть дома, под присмотром кучи папиных мордоворотов, а то и, не дай бог –  под шумок сосватана этому придурку Тилвишу. Из лучших, разумеется побуждений.

Вместе с тем, ситуация слишком серьёзна, чтобы умолчать о ней вовсе, не подготовив отца хоть немного. А ну как их снова похитят? Или ещё чего похуже?

– Я слушаю. – Напомнил о себе хозяин кабинета, прервав затянувшуюся паузу.

– Мы с Чарли нашли хвосты одного странного дела. И… – Джейн забегала глазами и страдальчески поморщилась.

Врать на ходу, виртуозно и складно она так и не научилась. Рассказать же всю правду не могла и сейчас замешкалась, лихорадочно пытаясь придумать правдоподобную легенду, достаточно безопасную, чтобы отец не среагировал на это слишком бурно.

– Мне показалось… что за мной следят. И знают, где я живу. Поэтому некоторое время я пожила у подруги. А мобильный телефон выключила, чтобы по нему нельзя было…

– А «подруга», надо полагать, это… – Лис ткнул пальцем в направлении окна, явно имея ввиду маленького оператора.

– Нет. Он жил отдельно. – Как могла увереннее, перебила его Джейн. – В любом случае – всё позади. И… прости что не предупредила. Я виновата.

Бенсон-старший сменил позу, окинул дочь недоверчивым пытливым взглядом и вновь уставился на лепнину.

– Телефон подруги?

Джейн поморщилась как от зубной боли.

Жизнь не часто вынуждала её врать и особым талантом в этой области лисичка не блистала. Во всяком разе отец всегда насквозь видел все её наивные ухищрения и в любой момент мог припереть к стенке коварным вопросом.

– Мне нужны подробности. Все. – Безапелляционным тоном потребовал он, поудобнее устраиваясь в кресле.

– Папа… Я вполне могу сама разобраться со своими проблемами. – Она постаралась произнести это как можно более уверенно, но вышло не слишком убедительно.

– Когда не сможешь – будет уже поздно. И что тогда? Что прикажешь делать мне? А о матери ты подумала? – Бенсон-старший сердито ткнул сигарой в пепельницу и сцепив руки в замок, уставился на дочь.  – О чем мы с тобой договаривались, когда я разрешил тебе работать?

– Светская жизнь и прочая мура. – Джейн подавлено вздохнула. – Но папа – это так скучно.

– Зато безопасно. Напишешь гадость о какой-нибудь фифе и тебе ничего не будет. А сунешь нос в какое-нибудь серьёзное дело – и там может оказаться кто-то, кто не знает чья ты дочь. Для кого ты будешь просто досадной помехой. Девкой с микрофоном и не более того. И что тогда?

– А если на меня упадёт сосулька или метеорит? Или я поскользнусь и сломаю ногу? Попаду под машину? – несмотря на определённое осознание своей вины, Джейн мало по малу начала заводиться. – Может мне вообще из дома не выходить? А?

– Было бы неплохо. – Бенсон-старший нервно встал и прошёлся позади дочери. – Мир слишком жесток и опасен. Ты даже не представляешь насколько.

Тема личной свободы и чрезмерной опеки отца последние годы с завидной регулярностью служила основной причиной всех скандалов в почтенном семействе.

Доходило до смешного – отец грозил лишить её наследства, она – пугала его тем, что заведёт любовника-бандита.

Потом злость уходила и отец делал первый шаг к примирению. А она – конечно же прощала и глубоко раскаивалась в каждой резкости, сорвавшейся с языка в порыве гнева. Некоторое время их отношения вновь были идеальны, но вскоре авторитарные замашки отца вновь начинали бесить. И всё повторялось вновь. С завидной регулярностью, год от года, по одному и тому же сценарию. И заканчивалось тоже вполне одинаково – отец сдавался, они оба наперебой признавали свои ошибки, сетовали на упёртый Бенсоновский характер и… ей давалась очередная маленькая, совсем крохотная капелька свободы.

Вот и сейчас, уже осознавая к чему все идёт и до последнего надеясь избежать скандала, Джейн всё же никак не могла сдержаться:

– Папа! Ну сколько можно!? Мне двадцать три года, я смотрю телевизор, читаю газеты и как ни странно живу с тобой в одной стране и даже в одном городе. Какого чёрта ты до сих пор обращаешься со мной как с ребёнком?!

– Да потому что ты и есть ребёнок! – Вспылил лис. – Не видевший этой жизни, домашний ребёнок. Комнатное растение. Аквариумная рыбка, мечтающая выбраться из уютной воды в большой жестокий мир. Не понимающая, не представляющая даже доли процента тех ужасов, с которыми придётся столкнуться.

– Всё, с меня хватит! – Задыхаясь от гнева, Джейн вскочила со стула, с разъярённым прищуром уставилась на отца, оказавшись к нему нос к носу. – «Мы с мамой желаем тебе только добра…», «мы лучше знаем…», «ты не понимаешь».  А сам спишь и видишь, как бы сосватать меня ублюдку Тилвиша. Ведь на меня саму тебе плевать. Лишь бы состоялась чёртова свадьба!

– Хватит! – Отец в сердцах ударил ладонью об стол. – Марш в свою комнату!

Внутри всколыхнулась тугая вязкая злость. Злость от осознания его частичной правоты, но слишком густо приправленная обидой и унижением, чтобы перейти в желание примирения.

Нет – она все понимала, не маленькая. Более чем хорошо понимала. Но… вся жизнь в стенах особняка? Редкие выгулы во внешний мир под присмотром парочки мордоворотов? Вечный надзор, удушливый, липучий контроль родителей? Она пыталась – добросовестно и честно пыталась войти в их положение, взглянуть на всё их глазами, понять, примириться… Но не вышло, не получилось. А тут ещё Тилвиши со своим гнусавым отпрыском… Ну есть же пределы терпению?

Джейн вскочила и бросилась к выходу.

На пороге кабинета остановилась и порывисто развернувшись, зло бросила:

– Да пошёл ты! Я тебе не вещь!

Отец развернулся к ней и она, не дожидаясь продолжения, рывком захлопнула дверь. Точнее – попыталась захлопнуть.

Массивная толстая створка оказалась чересчур тяжела и монументальна, чтобы ей хлопнуть как какой-нибудь плебейской дверью из фанеры. Сглатывая слёзы, она побежала прочь, а Бенсон-старший, дёрнувшись было следом, внезапно замер, страдальчески сморщился и схватился за сердце. Тяжело опустившись на ближайший стул, неловко рванул тугой стоячий воротничок сорочки.

На толстый мягкий ковёр неслышно упала пара пуговиц.

 

***

 

Обильно потея, несмотря на вовсю работающий в машине кондиционер, Чарли сверлил взглядом широкий затылок Бенсоновского громилы и пугливо отводил глаза всякий раз, как тот косился на него через зеркало заднего вида.

Всю дорогу громила угрюмо молчал и маленький оператор дрожал от ужаса, в любой момент ожидая что вот сейчас, ну в крайнем случае за тем поворотом – дорогущий лимузин свернёт на обочину, барс неспешно выберется из тесного для него кресла. Извлечёт своего пассажира за шиворот и небрежно, не обращая внимания на сопротивление, потащит его в лес, где и закончится его недолгая карьера журналиста и жалкая бессмысленная жизнь. Самое крутое событие в которой – внезапный даже для самого себя отказ от сотни тысяч долларов.

И он старательно готовился рвануть дверную ручку, кувыркнуться прочь и бежать. Бежать так, как не бегал никогда в жизни.

Вот только машина неслась слишком быстро и подобный трюк убил бы его куда надёжнее любых качков. Оставалось сидеть и ждать удобного момента. Но тот все не наступал и не наступал, пока идиллический лесной пейзаж за окном внезапно не сменился городскими постройками окраины, а затем и небоскрёбами бизнес-центров и элитного жилья.

Чарли незаметно перевёл дух и немного расслабился.

– Куда? – поинтересовался барс, чуть повернув голову.

После почти получаса молчания слышать его голос было несколько… неожиданно. Чарли даже не сразу понял кто говорит и что обращаются именно к нему.

– А? Да… можно хоть здесь. Вот – у того бара.

Едва заметно ухмыльнувшись, барс послушно свернул к тротуару и припарковался. На дверце у Чарли выскочила кнопка фиксатора и репортёр испуганно вздрогнул.

– Я пойду? – бурундук робко потянул рукоятку и дверной замок издал едва слышный, похожий на мурлыканье звук.

Барс промолчал вновь, иронично разглядывая его через зеркало заднего вида.

Сочтя молчание за знак согласия, Чарли осторожно открыл дверцу пошире и выскользнул из прохлады шикарного лимузина в душный городской полдень.

Лимузин плавно тронулся и затерялся в потоке машин.

Словно только и дожидаясь этого, в кармане зазвонила мобилка.

Нахмурясь, Чарли вытащил телефон и мрачно уставился на экран. Звонила Джейн.

Он занёс было палец над кнопкой «ответ», но замер.

Подумать.

Ему нужно время на то, чтобы побыть наедине с собой. Разложить мысли по полочкам, осмыслить все случившееся со всех сторон. Их похищение, пугающий разговор с её папашей… Все эти приключения – слишком много для одного маленького видеооператора. И, учитывая, как подло она бросила его наедине с папашкой – ничего, потерпит. По крайней мере до тех пор, пока он отдохнёт от всего этого.

Придя к этому решению, Чарли поморщился и ткнул «отбой».

С тех пор мобилка звонила ещё раз десять. Уныло сидя за стойкой бара и опрокидывая в себя рюмку за рюмкой какого-то пойла, Чарли устал сбрасывать звонок и отключил телефон вовсе.

В попытках осмыслить ситуацию, он на протяжении часа погружался в мрачное беспросветное уныние – как ни крути, ничего хорошего для него в таких раскладах в этом городе не светит. Вариантов три.

В первом – он рассказывает все как есть Джейн, та – ругается с папашей и ничем хорошим для Чарли это не закончится. Во втором – он подчёркнуто держит дистанцию, борясь с нарастающим внутри омерзением и надеясь, что папаша-лис сочтёт это достаточным… Ну и в третьих – тупо валить как минимум с работы. Что по сути все тоже самое, что и в пункте два, плюс «бонус» – потеря карьеры, финансовый провал… и ощущение, что зря не сгрёб предложенные лисом пачки денег.

Лох. Клинический.

И это надо отметить!

– Еще полтешок! – Изрядно охмелев от уже выпитого, он потребовал добавки и бармен, скептически оценив его состояние, предупредил:

– Последний раз, приятель.

Барсук плеснул ему в стопку и придвинул вазочку с крекерами.

– Сссыпсп. – Едва удерживая отяжелевшую вдруг голову, Чарли опрокинул в себя рюмку и нетвёрдой рукой нашарил закуску.

– Подруга бросила? – с профессиональным сочувствием поинтересовался барсук.

– М? – Чарли разлепил неподъёмные веки и с трудом сфокусировал взгляд на барсучьей физиономии. – А… Не… Папа… ша… ууу.. против.

– Бывает. – Барсук сочувственно вздохнул, повесил над стойкой отполированный до хрустального блеска бокал, покосился на работающий без звука телевизор и занялся следующим. – Послать его – не вариант?

– Е..ик!…го? – Чарли пьяно ухмыльнулся. – Нне.. он…

Коротышка затруднился сформулировать столь сложную концепцию и лишь пьяно ткнул пальцем в потолок, помотал головой и страдальчески поник с неразборчивым мычанием.

– Крутой? – «расшифровал» его пантомиму барсук.

Чарли пьяно кивнул, едва не врезавшись лбом о стойку.

– Ну… тогда сбежать с ней на пару? Романтика… – барсук пожал плечами и наполнив бокал очередному посетителю, вернулся к своему занятию.

– Нне… – Чарли вновь помотал головой и частично повторил недавнюю пантомиму, описывающую крутизну злобного папаши, завершив её красноречивым жестом – «большим пальцем по горлу».

– Бандит чтоль? – Барсук настороженно покосился на пьяного посетителя.

Журналист вновь помотал головой, вздохнул и махнул рукой, пытаясь намекнуть бармену, что тема ему не интересна.

– Ещё! – Чарли громыхнул стопариком о стойку.

– Хватит тебе. Домой не доползёшь ведь! – Барсук скрестил руки на груди и осуждающе уставился на него.

– Пппоследнюю. – Чарли вконец окосел и таращился на бармена мутным осоловелым глазом. – Сссёдня мммжна.

– Ты и так уже перебрал дальше некуда. Такси вызвать?

– Ткси? Нн…ненада такси… Ещё! – с трудом удерживая чугунную голову на подпиравшем её кулаке, Чарли извлёк из кармана мятую замызганную сотню и припечатал рядом с рюмкой.

– Говорю хватит! – Барсук сгрёб бумажку, с подозрением повертел, посмотрел на просвет и сунул в кассу. – Так что – такси? Сам ты по ходу уже не дойдёшь.

Страдальчески вздохнув, Чарли отмахнулся.

– Ну смотри… – Барсук отсчитал сдачу и придвинул к нему несколько купюр, придавленных щепоткой монет.

Чарли тупо уставился на них и замер на добрую минуту.

– Деньги то забери. Скажешь потом надули-ограбили… – Барсук придвинул сдачу поближе и отвлёкся на ввалившихся в бар новеньких.

– Понятия не имею, но сотню, а то и две – запросто. – Горячился тощий жилистый койот, втолковывая что-то флегматичному и медлительному здоровяку-сенбернару.

– Охолони, Риви. Забыл, какой шухер был? Да тебя за эти фотки КФБ так за жопу возьмёт… – гудел пёс.

– С чего бы? Я подписок не давал, законов не нарушал… Фотографирую че хочу и где хочу. А то что у них зомби беглые по городу шатаются – моя что ль вина?

– Все равно, не стоит рисковать… Мало ли…

Санитары взгромоздились у противоположного конца стойки и махнули ему рукой.

При упоминании «зомби» Барсук навострил ухо и настороженно нахмурился – не бухие ли, не ширнулись или нюхнули чего?

Но посетители выглядели относительно адекватно и он, позабыв о бурундуке, переместился к ним и налил заказанное пиво.

– Ну и куда? В «Ночной Бричпорт», «Портовые сплетни» или «Помойку»? – прогудел пёс.

– Ещё в «Желток» можно и в «Чихпых». – Койот подул на пышную пенную шапку и пригубил пиво.

– Фу… у них и журналюг то нет, они все свои сенсации прямо в офисе придумывают…

Парочка заржала и «чокнулась» кружками.

– А как продавать будем? Всем по копии или это… экслю… экску… – сенбернар наморщил лоб, вспоминая умное слово.

– Эксклюзивно! – подсказал бармен.

– Во-во. – Койот с наслаждением отхлебнул пиво. – Там по ходу разберёмся. Сколько у нас газетёнок? Штук восемь? Если каждый по стольнику бы дал… В общем, за эксклюзив – тыща. С остальных по стольнику.

Довольный собой, койот заржал.

Старательно надраивая стакан салфеткой, бармен искоса поглядывал на компанию, но достаточно приличного повода удовлетворить любопытство не находил.

Работая за стойкой не первый год, он наслушался в этом заведении самых разных историй – грустных, смешных, трагических… Впору сценарии киношникам писать. Но зомби…

Койот вытащил из кармана снимок и показал спутнику, для наглядности шлёпнув по фотографии свободной рукой:

– Гляди какой красавец, а? А ты «не надо не надо…». – Койот хитро покосился на бармена. – Ещё пива, любезный!

Изводясь от любопытства, но изо всех сил стараясь не показывать этого, барсук наполнил опустевшие кружки компании.

– А может – телевизионщикам продать? – Сенбернар предвкушающе улыбнулся. – Они-то поди и побольше заплатить могут.

– Нее… что им наши фотки… Вот если б мы его на камеру засняли… – Риви вздохнул, жалея об упущенном шансе.

– Кого заняли-то? – не выдержал бармен.

Напарники переглянулись и хитро ухмыльнулись, не спеша показывать снимки и явно забавляясь неутолённым барсучьим любопытством.

– Ну ладно, ладно – следующее пиво за счёт заведения. – Сдался бармен.

– Во. Наш гражданин! – Одобрительно пробасил сенбернар.

– Зырь сюда. – Койот с подозрением огляделся по сторонам полупустого бара и осторожно показал бармену снимок.

Барсук потянулся было рукой, но койот тотчас отдёрнул фото и погрозил ему пальцем:

– Тц-тц-тц! Без рук!

Барсук послушно убрал руки за спину и склонился к вновь протянутому снимку. Изумлённо поднял бровь и разочарованно поморщился.

– Ну труп… Ну обгорел или ещё чего… Я-то думал.

– Труп? Ха!… – Койот самодовольно ухмыльнулся и картинно показал пальцем в сторону телевизора.

Бармен скептично хмыкнул, нашарил под стойкой пульт и прибавил звук.

– …то самое происшествие в госпитале Сент-Лефано. Несколько очевидцев сумели заснять на мобильные телефоны ряд довольно смущающих кадров. – Ведущие – зайчиха и вомбат – посторонились, делая вид что вместе со зрителями смотрят на виртуальный монитор позади них.

На экране замельтешили размытые, расплывчатые пятна, испуганные, перекошенные лица посетителей и больных, перевёрнутое кресло-коляска, кучно бегущие здоровяки в одинаковых темных костюмах.

Проснувшийся Чарли приоткрыл мутный глаз и отупело уставился в экран из своего угла.

– Как утверждают свидетели происшествия, на них набросился …зомби. – Хорошо поставленным голосом прокомментировала зайчиха.

– Лично я крайне скептично отношусь к подобным трактовкам. – Профессионально обозначив недоверчивость, вступил вомбат. – Полученные нами материалы к сожалению слишком плохого качества, чтобы сделать какие-либо выводы, но… некоторые кадры и впрямь довольно странны.

На экране крупным планом отобразили растопыренную пятерню с огромными жуткими когтями, здоровяка, целившегося в кого-то из странного, причудливого вида пистолета, мальчика с окровавленной рукой и вновь толпу бегущих агентов, чьи лица были заблаговременно прикрыты «мозаикой».

– Представители силовых структур, прибывших на место происшествия, от комментариев традиционно воздержались. Официальный ответ властей немного позже озвучил пресс-секретарь окружного департамента полиции, Генри Флитц.

Пугающие кадры на виртуальном экране сменила лощёная физиономия ретривера:

– Несмотря на то, что некоторые несознательные элементы распускают вздорные и нелепые слухи об оживших мертвецах и тому подобную чушь, все случившееся на самом деле куда прозаичней. Один из буйно помешанных психиатрической клиники притворившись мёртвым, сумел покинуть территорию заведения.

Усыпив бдительность медперсонала госпиталя, он попытался сбежать, но был благополучно задержан и водворён под строгий надзор.

Благодаря своевременной оперативной помощи правительственных агентов и полиции никто из посетителей не пострадал. Раненые в ходе задержания агенты получили квалифицированную помощь и сейчас проходят курс реабилитации. В настоящее время специальная комиссия проводит инспекцию систем безопасности, по итогам которой виновники будут наказаны, а недостатки системы выявлены и исправлены.

Ретривер лучезарно улыбнулся зрителям, словно лучшим и ближайшим друзьям.

– Вот такие у нас подробности. – Вомбат сцепил в замок пухлые ладошки и посмотрел на зайчиху, передавая слово.

– Это была программа «Бричпортские вести», в студии Джефф Кирано…

– …и Мэри Лу. – Представил коллегу Вомбат. – Оставайтесь с нами, дальше вас ждёт увлекательный репортаж о приближающемся запуске ракеты-носителя «Файдерфел».

Барсук и посетители переглянулись.

– И что… на фото тот самый беглый псих? Его что – просто застрелили?

– Да нет же… – Койот досадливо поморщился. – Хохма в том, что он уже был мёртв. Это мы, мы привезли его туда. И ни из какой-нибудь там психушки. И пока везли, я лично проверял пульс и все такое… Он был мёртв, мертвее не бывает! Вот смотри – восемь пуль!

Койот нашёл в стопке нужное фото и показал бармену.

– И… потом он ожил? – Барсук недоверчиво заломил бровь.

– Именно! Мы правда не видели, что было дальше – сдали трупёшник в морг и поехали по делам.  Но в больнице такие ужасы рассказывали… Мол этот трупец бегал по этажам, кидался на посетителей, уложил десяток спецназовцев и в итоге сбежал.

– Сбежал?! То есть – эта жуть сейчас где-то бродит по нашему городу?! – Барсук нервно стиснул фартук и покосился на уложенную под прилавком бейсбольную биту.

– Полюбому да. А все это… – Койот через плечо показал в сторону телевизора большим пальцем. – Всё это наглый пиздёж, чтобы успокоить простачков и не сеять панику.

– Страсти то какие…. – Барсук сглотнул загустевшую слюну и с новым интересом уткнулся в фотографии.

– И я об чём! Эта штука – настоящий зомби. Мы его полчаса везли – так гнилью смердело, что хоть противогаз надевай… А потом он встал и пошёл. Перепугал там всех до усрачки, чудом никого не сожрал и свалил…

– Как-то всё… – Барсук опёрся ладонями о стойку бара и помрачнел. Обижать посетителей явным недоверием не хотелось, но и поверить в подобные бредни взрослому трезвому мужику было как-то… странно. – А как вы собираетесь доказать, что на фото не просто трупак, а именно тот, который бегал по вашей больничке?

– Ха… Да вот же. – Койот ткнул когтем в одну из разложенных веером фотографий.

На снимке отчётливо виднелась израненная, разбитая и располосованная в нескольких местах пятерня с огромными, неестественно крепкими и длинными когтями. Точно такая же, как на одном из кадров, выделенных в новостях.

– Вот так-то! – резюмировал койот.

– Ну… – барсук задумчиво пожевал губами, осмысливая новость, поморщился и ткнул пальцем в потолок. – Думаю, озвучивать версии, противоречащие официальной… не лучший способ заработать.

– Вот и я ему говорю…  – Встрял сенбернар. – Наживем неприятности на свои задницы.

– А кто сказал, что мы будем это… озвучивать? – Койот ухмыльнулся. – Мы лишь впарим это журналюгам, а дальше уж они сами как-нибудь.

– Ччито впарим? М? – проснувшийся Чарли, уловив «ключевое слово» про журналистов, слегка протрезвевшим взором покосился на них.

– Ты ещё кто? – С неприветливым подозрением, койот обернулся к нему.

Бурундук завозился и неловко сполз со стула, едва не рухнув на пол.

– Йа? – Чарли гордо ткнул себя в грудь большим пальцем и пьяно мотнул головой. – Йа… жрналист! Да…

Барсук и сенбернар переглянулись.

– Давно тут сидит. Часа три уже… – без надобности пояснил бармен. – Плакался что дескать папаша девки его против их отношений.

– Журналист? Ну… иди сюда, журналист… – Койот поманил его ладонью и Чарли, пошатываясь и неловко цепляясь за стойку, продефилировал к ним.

– Вот, зацени. – Санитары разложили перед ним несколько фотографий.

– Фффу… – Чарли всмотрелся в неразборчивое месиво и рыгнул перегаром. – Ххтойтта?

– Этот кекс вчера весь госпиталь на уши поставил. Мы его туда мёртвым привезли – зуб даю! А он ожил… и понеслось. Теперь правительство делает морду кирпичом и всё отрицает, дескать какой-то псих сбежал, но уже пойман. А на деле – хера с два! Вот он… зомбик-то!

Койот потыкал на фотку, где был запечатлён ободранный до мяса и сухожилий лисий череп. Глаз покойника наполовину прятался под третьим веком, безразлично таращась куда-то в небо.

– Мнмм… в натуре шоле? – Чарли с трудом сфокусировал зрение на изображении. – Чччем докажешь?

– Чем-чем… Телек смотреть надо! – Койот, не то набивая цену, не то сочтя Чарли слишком странным и слишком пьяным, сгрёб фотографии с прилавка и сунул в карман.

– Да реально похоже. – Встрял бармен. – Жуть такая… Теперь темноты бояться буду, хоть вечером домой не ходи… Как представлю, что эта штука где-то тут рыщет…

– Да? – Чарли шумно вздохнул. – Ну… ништяк вроде. Сенс… се..са…ик!..ция…

– А я тебе о чем? – Койот сгрёб бурундука за плечо и заговорщицки притиснул к себе. – Тыща баксов, м?

– Да ты опух что ли? – Чарли сердито высвободился и едва не рухнул с табуретки. – За тыщу я тебе таких сам… знаешь сссколько нарисую?

– Ну не хочешь – как хочешь. Поищем, вдруг не все такие жлобы… – Койот подчёркнуто отвернулся к псу.

– Тьфу на вас. – Чарли вздохнул и потребовал ещё выпить.

– Последнюю! – Предупредил бармен, то ли забыв о своём предыдущем предупреждении, то ли сочтя что Чарли немного «проветрился» и «добавить» еще полста грамм ему уже можно.

Бурундук мотнул головой в знак согласия. Нашарил в кармане мелочь и пьяно щурясь, попробовал отделить от горсти смятых купюр и монет стоимость новой рюмки.

– Слышь, журналист! – Койот обернулся к нему. – А ты чьих будешь то? Ну  – работаешь где?

– Бб… бричпорт ньюз.

– А. – Койот покосился на бармена и подмигнул. – Не знал, что там такие жлобы все… Вроде солидная фирмА…

– Хто жлобы? Йа – жлобы?! – Чарли разлепил веки и попытался изобразить злой прищур.

– Ну-ну. Не нагревайся! – Койот хихикнул и отмахнулся о коротышки.

Попросив у бармена пачку старых газет и телефон, санитары принялись обзванивать найденные редакции.

– Драсьте… А сколько у вас за сенсации платят? За какие? Ну… за хорошие. Чё?

Койот возмущённо вытаращил глаза, сердито ткнул скобу сброса и набрал новый номер.

– Драсьте… А вот если вам редкое фото предложить… Нет… Нет… Да мы просто… Эй?! Але? Ну и черт с вами…

– А вы сенсации по чём покупаете? Кто придурок? Я придурок?! Да сама ты… кляча старая!

Койот гневно покосился на фыркнувшего Чарли и набрал четвёртый номер.

– Ты без предисловий давай, сразу к делу. – Посоветовал сенбернар и отхлебнул из своей кружки.

Койот с досадой зыркнул на коллегу, но совета послушался.

– Але. Вы про Сент-Лефано слышали? Что? Да, да! Мы очевидцы! У нас есть фото. И мы готовы их продать. Да недорого. А сколько дадите? Да ладно… это же сенсация?!

Выслушав ответ, койот сплюнул и бросил трубку.

– Кретины… как они вообще работают?! Придурки. – Он отхлебнул ещё пива и мрачно посмотрел на телефон, словно обвиняя его во всех своих несчастьях.

– Может… стоит попробовать лично? – Предложил бармен, предусмотрительно пряча аппарат под стойку.

– В смысле – в издательство завалиться? – Уточнил койот. – Этак мы полдня угробим туда сюда кататься… К тому же…

– К тому же там все «жлобы». – Ехидно ввернул Чарли. – Так уж заведено, что …ик!… в кино все преувеличивают… Ну да, в каких-то компашках держат «фонд» на подобные… дела. Но доверяют его единицам. А простой репортёр – что? Простой репортёр это фигня. На свои кровные много не напокупаешь.

Помрачневшие санитары хмуро уставились на него.

– Окей… Пятьсот хотя бы дашь? – Мрачно буркнул сенбернар.

– Пятьсот? Да вы опухли… – Чарли нащупал кошелёк, покачнулся и вскинув брови, с преувеличенным вниманием погрузился в изучение его недр. – Сто дам.

– Каждому! – встрял койот, покосился на оживившегося бармена и придвинулся поближе к псу, демонстративно отделяя непрошенного дольщика от важной сделки.

– Двести? – Чарли вздохнул и пошуровал в кошельке. – Двести нету…

– Да что ж за страна то такая, Жан… кругом жлобы и нищета… – Всплеснул руками койот.

– Да ладно, Риви… Стольник тоже неплохо. – В полголоса прогудел пёс. – Посидим, отметим.

Койот цыкнул на здоровяка и требовательно протянул ладонь:

– Гони что есть, крохобор.

Чарли вывернул кошелёк на барную стойку.

– Негусто. – Прокомментировал Риви. – Ладно, хрен с тобой, жлобяра. На свою сенсацию.

Койот сунул ему стопку фотографий и сгрёб деньги.

– Одно разорение с вами, жулики… – Чарли уложил снимки в карман шорт и сокрушённо вздохнул над пустевшим кошельком.

– Да ладно. Небось сам-то пенки погуще снимешь… – Койот хлопнул его по плечу. – А вообще… так и быть, обмоем сделку! Бармен – гуляем! Три виски и закусь.

Барсук вздохнул и выставил на стойку стаканы.

***

 

Большую часть ночи Тимка тупо не мог заснуть и вообще едва сдерживался, распираемый изнутри шквалом самых причудливых и странных эмоций. Безумно хотелось бегать, прыгать, орать и кувыркаться. Хоть как-нибудь выразить, выпустить из себя этот ураган счастья, засевшего где-то там, глубоко внутри ни на что не похожего ощущения.

Как-то раз ему уже довелось испытывать нечто близкое – найдя в чем-то кошельке странную, похожую на леденец таблетку. По совету Финьки отправив её под язык, он…

Но нет – сейчас ощущение было не в пример сильнее и ярче.

Раз в сто.  Нет – в тысячу! В десять тысяч раз!!!

Она была с ним, живая, тёплая, уютная!

Его девушка.

Он теперь взрослый и вести себя надо соответственно.

Например – изображать подушку для НЕЁ.

Уютно прижавшись к Тимкиному боку, Вейка уткнулась носиком куда-то под его подбородок и умиротворённо посапывала, не подозревая о том, какой вулкан эмоций породила её вчерашняя шалость.

И он изо всех сил сдерживал дурацкие порывы поноситься по полю, рухнуть в траву в позе морской звезды, поорать в бездонное небо и всю прочую странную чушь, что была вполне нормальна для любого мальчишки, но уже не к лицу взрослому мужчине.

Благоговейно обнимая её абсолютно голый зад и отчаянно старался не дрожать и скатываться мысленному ощупыванию всех её прелестей, выпуклостей и ямочек. Не делать ничего из того что безумно, нестерпимо сильно хотелось сделать именно здесь и сейчас, чтобы не дай бог не потревожить ЕЁ сон.

Заснуть в эту ночь ему так и не удалось – охраняя покой подруги, он чутко вслушивался в её дыхание, в звуки за дверью и старательно пытался успокоить собственное учащённо колотившееся сердчишко.

А потом она проснулась.

Потёрлась о него всем телом, мурлыкнула что-то неразборчивое и счастливо вздохнула. Приоткрыв один глаз, сонно уставилась на него «снизу-вверх» словно бы с недоумением.

И Тимкино сердце дало панический сбой и пропустило пару ударов: неужто сейчас она отстранится, запоздало спохватится… и чудесное, восхитительное счастье пропадёт и развеется?

Он встревоженно уставился в её лукавый глаз, не зная, как и что сказать, испытывая дикое, запредельное смущение от вчерашнего конфуза и вместе с тем странное, пугающее умиротворение.

Не выдержав затянувшейся паузы, Тимка умно сглотнул, а она, со смешком чмокнув его в нос, отклеилась от его бока, перекатилась на спинку и со стоном потянулась, выгнулась – нимало не стесняясь демонстрировать все свои прелести без какой-либо одежды и не думая какой эффект это может оказать на его измученный взрослением организм.

И эффект этот не заставил себя ждать – Тимку мгновенно накрыло острое, болезненное желание и целомудренно натянутые ночью шорты вновь недвусмысленно оттопырились.

Повернувшись обратно, кошка хихикнула и деловито потискала ладошкой обозначившуюся «проблему».

Тимка задержал дыхание и в панике зажмурился.

Деловито сорвав шорты, Вейка по-хозяйски уселась на него верхом и Тимка окончательно погрузился в нирвану.

Его укачивало на волнах, бросало то в жар то в холод, кружило голову от ощущений и открывшегося зрелища, прибоем уносило в океан и с головой затягивало в водоворот.

Боясь всё испортить вновь, он боязливо обнял её бедра и талию, но Вейка решительно передвинула его ладони к себе на грудь и, в свою очередь опёршись о его ребра собственными ладошками, задвигалась быстрее.

Шалея от ощущений, Тимка до боли стиснул зубы и зажмурился. Запоздало испугавшись, что она может не так понять, поспешно открыл глаза снова и тут же зажмурился вновь, ощущая неизбежное приближение финала.

В этот раз конфуз вышел ещё круче – за миг до того как всё случилось, она внезапно соскочила с него, позволив всему самым катастрофическим образом выплеснуться совершенно бесконтрольно и неуправляемо вертикально вверх.

А потом, хихикая над его смущением и ужимками, помогала вытираться одёжкой. А потом – стирать эту самую одёжку на озере-заливчике. Позабыв о всех проблемах и заботах, они шумно плескались в тёплой воде, окатывая друг дружку фонтанами брызг, с головой роняя в воду и играя в какое-то странное подобие «догонялок»: Тимка никак не мог справиться с навязчивым желанием обнимать и тискать её беспрерывно, а Вейка – то позволяла себя поймать, то ловко выскальзывала, заставляя гоняться за ней по облюбованному пятачку.

Устав и запыхавшись, они рухнули в вытоптанной прогалине меж кустов.

Сегодня утром они почти не говорили: он – от смущения, а она – погруженная в какие-то свои женские раздумья. Увлечённые играми, до поры до времени это странное молчание никто из них не замечал, а сейчас, в спонтанно образовавшейся паузе, они заметили это одновременно.

И одновременно, хором спросили:

– О чем думаешь?

Прозвучало настолько синхронно, что они вновь рассмеялись.

– Я первая спросила!

– Нет, я первый!

Они лежали в траве, упав на живот и подперев головы ладонями, почти соприкасаясь носами и ловя дыхание друг дружки на своих лицах.

Он думал о том, что в таком окрылённом состоянии точно свернёт для неё горы. О том, что теперь все раз и навсегда изменилось, что все печали и горести, давившие и плющившие проблемы остались где-то там, далеко за кадром. Никуда не делись, конечно, но кажутся уже не столь уж и трагичными и неразрешимыми, что жизнь определённо наладилась и что теперь все «эти»… Рысь и рыжий… пусть делают что хотят, как хотят и в какой угодно позе. Ведь всё это тоже осталось где-то там, далеко позади.

А она – о том что похоже погорячилась и сорвала плод, для таких как она не предназначенный. Что пила чужое счастье, как тот чёртов байкер – её собственное. Хлебал «шампанское», небрежно потягивая из бокала как долбаное пиво. Небрежно, как наверняка делал это с десятками таких же наивных дур.

Вспоминала, как кровью плакала душа, как пыталась покончить с собой, как всё рушилось и сыпалось – все наивные детские декорации уютного и правильного мира, в котором водятся принцы на рокочущем чёрном «Фарлее». И думала о том, что должно быть в тот раз, в момент их расставания, урод Гэри не ощущал ни-чер-та. Ну максимум – лёгкое сожаление о том, что у него не получилось групповушки.

Как не ощущает сейчас она – всего того шквала эмоций и волшебства, которые тоже остались где-то там, в далёком-далёком прошлом. Остались навсегда и безвозвратно, лишь изредка дразнясь из зазеркалья чужих глаз.

Вот как сейчас из Тимкиных.

Лучились, искрились, манили безудержно и сильно, но вместе с тем оставляли какое-то тонкое, мучительно омерзительное ощущение стыда. Стыда за то, что в отличие от него, в чьём наивном детском мирке появилось волшебство… Для неё всё случившееся было просто сексом. Приятным, желанным, вполне себе ярким, невзирая на детскую неуклюжесть и панику любовника. Но – не более.

Оба синхронно помрачнели и посерьёзнели. И вновь почти синхронно открыли рты.

– Так, ни о чем.

– Совсем-совсем ни о чем? – тут же по-детски переспросил кот и Вейка грустно улыбнулась.

– Совсем-совсем. Искупнёмся ещё?

Они сорвались с места. Она – дразнясь и убегая, а он – пытаясь поймать и сгрести в объятия.

А потом была барахолка. Помойка, с её гомоном и гулом, выкриками зазывал, потеющими горожанами и шныряющими в толпе покупателей местными – тощими, жилистыми… с беспокойными колкими взглядами.

Они шли взявшись за руки и прохожие нет-нет, да соскальзывали взглядом на их рукопожатие. И от этих взглядов у Тимки кружилась голова и распирало грудь.

Он шёл, сжимая в ладони пальцы своей женщины.

Сжимая, пожалуй, чересчур сильно – словно боясь упустить, потерять… очнуться от затянувшегося сна. С усилием вгоняя собственные пальцы между её пальчиков, стискивая почти до боли и балдея от того, что она отвечает тем же. А как только хватка ослабевала и это странное единение становилось не столь сильным – они оба на миг разжимали хватку, перехватывали поплотнее и вновь стискивали переплетённые пальцы.

Он купил огромный куль жареных колбасок, дорогущий по местным меркам холодный коктейль, мороженное, понравившийся ей браслетик, на котором задержался ЕЁ взгляд.

Счастье было безграничным как океан, а стремительно таявших денег хватило ещё и на аккумулятор к военной рации, терпеливо дожидавшейся его на чердаке. Сколько, интересно, за неё дадут? Полтинник? Стольник? Эх, жаль там не оказалось второй… Такие штуки парой ценятся выше. Но, глядишь и какой-нибудь любитель военных древностей отвалит за это приличные деньги. Особенно, если эта хрень оживёт.

– Куда теперь? – поинтересовалась Вейка, когда они покинули бурлящий толпой край Помойки и остановились, переводя дух и распределяя пакеты с накупленной снедью.

– Домой! – Счастливый, улыбающийся до ушей, Тимка таращился на неё так, словно всерьёз подумывал не попробовать ли повторить утренние шалости где-нибудь в подворотне.

Она была вполне не прочь, хотя сейчас, когда спонтанные страсти и стрессы улеглись и схлынули… её все сильнее обуревали мрачные мысли. А как же – Мечта? О доме с десятками комнат и бассейном, дорогущих тачках и личной яхте? Мечта о светлой, беззаботной жизни, циничном обмене её красоты и недавно открытого таланта на чей-то финансовый успех? Обещаний себе никогда, никогда и ни к кому не привязываться, не позволять никаких бессмысленных иллюзий и надежд? Упорного ощущения, что достойна большего… Намного большего, чем тощий беспризорный карманник, живущий одним днём в какой-то грязной землянке. А что зимой? Купить кучу одеял и мёрзнуть с ним на пару в этой норе? А купаться – только летом, когда вода будет не столь холодной?

Они шли какими-то переулками и улочками, он пожирал её тошнотворно счастливым взглядом, а Вейка все сильнее погружалась в уныние. Не стоило… не нужно было… Всё так …неправильно и не к месту, так внезапно далеко зашло… Что остановить это всё, не испытывая ещё больших угрызений уже вряд ли получится. И чем она сейчас лучше ублюдка Гэри? Каждую минуту, каждое мгновение его наивного детского счастья она становится все ближе и ближе к ненавистному образу того, кто в своё время вызывал такое же счастье у неё самой. А потом легко и просто отшвырнул, отбросил. Променял.

– Погоди… дом же там? – Заметив, что они движутся вглубь города, Кошка неуверенно кивнула в сторону океана и порта.

– Дом сейчас переехал. – Тимка хитро ухмыльнулся и повлёк её в очередной проулок.

– Переехал? Ты… ты хочешь сказать что все… просто перебрались куда-то в другое место? – оторопев от такого известия, кошка растерянно замерла

– Ну да… – Тимка послушно остановился и с удивлением уставился на неё. – Я разве не сказал?

– Ты сказал «долгая история»… – Вейка в ужасе представила реакцию остальных на её «воскрешение» в качестве Тимкиной подруги. Физиономию Рика и то как вытянется мордаха Рыси, как уставится на неё из под своей моноброви вечно хмурая волчица, как посмотрит сквозь прорези маски Пакетик…

Масштабы грядущей катастрофы были неописуемы. И, судя по тому, как нетерпелось Тимке продемонстрировать их «отношения» всем – неотвратимы.

– Постой… да погоди ты… – сокрушённая открывшейся перспективой, кошка вяло сопротивлялась, но раздухарившийся кот неотвратимо тянул её к этой пугающей развязке.

– Да все нормально, пусть только попробуют что-нибудь вякнуть! – выпятив грудь колесом, Тимка потянул её дальше.

Наверное, стоило воспротивиться всерьёз. Вырваться, потребовать остановиться… Поговорить, объясниться… Честно рассказать все-все-все, выслушать в ответ кучу гадостей, но со скрипом и скрежетом худо бедно остаться друзьями. Ну или хотя бы – не злейшими врагами.  Но как, госсподи, КАК?! С чего начать, что сказать?! Как объяснить все эти взрослые вещи по уши втюрившемуся пацану?

Не смогла, не сумела, не вышло. Впав в какой-то тупой, ватный ступор, она как во сне предстала перед поредевшей компашкой.

Как во сне позволила Рику деловито облапить её всю, сгрести за попку, подтянуть поближе, почти полностью отрывая от земли и впиваясь в губы долгим, жадным поцелуем.

Кажется она слегка сопротивлялась, лепетала какую-то бессвязную чушь, пыталась что-то объяснить… но никто не слушал и не обращал никакого внимания. Ни сам Рик, увлечённый ощупыванием её задницы, ни рысь, отвернувшаяся от картины «встреча давних любовников» и уставившаяся на картину, названия которой не придумать в принципе.

Где-то там, позади, где остался торопыга-кот, нагруженный своей и вдобавок её сумкой, повисла страшная, пугающая тишина. А потом обе эти сумки гулко рухнули на пол.

«Сука! Мерзкая трусливая потаскуха! Эгоистичная мразь!»

Ругая себя последними словами, Вейка зажмурилась, до крови закусив губу, вжалась, спряталась, зарылась носом в лисий мех, вцепившись в его спину так, словно ожидая, что их тут же бросятся расцеплять и растаскивать.

Дикий, безудержный стыд, обжигающая ненависть к себе, к бессилию что-то объяснить кратко и внятно, к страху вообще заговорить о подобном сейчас… К этой обмякшей, безвольной податливости, позволившей лису сделать то, что сделал… Страх представить, что творилось сейчас там, позади. Яркое, пронзительно острое воспоминание о том, как вот так же сама стояла чуть в стороне, позади… стояла, ощущая, как за спиной стремительно рушится, расползается и развеивается придуманный иллюзорный мир. Любовь, счастье, неопределённые томительные надежды…

И сейчас, хотя бы сейчас, надо решиться, набраться сил не прятать заплаканную морду, объясниться перед всеми, не обращая внимания, не думая о том, что скажут или подумают невольные свидетели. Коряво, сбивчиво, не важно – как. Но – сейчас, прямо сейчас, в эту самую секунду, пока ещё не поздно. Не так поздно, как становится с каждым мгновением безмолвной сцены!

Но нет… это было выше её сил.

Изумлённая рысь уставилась на что-то позади её спины, перевела взгляд на кошку, затем снова назад – туда, где в нескольких шагах от замершей парочки громыхнули тяжёлые сумки.

Чуть в стороне от рыси на Вейку таращились бельчата и взмокший, почему-то лежащий под грудой шмоток придурочный мыш.

Все смотрели на неё. Весь мир сжался до размеров маленькой мишени, в центре которой была она.

Поздно. Все слишком поздно. Слишком неправильно и поздно, чтобы суметь распутать этот узелок так, как стоило бы.

Кошка лишь крепче вжалась новом в лисий мех и безудержно разревелась.

 

***

 

Два часа сна и очередное пробуждение из мира одних кошмаров в мир других – куда менее причудливых, но не в пример более реальных.  Окружающая действительность со всей беспощадностью навалилась, окружила, смяла, погребла под собой.

Украденный кошель, только вчера полученная кредитка… а главное – полицейская бляха и предстоящие объяснения с Биггантом, только и ждущим от него какого-нибудь косяка…

Думать обо всём этом тупо не было сил.

Плыть по течению и будь что будет.

Ещё один разнос… ещё одна кредитка. Ещё одно унижение, очередная бессонная ночь и продолжающееся погружение в тёмный липкий омут осознания собственной никчёмности.

Запоздало мелькнула мысль, что стоило бы заблокировать карточку… Хотя карманник вряд ли мог узнать пин-код, но…

О, дьявол!

Выданная вместе с карточкой сопроводительная бумажка с этим самым пин-кодом лежала в отделении бумажника. Вышвырнуть её в мусорную корзину или просто сжечь он так и не решился – не в банке же это делать?

И если мелкий засранец её нашёл… Впрочем, что значит – если? Не с его везением надеяться на то, что ворюга не обратит внимание на такую недвусмысленную «подсказку» в «потайном» кармане бумажника.

Макс опустил на прохладный пол босые пятки, вздохнул и на некоторое время замер, сгорбившись и не находя в себе сил подняться с промокшей от испарины постели.

Странное, но в чем-то спасительное опустошение со вчерашнего дня никуда не делось, лишь дополнилось чудовищной усталостью и апатией.

Судьба.

Чёртова грёбаная судьба, возненавидевшая его настолько, что каждый раз как он думал – хуже и быть уже не может… легко и просто доказывала – может. И будет.

Хотя, с другой стороны – он всё ещё жив.

Жив, несмотря на невероятные приключения с Ридом, жив, несмотря на тот самоубийственный прыжок с крыши на крышу. Жив вопреки здравому смыслу и всем обрушившимся на него злоключениям последних недель.

Тигр апатично перевёл взгляд на выключенный будильник. Хрипло вздохнул и по-стариковски медленно поднялся. Правую ладонь прострелило болью и он с удивлением уставился на распухшие, плохо гнущиеся пальцы.

С недоумением пошевелил ими, не сразу вспомнив откуда перчатка и что за события привели к этой травме.

Прошлёпал в душ, уставился на своё отражение в замызганном надколотом зеркале. Тусклые, глубоко запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Словно разом постарел лет на десять или не просыхая пил пару недель.

Покачнувшись, он шагнул в ванну, неуклюжими, неловкими движениями взъерошил мех под струйкой чуть тёплой воды, уткнулся лбом в холодный кафель, замер…

Заставить себя выбраться во внешний мир с каждым разом становилось все труднее.

Рассеяно одевшись прямо на мокрое тело, он как сомнамбула, выбрался из квартиры. Машинально повернул ключ, спустился вниз… Начисто забыл о том, закрыл ли дверь и на мгновение замер у подъездной двери, раздумывая, не вернуться ли – проверить. Но обратный путь на четвёртый этаж казался слишком тяжким испытанием и напрасной тратой времени. К тому же красть у него особо нечего. Все пожитки можно утрамбовать в одну большую сумку. Подобную той, что бросила странная кошка из ориентировки.

Вздохнув, Макс продолжил путь, сопровождаемый настороженно-подозрительными взглядами утренних бабулек.

Участок встретил его знакомой деловитой суетой и привычным ором бодрого, безукоризненно выглядевшего дога.

– Пайкман! – капитан Биггант, широко расставив ноги, вытаращился на него так, словно узрел нечто невероятно отвратительное, хотел, но не мог отвести взгляд. – Что за вид?! Если у вас в убойном на это смотрели сквозь пальцы, то здесь…

– Виноват, сэр. – Макс попытался принять более бравый подтянутый вид, но зрелище, должно быть, вышло весьма жалким. Настолько жалким, что на физиономии дога поверх гримасы отвращения проступило нечто вроде крайней формы изумления и торжествующего подозрения.

– Пайкман, ты что – пьян?!  – выдохнул пёс.

– Никак нет, сэр. Просто тяжёлая ночь.

– А ну-ка дыхни! – капитан принюхался, ничего криминального не уловил, поморщился и отступил, слегка разочарованным. – Марш на дежурство. И приведи себя в порядок!

Как в полусне Макс протопал в раздевалку, машинально поздоровался с коллегами, молча натянул форму и провожаемый недоуменными взглядами, поплёлся вслед за напарником.

Без нацепленной на форму бляхи он ощущал себя голым.

Казалось, взгляды всех окружающих буквально впиваются в левую половину груди – туда, где она должна быть. Но если кто и заметил отсутствие жетона, то никаких замечаний не прозвучало.

Конечно же, по регламенту он должен был сразу доложить об утрате на пост дежурного, а то и лично Бигганту. Но именно сейчас – очередной сеанс капитанских воплей и известие о разжаловании в уборщики было выше его сил. И Макс трусливо промолчал, отложил неизбежное на день. Авось пронесёт и хотя бы сегодня его очередной позор никто не заметит. А завтра… завтра будет проще.

И он старательно маневрировал, отворачивался от всех, кто бросал взгляд в его сторону, а то и вовсе прикрывал предательски пустующее место левым локтём – то изображая необходимость почесать челюсть, то поправить тесный воротничок.

Приземление в уютное мягкое кресло «Бьюфолка» стало для него настоящим облегчением. Откинувшись на подголовник, Макс с наслаждением прикрыл слипающиеся веки.

Конечно, скрыть отсутствие значка от сидящего слева напарника в тесном автомобиле нечего было и думать. Но не будешь же весь день чесаться и поправлять воротник? А значит – оставалось только смириться и ждать.

К счастью для него то ли Рид не отличался особой наблюдательностью, то ли мысли его были заняты другим… Как бы там ни было, овчар как обычно не удержался от ёрничанья и затрагивания неудачных тем.

– Была нескучная ночка, да? – хихикнул Рид. – И кто он?

В другое время Макс ответил бы ему злым колючим взглядом, но сейчас не было сил даже на это. Усталость, фатализм и апатия. Вот и все, что он ощущал.

– Слухай, а… давно хотел спросить – а кто сверху? Ну в смысле… ты его или он тебя?

Не открывая глаз тигр вздохнул и промолчал.

Внутреннее опустошение и безразличие, казалось, стало всеобъемлющим и абсолютным. Наверное, если бы кто-нибудь сейчас со всей дури врезал ему по физиономии, Макс и тогда бы никак не отреагировал. А то и вовсе – рассеянно улыбнулся.

Напарник ещё несколько минут в своей типичной манере нёс какую-то чушь и скабрёзности, но Макса настолько клонило в сон, что он уже почти не различал обращённые к нему слова

– Да ладно, не дуйся. Просто любопытно. Хочешь, я расскажу как… представляешь? И вот… а он… и тогда я… Эй? Ты что, в натуре дрыхнешь? Вот засранец…

Оскорблённый, казалось, в лучших чувствах, овчар театрально вздохнул и обиженно уставился на дорогу.

Проснулся Макс от того, что машина остановилась. Незаметно приоткрыв глаз, покосился на пса.

– Жрать идёшь? – Рид выбрался из машины и, видя, что напарник не собирается последовать за ним – свесился к окну и окинул спящего хмурым взглядом.

– Не хочу. – Макс поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее и разминая затёкшую шею.

– На диете, чтоль? Ну-ну. – Рид мерзко хихикнул и захлопнул дверцу.

А Макс остался в машине из-под прищуренных век разглядывая спину удалявшегося напарника.

Полдня пролетело незаметно и после неуютной вязкой полудрёмы ему стало немного полегче.

Но «просыпаться» и заново выслушивать заготовленный Ридом репертуар не хотелось также сильно, как «сдаваться» Бигганту на тему вновь утраченного полицейского жетона.

Не страшно уже – просто …лень.

Его никчёмная жалкая жизнь замерла на краешке обрыва и готовилась решительно шагнуть вперёд. Это было так неотвратимо и неизбежно, что лишь просто вопрос времени.

А он зачем-то откладывал и оттягивал этот простой шаг всеми силами.

Зачем?

Итог неизбежен и закономерен.

Исправить что-либо уже нельзя и каждый миг промедления лишь туже затягивает эту петлю на его шее.

Достало. Все. Визгливый высокомерный капитан, жалкая лачуга на границе с трущобами, доставучий напарник, проклятый карманник и осознание собственной ничтожности и бессилия, бессмысленности и мучительности существования без каких-либо надежд изменить что-то к лучшему.

Счастье это не для него. Не для таких…

Он дотронулся до кобуры и нащупал застёжку, прислушиваясь к вяло копошившимся в голове мыслям.

Раньше желание поставить точку накатывало остро – нестерпимым щемящим томлением, яростью, болью или обидой… Стремлением просто прекратить, оборвать, уничтожить то мерзкое ощущение, что терзало и грызло душу.

Но стоило пережить, перетерпеть, отвлечься – как нестерпимое желание превращалось во вполне сносное, а затем и вовсе отступало и пряталось обратно в свой тёмный угол.

Сейчас же… Сейчас всё было как-то иначе. Без лишних эмоций. Без обид, злости, ярости. Не импульсивно, но взвешено. Как следствие долгих-долгих размышлений, логических выкладок и тщательно обдуманных намерений.

Просто потому, что надоело.

Устал.

А эмоции… эмоций больше не было. Точнее – были лишь их бледные тени, едва слышные отголоски. Так – намёк, а не чувство.

Каждый новый день приносит лишь разочарования и новые проблемы, которым не видно конца и края. Бессмысленное барахтанье, бессмысленные глупые надежды, тщетные потуги и разочарования. Одно за другим, все сильнее и глубже.

Опустошение и апатия не оставили места ни обиде на Рида, ни ненависти к вторично обчистившему его карманнику.

Не будоражило даже воспоминание о собственной шкуре, кровавыми полосами лопающейся под свистящими ударами тяжёлой ременной пряжки. О пропитавшем всё тело страхе и панике, надолго определивших дальнейшее течение его жизни. Об осознании полного, абсолютного одиночества и никому не нужности.

Он просто устал и хотел прекратить этот бессмысленный фарс. В конце концов вокруг полно других актёров, которым достались роли получше. А он устал, просто устал.

Бездумно уставившись на какой-то проезжавший мимо фургон, Макс расстегнул застёжку кобуры.

– Внимание всем экипажам! На Хайхилл-роад требуется усиление. Повторяю, Хайхилл-роад семнадцать, усиление в оцепление. Возможно вооружённое сопротивление.

Отупело уставившись на рацию, он заторможено перевёл взгляд на сжатый в ладони «глотч», затем на плюшевого пупса, добытого из сумки вчерашней беглянки и усаженного на приборную панель.

Странное наваждение смялось, сдулось, опало…

– Повторяю!..

– Это Пятьсот второй, выдвигаемся!

– Пять один два – принял!

– Пять четыре четыре – принял!

Один за другим голоса экипажей подтверждали приём и от этих чётких, деловитых переговоров сонная вялость сама собой таяла, отступала, сменяясь адреналиновым всплеском и щекотным предчувствием опасности.

Словно проснувшись окончательно, он спохватился и вдавил клаксон в руль. Из кафешки выбежал Рид, на ходу запихивая в рот пончик, метнулся к машине.

Не задавая лишних вопросов, деловито завёл мотор и вырулил с парковки.

– Хайхилл-роад, семнадцать. – Передал Макс слова диспетчера и подал ему рацию.

– Экипаж пять один три, принято! – отрапортовал Рид.

Бьюфолк лихо взвизгнул сиреной и ловко шныряя в дорожном потоке, понёсся вперёд.

Просквозив пару перекрёстков, они вылетели на улицу, параллельную означенной и понеслись к следующему перекрестку.

– Дьявол! Односторонее… – Рид притормозил у ближайшего переулка, но машины там двигались в оба доступных потока и слишком плотно, чтобы можно было надеяться «протолкаться», полагаясь на мигалки и сирены.

– Вон там! – Макс ткнул когтем в дорожный знак у следующего проулка, показывающий, что одностороннее движение там в нужную им сторону.

«Бьюфолк» рыкнул движком и прыгнул дальше.

Но стоило им сунуться в намеченную улочку, навстречу вылетел огромный «Хорд Магнус». Сидевший за рулём водила до отказа выкрутил руль и машины разминулись буквально чудом. Массивный джип просвистел мимо так близко, что начисто снёс Бьюфолку боковое зеркало.

– Ах ты ж…. – Рид рванул руль и автомобиль пошёл юзом, вылетел на узкий тротуарчик, напугал какого-то бродягу и понёсся вслед нарушителю.

– Это пять один три, ведём преследование подозреваемого. – Сорвав рацию с приборной панели, выкрикнул Рид и бросил пластмассовый кругляш Максу на колени, намекая чтобы тот взял переговоры на себя.

– Чёрный Хорд Магнус, госномер три три девять, Рикки Сэм Урсула. – по буквам продиктовал Макс.

Водитель джипа – мускулистый осёл откровенно бандитской наружности, нервно поглядывая в зеркало заднего вида, поддал газу и едва не столкнувшись с неповоротливым мятым трейлером, пролетел перекрёсток на красный свет.

– Уточните направление движения! – потребовал диспетчер.

– Кажется… – Макс растерянно покосился на Рида. Город он знал лишь в самых общих чертах, а точнее – не знал вовсе.

Сосредоточенно крутя баранку, Рид хватил его за руку и подтянул рацию к себе:

– Маяк смотри! Некогда нам!

– Вас понял. – Отозвался диспетчер.

Отчаянно виляющий джип, пугая водителей, метался по шестиполосному шоссе, Бьюфолк, словно привязанный шёл за ним почти бампер в бампер. Водитель джипа попробовал внезапно тормознуть, но Рид ловко увернулся и ринулся на обгон. Убегающий бандит отчаянно крутанул руль и обе машины чуть не вылетели в занос.

Где-то позади врубилась сирена и кто-то из экипажей присоединился к погоне.

Не дожидаясь, когда на хвост ему стянется вся полиция сектора, осёл рванул в сторону порта. Тяжёлый массивный джип, подлетев на бордюре, снёс хлипкий дощатый забор и грузно запрыгал по кочкам, снося мелкие препятствия – нагромождения каких-то коробок, мусорных баков и строительных лесов у стен новостроек.

Более лёгкому полицейскому седану досталось сильнее – не предназначенный для гонок по бездорожью, Бьюфолк оглушительно громыхнул подвеской на первом же ухабе и Рид счёл за лучшее обогнуть пустырь по дороге.

Ревя мотором и с заносом входя в поворот, они отчаянно петляли по каким-то развалинам, стройплощадкам и пустырям, пересекли стояку трейлеров, картонное городище бездомных под Вестгейтским мостом и вновь влетели в новостройки. Словно дразнясь поцарапанный и в паре мест пробитый пулями, зад джипа то маячил впереди, то начисто терялся из виду. Расстояние меж ними медленно но верно увеличивалось.

– Уйдёт! Уйдёт же! – В азарте погони на миг позабыв обо всех своих проблемах, Макс нервно елозил в кресле.

Рид нервно покосил на него глазом, но вопреки обыкновению ничего не ответил.

Вывернув руль, он бросил машину в настолько крутой вираж, что налетевшая на кочку правая часть надолго оторвалась от земли и рухнула обратно лишь когда пёс утопил тормоз в пол.

Под визг шин Бьюфолк замер буквально в сантиметре от передка джипа, собиравшегося как раз покинуть тесное пространство меж двух строившихся высоток. Водитель «Магнуса» лихорадочно передёрнул рычаг передач и попробовал сдать назад, но противоположный выход из улочки уже перекрыл подоспевший откуда ни возьмись ещё один полицейский седан.

Распахнув дверцу, осёл выскочил из машины, пару раз выпалил в их сторону из пистолета и сжимая в свободной руке какой-то мешок, понёсся к одному из строений.

Лобовое стекло взорвалось сеткой трещин и полицейские, распахнув дверцы, выкатились из машины.

– Давай в обход!!! – Рид без особой надежды выпалил вслед петляющему «копыту» и махнул Максу в сторону второго подъезда.

Тигр послушно ринулся в указанном направлении, а экипаж второго Бьюфолка метнулся в обход здания.

Ворвавшись в бетонную коробку, Макс настороженно двинулся вверх по лестнице, чутко прислушиваясь и мысленно прикидывая на каком этаже окопается бандит.

По здравому смыслу выходило что на втором – ведь первый слишком близко, а второй… Со второго можно спрыгнуть где-нибудь снаружи и дать дёру. Рискованно, но вполне реально. Особенно если повиснуть на руках на самом краю балконной панели.

Крадучись вдоль стенки, тигр выбрался на второй этаж и чутко прислушиваясь, двинулся вглубь лабиринта. Пистолет он неловко сжимал в левой – распухшие пальцы правой руки слушались ещё слишком плохо и он опасался что нажатие на спусковой крючок выйдет медленным и неуклюжим.

Впрочем, стрелять с левой ему доводилось не часто и особой меткости в обоих случаях ожидать явно не приходилось.

Вдобавок от избытка адреналина внутри все подрагивало и крутило, тянуло и сжимало в невидимых тисках. И отчего-то на ум лезли детские считалочки и воспоминания о «прятках».

Опасливо выглянув в очередной коридор он криво ухмыльнулся – детки выросли и теперь у водящего вполне реальный шанс схлопотать пулю.

Тем более, что в отличие от полицейских, беглец мог стрелять сразу, без особых раздумий кто перед ним. Ведь «своих» тут у него не было, ну а Макс…

– Эй, «копыто»! – Где-то над головой заорал Рид. – Вылезай по-хорошему! Дом окружён, сопротивление…

Вместо ответа грянули выстрелы. Оглушительное эхо, многократно отражаясь от голых бетонных стен заметалось по этажам.

Тоненько взвизгнул рикошет.

Макс рванулся вперёд, пытаясь на слух определить направление, но каменный лабиринт давил, обступал со всех сторон, искажал и отражал любые звуки самым непредсказуемым образом.

И он мчался, метался в узких проходах, неловко врезаясь в стенки, на миг застывал перед поворотом, чтобы с обмиранием сердца «ворваться» в новый коридор с пистолетом наперевес.

– Слышь, ушастый! Завязывай шалить, говорю! – Теперь словно бы этажом ниже продолжил Рид.  – Ствол на землю, мордой в пол!

Чутко прислушиваясь к его голосу, Макс перебрался поближе к стенке и с пистолетом наперевес осторожно выглянул в окно.

Звуки перестрелки и выкрики не проникали через перекрытия этажей и доносились лишь со стороны лестниц и пустых оконных проёмов.

Но в этот раз осёл почему-то не стрелял. Но и Рид в свою очередь не спешил бодро оповещать всех об успешном задержании. А значит предыдущий выкрик явно был предназначен для провокации, на которую затаившийся бандит больше не вёлся.

И теперь в здании вновь воцарилась гнетущая, настороженная тишина.

Сбавив скорость, Макс крохотными шагами крался в направлении предполагаемой засады, то сжимая пистолет левой, то раздражённо пытаясь сжать его неловкой распухшей правой.

Поняв, что бандит всё равно себя не выдаст, Рид тоже замолк и определить его положение Макс больше не мог. В результате к опасению получить пулю добавился куда более сильный страх – с перепугу выстрелить самому, не успев разглядеть и осознать кто перед ним.

Парочка копов из второго Бьюфолка тоже не подавала признаков жизни – по-видимому, согласно инструкции заняли позиции с противоположных углов, расположившись так, чтобы каждому было видно одновременно по две стороны здания.

Измученное тело отчаянно требовало покоя – просто опуститься на пол, прислониться измученной спиной к холодным плитам и просидеть так в ожидании подкрепления или того, что бандит сам выбежит к тебе навстречу.

А может быть хитрожопый травоед уже давно сбежал?

Утёк через одно из окон ещё до того как те двое, оставшихся снаружи – «оцепили» дом?

В одной из комнат что-то едва слышно звякнуло и он, вскинув пистолет ворвался в тесный проход. Ошалело моргая уставился на ещё пляшущую на полу монетку, начал поворачиваться, с запоздалым ужасом осознавая, как глупо и тупо попался на старый как мир приём.

Сокрушительный удар копыта отшвырнул его к дальней стенке – почти к самому оконному проёму.

– Ну что, фараон, отбегался? – смачно сплюнув, осёл облегчённо осклабился щербатым ртом и не сводя с него собственного ствола, подобрал с пола выпавший «глотч».  – Ну-ка, покличь подружку.

Бандит попробовал было сместиться в сторону от дверного проёма, но подкравшийся Рид появился раньше. Обхватив осла сзади, овчар прижал его руки к бокам. Обычно подобная практика вполне действовала на простых бандюганов, но этот оказался матёрым. И вместо того, чтобы пытаться развести руки и разорвать захват – просто подался назад, почти опрокинувшись на спину и лишив Рида равновесия. Не желая падать, овчар невольно засеменил назад и шумно врезался в стенку.

Спохватившийся Макс кинулся на подмогу, но бандит, используя Ридов захват как своеобразную точку опоры, внезапно оторвал от земли обе ноги и засветил копытами прямо в живот набегающему тигру.

Охнув, Макс отлетел прочь, а осёл рывком нагнулся и тотчас же силой откинулся обратно, разбив Риду нос тяжёлым затылком.

Отшатнувшись от боли, овчар выпустил бандита и тот не долго думая осыпал его градом ударов. Ободренный успехом, непрерывно осыпая пса ударами и пинками, осёл погнал того прочь.

Сходя с ума от боли, едва способный разогнуться, Макс кое-как вывалился в коридор и шатаясь от стенки до стенки побрёл в направлении, откуда доносилась возня и короткие хлёсткие удары.

В глазах плавала мутная, раздражающая пелена. Он отчаянно морщился и таращил глаза, пытаясь хоть немного прояснить и сфокусировать зрение, но происходящее воспринималось лишь мутными, расплывчатыми образами.

В итоге к тому моменту, как он добрался до комнаты всё было кончено.

Потеряв равновесие дерущиеся рухнули на пол, катнулись туда-сюда и перевалив за край, пропали из виду. Мгновением позже с улицы донёсся отрывистый вопль и жуткий мокрый шлепок.

Холодея от ужаса, Макс рухнул на карачки:

– Нет! Нет-нет-нет!!! – как в бреду он пополз к краю.

Выступивший едкий пот заставлял смаргивать и жмуриться. Нащупав конец бетонной плиты, тигр высунулся наружу, с обмиранием сердца ожидая увидеть внизу две кровавые кляксы. Зрение худо бедно прояснилось и картинка обрела относительную чёткость.

Нанизанное на десяток метровых, вертикально торчащих арматурин, тело ослика ещё трепыхалось и подёргивалось в агонии.

Второе тело висело рядом.

Нет, не на прутьях – каким-то невероятным чудом в последний миг псу удалось ухватиться за самый край бетонного пола. По самой кромке бетонной плиты обнаружилась небольшая, не глубже дюйма выемка под панорамное окно. Она-то и позволила собачьим пальцам удержаться, не соскользнуть прочь. Ослику повезло меньше, но и повисшему на одной руке Риду изрядно досталось – вторая рука беспомощно свисала вниз вдоль тела – не то выбито плечо, не то вовсе сломана или прострелена.

Пёс вскинул голову и уставился на него выпученными от страха глазами.

«Просто уйди. Дай ему упасть. Секунда, две… Максимум десять. Дольше он не продержится. Просто несчастный случай на работе – никто ведь не застрахован… И твоя тайна умрёт вместе с ним. Конец тупым подколкам, конец ощущению засевшего где-то под сердцем острого шипастого крючка. Конец страху, что все узнают. Просто уйти. Это ведь не сложно?»

Ужаснувшись мелькнувшей мысли и тому, что и впрямь на миг замер, застыл… Макс с болезненной остротой вспомнил то самое ощущение, что не так давно и сам испытал вот точно также повиснув на самом краешке крыши. И никто, никто кроме чёртова карманника не озаботился помочь и спасти. Толпа зевак внизу лишь расступилась, опасаясь брызг от его падения и с любопытством таращилась снизу.

Навернувшиеся на глаза слезы вновь затуманили зрение и он, отчаянно страшась промахнуться и не успеть, рывком свесился вниз. Обхватил, стиснул, перехватил выскальзывающую руку.

Сорвавшийся Рид качнулся, повис на нём всем весом и Макса вновь прошил панический леденящий ужас. Изо всех сил упираясь в край плиты разбитой опухшей лапой, тигр всё равно медленно и неотвратимо сползал вниз.

Осознав неотвратимость этого движения они на миг уставились друг на друга. А секундой позже Рид зажмурился и разжал пальцы. Взвыв от напряжения, Макс до боли запрокинул голову вверх и из последних сил сжал пальцы, пытаясь удержать его выскальзывающую руку. Предплечье, локоть, запястье…

Держись, чёртов урод!!!!

Он попытался компенсировать новый рывок пропитанной болью правой ладонью, но явно переоценил свои силы и силу трения. Последний рубеж опоры рухнул – выскользнув из спасительной ямки, ладонь провалилась в пустоту и его неудержимо повлекло к краю.

А в следующую секунду кто-то с необычайной силой ухватил его за лодыжки. Навалился, остановил, удержал. Рывком перехватив за брючный ремень, внезапный спаситель легко подтянул его обратно и ненадолго замер – не то собираясь с силами, не то давая ему возможность покрепче ухватиться за напарника. Не став дожидаться повторного приглашения, Макс, не обращая внимания на прострелившую руку боль, отчаянно вцепился в Рида второй ладонью.

Изумлённый пёс вытаращился на него, а в следующий миг таинственный спаситель мощным рывком вздёрнул вверх их обоих.

Пахнуло тухлятиной, по лицу мазнул край грубой брезентовой ткани.

Мгновение Макс ошалело таращился вслед таинственному спасителю, затем слабость и перенапряжение взяли своё и он провалился в вязкое мутное беспамятство.

 

***

 

Лоренцо Манетти по прозвищу Пижон не часто переживал неудачи. Блистательная карьера, безукоризненный вкус и чувство стиля… Без ложной скромности он был один из тех немногих, кто всецело наслаждался жизнью и ходил в любимчиках у босса. До тех пор, пока единственный раз не облажался. Получив задачу проучить новоявленного лидера профсоюзной швали, он с бригадой легко выцепил нахальную псину и уже почти было похоронил в назидание всем, как вмешался пресловутый «фактор икс». В лице долбаного «мистера икс», бегающего и прыгающего с невероятной, неестественной скоростью.

Благоухающий тухлятиной, недоделанный герой воспользовавшись фактором неожиданности умудрился разбросать всю бригаду и оскорбить лично его – самого Лоренцо! Мало того – всегда ценивший и уважавший его босс внезапно сменил милость на беспричинный гнев и отнёсся к его отчёту более чем скептически. Мало того – во всеуслышание обругал последними словами и пригрозил отправить в психушку, невзирая на то что вся бригада в один голос подтвердила его историю слово в слово!

Долгую неделю он мучительно пытался пережить это, не обращать внимание на двусмысленные намёки и подколки коллег и ироничное, вопиюще не серьёзное отношение босса. И вот сейчас, когда унижение зарубцевалось и подсохло… Именно сейчас он встречает эту мелкую шваль, этого профсоюзного карлика, из-за которого всё и началось.

Лоренцо мрачно уставился на коротышку-терьера из под широких полей белоснежной шляпы. Вздрогнув, явно узнавший его пёсик поспешил убраться с глаз и Лоренцо удовлетворённо дёрнул уголком рта. Ну хоть что-то в этом мире ещё работает как должно. Смерды торопеют и отчаянно трусят от одного его «пронзающего взгляда номер два».

Надо бы конечно довести начатое до конца, но на счастье этого вилли-билли или как его там… профсоюз портового отребья вовремя сбавил аппетиты и проблема была решена невзирая на исход воспитательной беседы. И тем не менее этот невольный свидетель его позора раздражал одним своим «фактом наличия».

Лоренцо скользнул безразличным взглядом по ошивающемуся под офисной лестницей охраннику, смахнул с лацкана белоснежного пиджака несуществующую пылинку и двинулся вверх. Сопровождавшая его троица мордоворотов осталась внизу, переглядываться с охранником.

Забрав документы и оставив взамен чистенькие поддельные накладные, утомлённый делами, лис вышел на улицу и окинул взглядом окрестности.

Кучкующиеся там-сям грузчики, встречая этот взгляд торопливо возвращались к работе, некоторые даже – к заведомо бессмысленной. На манер перекладки ящиков из одной стопки в другую.

Жизнь определённо начинала приходить в норму.

Неторопливо спустившись по лестнице, Лоренцо подошёл к ним.

– Босс… Тут это… – коротко стриженый плечистый бык чему-то нервно хихикнул и искоса посмотрел на охранника. – Чуваки говорят, мол поймали того чудика. Ну… который тогда…

Лоренцо зыркнул на быка и здоровяк поспешно заткнулся.

– Чудика? Того самого? – Лис недоверчиво поднял бровь и перевёл взгляд на подобравшегося охранника.

– Именно. Упаковали как колбаску, притащили к Ларри…

– И?

– Ну… а тот как обычно премию зажопил… В итоге там и бросили. – Охранник, смутно догадываясь, что в чём-то прокололся, занервничал и робко улыбнулся. – В общем он его грузчикам отдал…

– И? – Лоренцо начал терять терпение, но старательно сдерживался.

– Сказал выбросить… или утопить нафиг…

– И?

– В общем они его того…

– Утопили? – Лоренцо иронично поднял бровь.

– Нет… того… отпустили в общем.

– Что?! – напускное умиротворение и величественность на миг слетели и охранник занервничал всерьёз.

– А я что… я ж не знал… Я вообще не при делах…

– Заткнись. Кто ещё видел этого… чудика?  Как давно? Рассказывай всё.

– Да вчера вечером и словили… Ну и эти… – охранник кивнул в сторону настороженно косившихся на них грузчиков и те поспешно отвернулись. – В общем вон те чижики с ним возились. Ну и Билли.

– Билли? – Лоренцо злобно сощурился. Мелкий паскудник вместо того чтобы свалить из города от греха подальше, не только остался, но ещё и набрался наглости…

Он оглянулся на телохранителей и взглядом указал в сторону грузчиков.

– Бу сделано, босс. – Громилы – бык, волк и конь двинулись к грузчикам. Через пару минут все действующие лица стояли перед ним – туповатые копыта таращились с любопытством и словно бы даже… заискивающе? Коротышка терьер – с практически неприкрытой ненавистью.

– Итак, я слушаю… – Он посмотрел на ближайший дощатый ящик и один из подручных тотчас организовал газетку-подстилку.

Усевшись на приготовленное место, Лоренцо выжидательно уставился на троицу.

– А мы чо… наше дело маленькое – сказали выбросить – выбросили… Сказали отпустить – отпустили… – пробасил бык и словно ища поддержки пихнул кабана локтем.

– Ну типа… – Хряк шумно втянул сопли и непонятно чему ухмыльнулся.

– А ты что скажешь, смертничек? – Лоренцо уставился на пса «снисходительно уничтожающим взглядом номер пять».

– А что сказать. Я и отпустил. – Терьер отвёл взгляд , уставясь куда-то в пол.

– То есть, ты признаешь, что выпустил ворюгу, вскрывшего наши контейнеры? – зловеще ухмыльнулся лис.

– Фонг сказал отпустить.

– Фонг сказал совсем отпустить. Буль-буль, понимаешь? – Лоренцо улыбнулся шире и изменил тон на такой, каким обычно говорят с полными беспросветными кретинами. – А ты помешал. Ты вообще любишь мешать, да?

Терьер ссутулился и нервно дёрнул шеей.

– Окей. Коротышку в машину, остальные свободны. – Лоренцо удовлетворённо хлопнул в ладоши.

Упомянутый коротышка дёрнулся, но подручные Пижона своё дело знали.

– Пусти! – терьер забился в их руках, пытаясь вырваться. – Не поеду!!!

Уходившие коллеги несчастного помрачнели и переглянулись. Кабан поморщился и едва заметно помотал головой – не стоит, мол.

Лоренцо, от которого эта немая сцена не укрылась, хищно ухмыльнулся и довольный собой обернулся к поджидавшему белоснежному джипу.

Лоренцо вообще любил белое. В этом грязном, насквозь прокопчёном городишке идеально белый цвет был роскошью и определённым шиком. Поддерживать безукоризненную чистоту стоило немалых усилий, но… перефразируя известную рекламу – жажда ничто, имидж – всё!

Слава Пижона гремела далеко за пределами портовых кварталов. И не столько благодаря делишкам, которые он обтяпывал для босса, сколько как раз благодаря этой своеобразной франтоватости и шику. Смерды любят судачить о том, что выделяется. Не важно чем – богатством, злостью, безукоризненной наружностью. Чтобы о тебе заговорили – достаточно быть самым-самым не важно в чем. Прославившись за счёт чего-то одного, непременно прославишься и другим. Ведь чем больше о тебе говорят и помнят – тем больше маленьких приятных возможностей. Тем шире слава и пиетет, тем престижней бригада в целом и тем охотнее под знамёна стекаются все дурные головы и крепкие мышцы, которые ищут себе применение в его… сфере деятельности.

И Лоренцо охотно поощрял и всячески способствовал собственному пиару всем, чем только мог. Благодаря этому недостатка в кадрах он никогда не испытывал, более того – множество всевозможных трущобных оборванцев буквально жизнью готовы были рискнуть, лишь бы попасть в его банду.

Причём в большинстве случаев их стремление «засветиться» перед ним, зарекомендовать себя в надежде быть принятыми в «основной состав» ничего ему не стоило. А нулевая стоимость в любом бизнесе – весьма и весьма ценный капитал.

Выкатив с территории порта, джип миновал восточные ворота и понёсся по шоссе меж окраиной Помойки и Крысиного квартала.

Донельзя довольный собой, Лоренцо обернулся в салон.

Стиснутый с обоих сторон обширными боками «копыт», маленький пёсик мрачно таращился куда-то в пол. Не то молился, не то готовил трогательную, полную раскаяния речь.

Лоренцо удовлетворённо отвернулся. Подумать только, какой удачный день! Одним крючком да двух рыбок поймать!

Во-первых – вот он. Живой и незаинтересованный свидетель существования монстра, который расскажет боссу ту историю во всех подробностях, окончательно восстановив подмоченную было репутацию Лоренцо. А во-вторых, так уж вышло, что этот ценный свидетель по совместительству ещё и «клиент», нуждающийся в простом и быстром захоронении. Даже возвращаться не придётся. Тазик с цементом и бултых-бултых… Или тихо и незаметно в застывающий бетон на ближайшей стройке? Пожалуй бетон надежней. Шансов на обнаружение меньше. Хотя и тазик с цементом тоже особо не подводил.

Довольный собой, лис мечтательно зажмурился, предвкушая истошные мольбы о пощаде.

К действительности его вернул мощный удар в корпус джипа.

Вытаращив глаза, Лоренцо уставился на приземлившегося на капот монстра. При свете дня закутанная в брезентовую рванину, фигура тварюки не казалась столь уж пугающей и мощной.

Словно глумясь, монстр издевательски склонил голову на бок и вызывающе проскрежетал по капоту когтями. Огромные костяные лезвия стружкой содрали лак и краску.

 

– Ты вернулся? – словно только сейчас обретя дар речи, маленький терьер осторожно протянул руку и по уши закутанный спаситель отодвинулся.

Пёсик оглянулся на разбросанные вдоль обочины тела – некоторые из бандитов уже постанывали и вяло шевелились.

– Зря ты их… Авось бы пронесло. Ну побили бы, да отпустили… А теперь точно убьют. – Билли грустно вздохнул.

Таинственный спаситель скользнул к ближайшему громиле и выразительно приподнял его голову, явно собираясь свернуть шею.

– НЕТ! – Испугавшись расправы, терьер замахал на него руками. – Оставь их… Хватит! Спасибо, что помог… Правда спасибо. Но не надо… Дальше не надо.

Фигура в плаще послушно выпустила бычью голову и гангстер застонал вновь.

– Что теперь? Ты снова сбежишь? – терьер уставился в пространство под капюшоном, но заглянуть под нависшую складку ткани даже при его малом росте не удавалось.

Спаситель плотнее закутался в плащ и сгорбился.

– Тебе некуда идти? – Терьер снова сделал попытку приблизиться, но существо в плаще вновь отступило. – Если хочешь… можешь пожить у нас…

Капюшон дрогнул, отвернулся… качнулся из стороны в сторону, словно существо раздумывало и внезапно отчётливо кивнул.

Билли невесело улыбнулся и оглянулся на гангстеров.

– Ну… тогда пойдём что ли?

 

***

 

– Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?

– Заткнись и работай.

– И все же?

– Если ты не заткнёшься, я сделаю тебе больно.

– Я могу дать тебе миллион.

– А я могу сделать вот так. – Хорёк ткнул какую-то кнопку и Шестого пронзила боль. Адская, нескончаемая боль. Сжигающая каждую клеточку, каждый нерв того, что уже не существовало и того, что ещё осталось от его тела.

Если бы у него был рот, он бы закричал. Но рта больше не было и максимум что вышло – истошный ментальный вопль.

Оглушённый этим беззвучным воплем, хорёк испуганно отдёрнул руку от кнопки и потянулся к другой.

– Стой-стой! Всё, я всё понял!

– Джереми, что случилось? Мозги бастуют? – нервно хихикнул один из вспомогательных дежурных.

Неслышный диалог Шестого с Джереми никто кроме них двоих не слыхал и для всех остальных происходящее смотрелось просто как беспокойное нажатие кнопок.

– Трепыхается, подлюка… – Джереми потёр висок и злобно покосился на колбу с присоединённым к ней глазом. Плавающий в питательной жидкости, глаз был замурован в прозрачную колбочку и неподвижно зафиксирован в горизонтальном положении поверх амортизационного контейнера. Смотрелась эта инсталляция жутковато, благо ещё сама ёмкость с остальной частью Шестого была непрозрачной. Подвешенный в амортизационном креплении, причудливых очертаний контейнер украшали десятки разнокалиберных трубок самого причудливого вида.

В салоне прозвучал мелодичный сигнал синхронизатора, подкреплённый визуальным сигналом ламп и страхующие операторы послушно ткнули кнопки продления его жизни.

Получив от основного маячок с уже знакомым жёлтым кругом и вписанным в него чёрным квадратом, опоссум прочёл в его мыслях всю ужасающую продуманность защитных схем. Адский таймер отсрочки подачи снотворного, датчики герметичности корпуса, ограниченный запас картриджей системы жизнеобеспечения, маячок позиционирования и сопровождающий джип внешней охраны.

Построенная чьим-то злым гением, система, казалось бы, начисто исключала побег. Но… что терять тому, кто уже потерял девяносто процентов себя?

Самым сложным в его ситуации было нащупать тех, кто сидел в изолированных камерах по обе стороны от основного посещения и нажимал кнопки, переводившие таймер обратного отсчёта. Внешний вид джипа и служивший маяком символ им не показывали. Но вот внешний вид его основного мучителя четверо страхующих операторов вполне знали – ведь они все наблюдали за происходящим в основном помещении через установленную в нём камеру.

И он планомерно, шаг за шагом вычислил их мелодии, обозначил, наметил, ощутил.

Прокравшись в чужие мысли, углубился в самые дальние, самые сокровенные уголки. Детские страхи, самые яркие, самые желанные несбыточные мечты. Он видел их всех – включая водителя и его помощника, нащупал даже тех, что ехали во второй машине, держась на расстоянии. Впрочем, с этими все было проще – постоянно видя перед собой символ-маяк, налепленный на задние дверцы фургона, они нашлись одними из первых.

– Привет, Гарри. – Вкрадчиво, боясь спугнуть и озлобить второго оператора, произнёс Шестой.

***

 

Долистав фотографии из секретной папки «Стилхаммера», Вилли Фрейн впервые в жизни напился. Не «слегка расслабился» или даже «наподдал как следует», а именно напился.

Надрался, что называется до чёртиков. До полной невменяемости и бессвязности речи. Забившись в свою двухкомнатную каморку, заменявшую ему жилье на территории комплекса, хомяк отчаянно метался из угла в угол не находя себе места.

Странная, невероятная история, рассказанная в фотографиях впилась, въелась куда-то внутрь, вгрызлась в душу.

Он до последнего пытался воспринимать всё это отстранённо и абстрактно, как полагается учёному, но… В какой-то момент с внезапной остротой осознал, что как-то незаметно для себя уже давно миновал ту грань, за которой «экземпляры» оставались всего лишь объектами для исследований. Набором факторов и свойств, цифрами в отчётах и графиках. Результатами труда чьего-то научного гения.

Когда и как это случилось?

Быть может уже тогда, когда он впервые с внезапной силой осознал свою утрату – существо, с которым он проводил времени больше, чем с родной дочерью?

Или тогда, когда пролистывая очередную порцию фотографий добрался до трагической, пронзительно трогательной концовки этой истории?

Подумать страшно, что испытал… испытала она, глядя как увязавшийся следом феникс идёт к ней сквозь свинцовый ветер.

Идёт упорно, до последнего вздоха и даже падая, до последнего пытается тянуться к солдату.

Просматривая эти снимки он словно бы сам в какой-то мере погружался в чужую жизнь. Смотрел на всё глазами «стилхаммера», представлял мысли тех, кто был по ту сторону «пленки». Кто окружал её все эти дни. Смотрел, подглядывал и словно бы сам в какой-то мере ощущал то, что должно быть испытывали они. Все те, кто до недавних пор был просто «материалом» и за какие-то пару тысяч фотографий внезапно превратился в одушевлённые личности.

С таким трудом выстроенный баланс меж профессиональной деятельностью и собственной совестью дал трещину. Огромную, безобразную трещину, расколовшую его привычный мирок надвое.

В одной половине – стабильность, лавры, признание… Пусть и в «узких кругах»… А в другой – мрак, темнота и неизвестность. Пугающий шквал непонятных эмоций, обжигающих, плавящих душу. Эмоций, которые лишь ненадолго удавалось прижать, притушить хорошей порцией спиртного, но которые как упорные сорняки после прополки вновь и вновь заполняли ровные, аккуратные грядки.

Он словно бы спал и внезапно проснулся. Очнулся, с тоской и страхом оглянувшись в прошлое, осознав всю глубину неправильности, противоестественности происходящего.

С внезапной отчётливостью и окончательностью вдруг разом увидел и пережил всё то, от чего столь старательно абстрагировался большую часть жизни. Все эти эмоции, до поры до времени таившиеся где-то там, по ту сторону киноэкранов и книжных страниц, до недавних пор остававшихся просто терминами и сухими определениями, внезапно ожили, кинулись, вцепились в него крохотными ядовитыми коготками, терзая и мучая, вгоняя в панику и ужас, заставляя корчиться под взмокшей от пота простыней в тщетных попытках заснуть.

Спасительное виски кончилось – валявшиеся там-сям бутылки сиротливо перекатывались под ногами, насмешливыми сталактитами громоздились на столах, полках и даже в холодильнике.

Сколько прошло времени? День, два, три?

Он обвёл царивший в комнате бардак мутным взглядом и рассеяно пнул валявшуюся посреди кухни простынь. Мокрая, пропахшая потом тряпка прикрывала лужу чего-то подсохшего, но всё ещё липкого. С опустевшего и распахнутого холодильника свисал грязный засаленный халат.

Обессиленно рухнув на табуретку, хомяк обречённо потёр лицо.

Забыть.

Встряхнуться, перетерпеть, протрезветь.

Всё это чёртов алкоголь и дурацкие сантименты. Рефлексия, кризис среднего возраста. И не более того.

Ну, подумаешь – поглазел на жалостливое кино. Погрустил о несправедливости жизни и превратностях судьбы. Это жизнь, чёрт побери. Просто жизнь.

Кто-то по одну её сторону, кто-то по другую.

А кто-то вообще, с научной точки зрения, строго говоря – вообще не жизнь, а лишь пародия на неё. Выкидыш технического прогресса.

Тряхнув головой, Фрейн проковылял в душ, неловко перевалил через край высокой для него ванны, ополоснулся и уставился в зеркало воспалёнными красными глазками.

Отёчное одутловатое лицо с опухшими веками. Мешки под глазами, грузная неказистая фигура.

Тридцать девять лет. Величайший гений современности, сумевший не просто воссоздать, но доработать, вывести на качественно иной уровень. Первый после бога. Тот, кто сумел создать пусть не воспроизводящуюся и не саморазвивающуюся, но все же какую-никакую жизнь.

Почти полноценную настоящую жизнь из того, что никогда не было и не могло стать живым.

Даже собственная дочь с которой Фрейн не виделся уже много лет никогда не вызывала в нем столь сильных эмоций, как «стилхаммер».

Дурацкое пафосное название в угоду милитаристским устремлениям солдафонов. А на деле – просто ребёнок. Первый полноценный искусственный ребёнок.

Механическое, напичканное электроникой чудо. Таинство жизни, достойное лучшего применения, чем их глупые войны, диверсии и шпионские игры.

И сегодня ему предстояло собственными руками убить собственное детище. Выключить. Подло и беспощадно.

Набрать блокирующую команду, забрать батарейку, отключить церебральные контуры и заменить всё это на матрицу какого-нибудь солдафона.

Убить.

Может быть – доверить грязную работу лаборанту? А самому подкупить ещё немного виски и …за упокой?

Профессор оттянул веко и задумчиво обозрел красный, покрытый полопавшимися сосудами глаз. Медленно прикрыл глаза и потянулся к телефонной трубке. Как в прострации снял трубку, потыкал плексигласовые кнопки. Оборвал набор номера на середине, опустил трубку обратно.

Нет, пожалуй это совсем уж как-то по-скотски.

Трусливо и мерзко, словно втихаря сделать гадость и спрятаться.

Она заслуживает лучшего. А он… он пройдёт это сам. От начала до конца. Сполна ощутит всё то, что должен. Расплатится за свои… ошибки. Слово «грехи» язык учёного выговорить просто не мог, даже мысленно.

Рассеянный взгляд кибернетика сфокусировался на одной из бутылок, невесть каким чудом сохранившей на самом дне тоненький, буквально на пол-рюмки слой живительно влаги.

Дрожащими руками он опрокинул сосуд, выхлебал обжигающую жидкость до капли и даже облизал горлышко.

 

– Здравствуй, Диана!

– Доброе утро, профессор.

Голосовой модулятор уже установлен кем-то из подсуетившихся лаборантов. Хромированный скелет полностью очищен от искусственной шкуры.

Интересно, как она отнеслась к своему новому виду?

Первые годы он отчаянно боялся и всячески оберегал её от визуализации того, что внутри. И хотя она легко могла изучать чертежи и схемы собственной конструкции, он почему-то наивно верил, что пока ей не удаётся увидеть это своими глазами – всё не так плохо. Не окончательно. Словно бы игра в сказку по определённым, совместно придуманным правилам.

Глупо, наверное. Ведь каждый миг, каждая секунда её жизни содержали десятки, если не сотни постоянных напоминаний. Внутренний интерфейс, сила и отсутствие усталости, встроенный телеприёмник и радио, фотокамера и библиотека…

– Твой сердечник, заряд заканчивается…

«Боже, что я несу? Кого хочу обмануть таким тоном? Жалкое ничтожество, она же за сто футов чует ложь – как по характерным обертонам голоса, так и по общему анализу реципиента – сердцебиению, потливости, температуре тела и десяткам прочих подобных параметров».

От осознания бессмысленности собственной лжи и от несмотря на это неспособности от неё отказаться даже сейчас – в последние часы её жизни, он буквально ненавидел себя.

Но всё равно не мог. Не мог сказать всё прямо, как есть.

Отвернувшись, хомяк покосился на монитор и до боли стиснул зубы. Уровень заряда ещё целых сорок семь и три десятых процента. Обычно при полных нагрузках на лабораторных тестах одного сердечника ей хватало на неделю или чуть больше. Сейчас же, при по сути «энергосберегающем» режиме могло хватить ещё на пару недель, а то и на месяц.

Но выждать это время для большего правдоподобия не получится. Тупо не дадут.

Понимает она чем всё закончится или нет? Не может не понимать. Слишком много странного, алогичного и… Ну почему, почему она так спокойна?

Уложив на столик кейс с сердечниками, он как в прострации набрал код и откинул замки.

Притащить подобное в лабораторию, да ещё без подобающей охраны, с нарушением всех мыслимых и немыслимых регламентов и инструкций было само по себе строжайшим нарушением.

«Может быть… я в тайне от себя самого надеюсь, что она…»

Фрейн зажмурился сильнее, до боли стиснул челюсти и тихо выдохнув, обернулся к Диане.

– Открой картридж, пожалуйста. – Он изо всех сил постарался произнести это как можно более спокойно и рутинно, но голос предательски дрогнул. Настолько, что не заметить этого не смог бы даже самый тупой охранник.

Но Диана и сейчас не проявила ни малейшего беспокойства.

В центральной секции её корпуса откинулся лючок. В лаборатории пахнуло озоном и под стихающий гул центрифуги наружу выдвинулся ребристый цилиндрик сердечника.

Время пошло.

Буферный аккумулятор продержится минуту, максимум две.

Этого более чем достаточно, чтобы выкрутить цилиндрик из креплений, заменить другим и зафиксировав его в кассете, вновь запустить реактор.

Подобную процедуру он проделывал уже не раз и не два, но сейчас… Сейчас руки дрожали куда сильнее, чем в самый первый раз. Непослушные пальцы путались и не гнулись, а крепление никак не хотело выпускать тяжёлый сердечник. Всё это выглядело так, словно он специально тянет время самым глупым и нелепым способом из всех возможных.

Ещё бы по телефону отошёл поговорить или в туалет отлучился…

Наконец крепление сдалось и тяжёленький сердечник выскользнул ему в ладонь.

Застыв в пол-оборорта, он с недоверием уставился на волчицу краем глаза. Неужели и сейчас?

Начисто лишённый мимики, хромированный скелет смотрел на него. Спокойно и доверчиво, не выказывая никаких признаков беспокойства. Или нет… Словно бы грустно? Прощально? Понимая всё и заранее смирясь с участью, на которую он её обрекает?

Ну вот же кейс. Ещё четыре свежих, полных сердечника! По меньшей мере полгода свободной жизни! А если не транжирить – то и на год хватит!

Набравшись смелости он встретился с ней взглядом.

Сапфировые линзы с имитацией чёрной радужки смотрели на него. Ленты и язычки мимических креплений там сям разбросанные по металлическому лицу едва заметно дрогнули, словно пытаясь сложиться в какую-то эмоцию, но без слоя искусственной шкуры это движение так и осталось лишь безликим, бессмысленным шевелением механизмов.

Двадцать секунд. Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать.

Диана отвела взгляд, уставилась куда-то вниз и в сторону, не то с сожалением, не то с грустью. Металлические веки медленно и словно бы устало скользнули вниз.

Пятнадцать секунд.